Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Этой ночью, тесно обнявшись с Прийей, ушел гулять под городскую стену Митра. Целый час я провел в беспокойном томлении, метаясь, как тигр в клетке. В шуме дождя за окном мне чудились яростные вскрики и лязг мечей. Пытаясь обуздать страх и связать себя с окружающим, я начал повторять древние заклинания:

— Приди светлая заря из-за туч, расколи мрак, утоли жажду мести, верни мир и покой…

Нет, ничего они со мной поделать не смогут. Что толку страдать от страха, если смертному не дано знать своего последнего часа. Надо жить здесь и сейчас. Надежны и крепки каменные стены комнаты. Ярко и ровно горит пламя очага. Оно не ведает страха и сомнений. Я буду подобен этому пламени, этим стенам. Холодная неколебимая уверенность изгонит проклятую дрожь из моих членов, пламя сожжет ракшасов смятения. Я готов к действию и лишен сомнений. Я готов выйти из комнаты и встретить любую опасность. Не по количеству врагов, а по плодам моей кармы придет воздаяние. И все это будет только тогда, когда я совершенно обуздаю свой страх.

А пока буду сидеть здесь, насыщаясь алой силой дракона, творящего свой дивный танец, так же как три года назад в маленькой лесной хижине ученика риши. Прошлое вернулось и принесло силу и уверенность.

Сердце понемногу успокоилось. Тени мыслей отнесло куда-то на край сознания, и в чистом отражении реальности я ощутил присутствие Прийи. Повинуясь внутреннему чутью, я поспешил выйти под накрапывающий дождь в мокрую темень листвы сада. Я бесшумно перелез через стену и пересек косой переулок, не снимая ладони с рукоятки полуобнаженного меча. Прийя, кутаясь в мокрое покрывало, стояла, прижавшись к глиняной стене дома, в котором были погашены огни. Ее ресницы вспорхнули, как две испуганные птицы. Но, узнав меня, она сдержала вскрик и прижалась ко мне, словно ища тепла и защиты. Узкие горячие плечи трепетали под моими ладонями. Волна жалости и благодарности затопила мне сердце.

— Что с Митрой? — спросил я.

— Он вышел из города, — шепотом ответила она. — Мы дошли под видом гуляющих до самых городских ворот. Нас ни разу не остановили. А там были стражи, много вооруженных людей. Факелы горели по всей стене и на башнях, а у открытых ворот жгли костры. Но твой друг смешался с черными тенями и всполохами огня. Он сказал, что заставит стражников не видеть себя… И пошел к воротам. И пропал. Я сама не могла ничего разглядеть. Он так и не появился. И никто из стражников не поднял тревоги. Значит, прошел. Там, на равнине, он отыщет коня… Или украдет, или возьмет силой. Не беспокойся о нем.

Она замолчала, словно собираясь с силами. Потом тревожно спросила:

— Что будет с тобой? Ведь тебя же убьют здесь, как только все узнают.

Я попытался мужественно улыбнуться в ответ. Очевидно, это получилось плохо, так как Прийя разрыдалась. Песле темного напряжения последних часов я чувствовал себя опустошенным и слабым. Главное было сделано, и вместо мыслей о бегстве в голову лезли соблазнительные картины уютной сухой постели у очага. Но Прийя настаивала. Дитя Хастинапура, она своим изощренным женским чутьем сейчас лучшего любого дваждырожденного чувствовала опасность и тормошила меня, тянула за руку прочь от стен дома, где ждал меня брахман. Я подчинился неохотно, но вовремя. Топот ног, почти неразличимый в шуме дождя, зазвучал у стены нашего сада и, отбросив колебания, я пошел за девушкой по узким улочкам, где мутил голову запах мокрой листвы и коровьего навоза.

Теперь я спешил, проклиная себя за то, что не решился сразу уехать с Митрой. Прийя вела меня кратчайшей дорогой к городским воротам, и временами мне казалось, что если я успею добраться до них, то подобно Митре, смогу обмануть стражу и вырваться на свободу. Но охота за нами началась по всем правилам, хоть и явно запоздала. Уже неподалеку от стен крепости нас окликнули, и пять темных фигур с металлическим лязганьем заступили нам путь.

Тьма стояла в узкой улочке. Дома, построенные, очевидно, совсем недавно, уже в годы тревоги, были лишены окон. Двери оставались закрыты. Я вдруг почувствовал себя в западне. Шуршал ветер в крышах, крытых тростником, где-то в саду истошно орал павлин, и оглушительно билось мое сердце. За спиной застыла не дыша Прийя, а напротив — пять черных фигур с тонкими короткими копьями в руках. Черные посланцы смерти, сгустившаяся воля хозяев Хастинапура. Я был бессилен спасти себя и Прийю, безжалостно втянутую в непонятный для нее водоворот державной ненависти.

Будь проклята моя карма… Если бы эти три года я каждый день изнурял себя боевыми упражнениями, то разметал бы этот жалкий заслон, спасая Прийю и себя. Но поздно сожалеть о том, что могло быть. Надо готовиться к последнему безнадежному бою.

И вдруг за своей спиной я услышал быстрый перестук копыт, и сердце сжалось в груди от предчувствия встречи… Звон вырываемого из ножен меча и блеск лунного света на шлеме. Всадник поставил коня между мной и преследователями. Мы стояли так близко, что я почувствовал острый запах конского пота и услышал, как шепотом выругался кто-то из врагов.

Кшатриев Хастинапура не смутить видом оружия, не отвратить от выполнения долга.

Три копья ударили одновременно. Снизу вверх. Слишком близко, чтобы успеть парировать. Мой незваный защитник был обречен, а я не мог даже прийти на помощь. От врагов меня отделял лошадиный круп. От смерти — несколько ударов сердца. Оно застыло на долю мгновения, пока я беспомощно ожидал падения тела.

Мощный крик на высокой ноте. Лязг оружия. Перерубленные древки копий падают на землю. Черные фигуры отпрянули на безопасное расстояние. Те, кто потеряли копья, обнажили мечи.

— Отойди, кшатрий, — сказал предводитель нападающих моему защитнику, — мы действуем по повелению могучерукого, стойкого в добродетелях Духшасаны. Этот человек — шпион Пандавов, и ему нельзя позволить уйти из города.

Всадник не шелохнулся.

— А я, — громким, знакомым, почти родным голосом сказал он, — действую по велению собственного сердца и в интересах Высокой сабхи дваждырожденных. Я Крипа — патриарх общины. Кто из вас осмелится поднять на меня руку? Кто захочет сегодня увидеть царство Ямы?

Воины застыли, охваченные благоговейным страхом. Слава о воинском искусстве Крипы давно была вплетена в легенды.

— Уходите! — громко и отчетливо сказал Крипа и, повернувшись к нам, неожиданно рассмеялся:

— Не бойтесь! Я не буду убивать их. Это было бы все равно, что поднять оружие на детей.

Я бросил настороженный взгляд на наших противников, но увидел только мокрые спины.

Тогда я позволил себе немного расслабиться и от души приветствовать Крипу:

— Наставник, как вовремя! Откуда вы здесь? — Услышал зов о помощи, — отмахнулся от объяснений Крипа, пристально разглядывая Прийю, — Слава богам, успел на выручку.

— Но почему ты здесь, в Хастинапуре? — не выдержал я. — Тебя прислали Пандавы?

Крипа отвел глаза, и я почувствовал, как ровный чистый поток брахмы, окутывавший его, замутился и задрожал.

— Патриарх Высокой сабхи не может принять ни чью сторону. Но ты — мой ученик. И, значит, у меня есть долг перед тобой. Пора выбираться отсюда. Митра, я знаю, уже прорвался через заслоны, и твоя жизнь в этом потоке ничего не решает.

— А как же наш брахман? — спросил я.

— Его уже не выпустят из города, — мрачно сказал Крипа. — Не бойся, смерть ему не угрожает. Будет жить во дворце с патриархами почетным пленником до тех пор, пока не определится окончательный хозяин Хастинапура. Он-то знал с самого начала, какие плоды принесут его действия, так что, примет их безропотно.

— Но ведь это страшно, — сказал я.

Крипа покачал головой: — «Лишь в заблуждении чараны поют о смерти…» Не скорби о том, что еще не произошло… Пора уходить, я выведу тебя. Мы простились с Прийей в этой темной улочке под проливным дождем, и над нашими головами не сияла ни одна звезда…

— Вот преимущество выучки дваждырожденных, — почти весело говорил Крипа, пока я шел за его конем по скользкой грязи темных узких улочек. — Теперь ты готов принять любой путь не ропща и не оглядываясь…

— Я думал меня убьют… Да и тебя. Удары трех копий на таком расстоянии нельзя даже заметить, не то что парировать. Почему ты жив?

— Подумаешь, обычная стычка с неповоротливыми головорезами…

Может ли быть чудо обыденным? Именно таким его представил мне Крипа. Но от этого оно не перестало быть чудом.

— Я все-таки твой ученик и знаю пределы возможного в бою.

Наставник покосился на меня:

— Раньше ты этим не очень интересовался.

Я тупо смотрел перед собой, стараясь попасть в ритм хода его коня. Мысли путались, и я чувствовал, что патриарху было не легко понять мое состояние. Пришлось прибегнуть к словам, но как же ими обьяснить ту кровавую тягучую муть, что поднялась в моей душе?