Мы дрались с «Тиграми» - Артем Драбкин

Кочелаба-спаситель

В июне сорок третьего я командовал гаубичной батареей, поддерживал огнем стрелковый батальон. Мой наблюдательный пункт на опушке рощицы располагался рядом с КП комбата. Впереди, двадцатью метрами ниже, проходила наша первая траншея, дальше нейтралка, Донец и, за рекой, на высокой лесистой горе правого берега — немцы.

На мой наблюдательный пункт пришел капитан Кочелаба, пом-начштаба нашего артполка, пришел проверить, на самом ли деле я сижу там, где показал на схеме. Для меня такое недоверие штаба было оскорбительным. Но такие проверки были необходимы. К стыду нашему, некоторые трусливые службисты из числа кадровых офицеров в целях собственной безопасности устраивали свои наблюдательные пункты где-нибудь на задворках, откуда и противника-то толком не видно, а то и в погребах располагались. А докладывали, что сидят на самой передовой. Именно эти щеголеватые лжецы преувеличивали силы немцев, чтобы получить от начальства побольше подкреплений, называли завышенные цифры уничтоженных ими сил противника. Штабы заранее не верили им и вносили нужные коррективы в сообщения лжецов, потому что и сами грешили подобным образом в своих донесениях наверх, особенно в наградных документах. А страдали от этой заскорузлой армейской болезни честные офицеры. В основном из числа запасников, бывших студентов и десятиклассников, которые не прошли вредную школу очковтирательства. Начальство сомневалось в правдивости их донесений, а потому автоматически раза в три изменяло полученные от них данные. А главное, страдало от таких махинаций дело, страдали честные офицеры.

Но мне на фронте везло в другом: меня долго не убивало и редко ранило. Ну а коли долго остаешься жив, постепенно приобретается опыт, а потому и убить меня было уже не просто. Разве что случайно. Но случайности у меня тоже были счастливыми. Капитан Кочелаба пришел меня проверять ровно за пять минут до обстрела немцами моего НП. Если бы он пришел с проверкой на шесть минут позже или совсем не пришел, я бы неминуемо погиб.

А дело было так. Местность на берегу реки у сосенок была сплошь песчаная. Окопы нельзя было отрывать глубокими — при обстреле засыплет песком. А стояла жара. Мой разведчик для прохлады выбухал себе в песке окоп метра полтора глубиной. Я на ночь выгнал его, от греха, из этого ровика. Случилось так, что той ночью спать мне было некогда, и я лег отдыхать только утром. И конечно же, спасаясь от жары, устроился, подостлав шинель, на дне именно этого злополучного, но прохладного окопа: мне-то никто не мог запретить сделать это.

Только заснул, и тут пришел Кочелаба. Поднял меня из окопа, и устроились с ним в тенечке под сосной; мы хорошо знали друг друга и рады были встрече.

— Ну чего я тебя проверять буду? Ты всегда сидишь в пехоте, потому за тебя и бьются комбаты, — сказал Кочелаба.

— Ты слышал, Толю Григорьева убило? — спросил я.

— Знаю, — горестно откликнулся Кочелаба. — Они там, в тыловой деревне, в бесхозной хате организовали баню, в нее-то и попала бомба, всех четверых разнесло в клочья.

— А Толя мне всегда сочувствовал, — вспомнил я друга, — он-то, техник, в тылах обитал, надеялся выжить. «А вот тебе, — говорил, — каждую минуту смерть грозит». Он был из Ленинграда…

Нашу беседу прервал характерный клекот летящего тяжелого снаряда. Тут же метрах в двухстах грохнул мощный разрыв. Мы успели прилечь, и над нами зло прошумели осколки.

— Килограммов сто, не меньше, — определил я.

— Какими чушками вас тут угощают, могут и убить, — пошутил Кочелаба, — пойду-ка я лучше к себе в штаб, там поспокойнее.

Он вскочил и быстро побежал в тыл, в глубь рощицы. Вскоре послышался клекот нового снаряда, я мигом бросился в ближайший ровик — тот самый злополучный глубокий окоп, в котором собирался продолжить свой сон. Едва, полуприсев, я коснулся ногами дна, как грянул неимоверной силы взрыв близко упавшего тяжелого снаряда. Земля вздыбилась, и весь песок со стен ровика хлынул на меня. В полусогнутой позе меня засыпало целиком, поверх песка торчали только глаза и ноздри. Но вдохнуть воздух и крикнуть я не мог: песок сжал грудь, как клещами, к тому же, приземляясь, я почти целиком выдохнул из легких воздух. Любому человеку, не побывавшему в такой переделке, может показаться: а чего сложного, взял и вытащил из песка руки вверх, как из воды, да и откапывайся. Но опущенными во время прыжка вниз руками в песке невозможно даже пошевелить! Ко всему, громадный осколок снаряда размером с лопату, как бритвой, срезал сосну, под которой сидели мы с Кочелабой, она с шумом рухнула на мой ровик и своими ветками полностью закрыла меня.

Мои разведчики в момент взрыва тоже юркнули в ровики. А когда стали звать меня, то увидели на месте глубокого ровика лежащее дерево. Пока стаскивали его, а это быстро втроем не сделаешь, у меня потемнело в глазах, и я будто куда-то провалился. Потом ребята начали руками разгребать песок. Когда освободили грудь, моя посиневшая голова безжизненно опустилась. Стали копать дальше. По пояс откопали, и все равно вытащить никак не могли. Поднатужились и рванули так, что мои плотно прилегавшие к ногам сапоги остались в песке. Их с трудом откопали, а шинель с пилоткой так и остались в глубине под песком.

Ну а меня, бездыханного, посчитали мертвым. Похоронить решили в рощице. Но тут кто-то предложил сделать искусственное дыхание. Яшка Коренной был мастером в этом деле, когда — то в Приморье он откачал утопленника. Сил и времени разведчики не пожалели. Трудились изо всех сил по очереди. И я задышал, открыл глаза.

Ну а если бы Кочелаба не пришел, не поднял бы меня со дна глубокого окопа? Меня засыпало бы так, что, пока откопали, никакое искусственное дыхание не помогло бы.

Падения снаряда в назначенное время вблизи моего окопа никто бы не отменил, а вот появление посланца штаба перед самым обстрелом спасло мне жизнь.

Наступление

Начало операции «Цитадель» на Курской дуге немцы наметили на июль. Однако их планы стали известны советскому командованию, которое приняло меры для отражения удара и нанесения противнику ответного контрудара. Была построена невиданная до тех времен многополосная оборона глубиной до трехсот километров. На ней сосредоточили войска, оснащенные небывалым количеством танков и самолетов.

За два часа до начала немецкого наступления по противнику был нанесен неимоверной силы артиллерийский удар. Это вызвало переполох среди немцев. Однако, отсрочив время, они все же начали наступление. Завязались грандиозные танковые сражения при поддержке самолетов и пехоты. В сражении с обеих сторон участвовало более четырех миллионов солдат, свыше тринадцати тысяч танков и двенадцать тысяч самолетов.