Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Однако те, кто остался возле опушки леса в ожидании возвращения М***, увидев, что после звука двух пистолетных выстрелов он не возвращается, вошли в лес и нашли тело несчастного молодого человека. Так случилось, что, получив смертельную рану, он упал и разбил себе голову, ударившись о твердый пенек. Его друзья осмотрели рану в груди и, заметив еще одну на голове, решили, что Сент-Круа смертельно ранил противника в грудь пулей из пистолета, а потом прикончил его, пробив ему голову рукояткой этого же оружия. Они сочли, что этим и объясняется исчезновение свидетеля смерти, который не смог или не посмел помешать этому убийству.

Думая, что все так и было, эти господа поспешили в Сен-Клу и рассказали обо всем императрице, которая тут же стала искать защиты у императора! Сразу последовал приказ судить Сент-Круа. Скрываться он и не думал. Его арестовали. Он долго просидел бы в тюрьме во время расследования, если бы не вмешательство министра юстиции и друга семьи Фуше, убежденного, что Сент-Круа не мог совершить преступления, в котором его обвиняли. Фуше предпринял активные поиски и обнаружил место, где скрывался свидетель. Его доставили в Париж, и он подтвердил, что все произошедшее не выходило за рамки чести. К тому же, проводя расследование, обнаружили на месте дуэли пенек, на котором остались кровь и волосы погибшего. Невиновность Сент-Круа была установлена, его выпустили, и он поспешил в свой формировавшийся в Италии полк.

Г-н Ла Тур д’Овернь, человек очень уважаемый, не имел опыта в таких делах, и майор Сент-Круа организовал полк, которым он занялся с таким рвением, что он стал одним из лучших и одним из самых красивых в армии. Посланный в Неаполитанское королевство подавить восстание, вспыхнувшее в Калабрии, он отличился во многих сражениях. Маршал Массена, который тогда командовал в Нижней Италии, узнал о заслугах Сент-Круа и проникся к нему большой симпатией. Вызванный в Польшу после сражения при Эйлау, маршал захотел взять с собой Сент-Круа, хотя тот еще не числился его адъютантом. Правила не допускали, что кто-то может забрать офицера, особенно майора, из его полка. Прибыв в Варшаву, Массена представил Сент-Круа императору, но тот, вспомнив смерть г-на М..., принял майора холодно и даже выразил маршалу свое недовольство за то, что тот взял этого офицера из части, где тот служил.

Помимо этой первой причины плохого приема, оказанного императором, была еще одна. Хотя Наполеон и был небольшого роста, ему нравились мужчины высокие, сильные, с мужественными лицами. А Сент-Круа был невысокий тонкий блондин с очаровательным женственным лицом. Но это тело, которое на первый взгляд казалось слабым и непригодным к тяжестям войны, заключало в себе твердую душу, поистине героическое мужество и неукротимую энергию. Император очень скоро убедился в наличии всех этих качеств. Тем не менее он счел, что звания майора, которое сразу же получил Сент-Круа, должно хватить на какое-то время, и ничего не сделал для него в эту кампанию. После Тильзитского мира этот офицер вернулся с Массеной в Неаполь. Но когда в 1809 году маршала вызвали командовать одним из корпусов, направляемых против Австрии, он вспомнил упреки императора за то, что без разрешения взял к себе в штаб Сент-Круа. Тогда он попросил его себе в адъютанты и получил разрешение.

В одном из сражений, предшествующих нашему вступлению в Вену, Сент-Круа захватил знамя неприятеля, и император дал ему чин полковника. Он проявил чудеса храбрости и редкий ум в битве при Эсслинге, но что окончательно сломило предубежденность императора к Сент-Круа, это то, что он значил для корпуса Массены в период между сражениями при Эсслинге и Ваграме. Император построил на этом острове крупные фортификации, установил более ста пушек крупного калибра. Он каждый день следил за работами лично. Он был на ногах по семь-восемь часов в день. Эти длительные пешие хождения утомляли уже немолодого маршала Массену, а начальник штаба корпуса генерал Беккер большей частью не мог ответить на вопросы императора, тогда как полковник Сент-Круа, с его неутомимостью и острым умом, замечал, знал и предвидел все детали и давал императору обо всем самые точные сведения. Наполеон привык обращаться к нему, и мало-помалу Сент-Круа стал если не по праву, то фактически начальником штаба армейского корпуса, защищавшего остров Лобау.

Австрийцы так легко могли выгнать нас с этого острова или уничтожить наши четыре находившиеся там дивизии с помощью артиллерии, что каждый вечер император уезжал в Шенбрунн с большими опасениями. Он проводил ночи в сильном беспокойстве, а утром, как только просыпался, хотел иметь сведения о корпусе Массены. Он приказал Сент-Круа каждый день быть у него с докладом на рассвете. Чтобы сведения были более точными, полковник каждую ночь обходил пешком весь огромный остров Лобау, осматривал посты, наблюдал за постами неприятеля, затем садился в седло, быстро проделывал 2 лье, отделяющие его от Шенбрунна, где получившие соответствующий приказ адъютанты тотчас же провожали его в спальню к императору. Император уже одевался, и при этом они уже говорили о положении двух армий. Затем галопом оба мчались к острову, где император, все время в сопровождении Сент-Круа, проводил целый день в наблюдении за работами. Они часто поднимались по огромной сдвоенной лестнице, которую полковник придумал соорудить в качестве наблюдательного пункта. Оттуда, поверх самых высоких деревьев на левом берегу, были видны деревни, занятые врагом и все его передвижения. Вечером Сент-Круа провожал императора в Шенбрунн, возвращался на остров, где, немного отдохнув, он проводил ночь в обходе постов, чтобы наутро опять скакать к императору.

В течение 44 дней, в ужасную жару, Сент-Круа выполнял эти обязанности, не выказывая усталости и с неизменной энергией. Он проявлял такой большой ум в разрешении трудных военных вопросов, что Наполеон постоянно звал его к себе, когда совещался с маршалами Массеной и Бертье о том, как переправить армию на левый берег.

Надо было переправиться через небольшой рукав Дуная в пункте, отличном от того, который служил местом переправы во время сражения при Эсслинге, потому что было известно, что эрцгерцог Карл возвел против этого места многочисленные укрепления.

Сент-Круа предложил обойти укрепления неприятеля, перейдя протоку перед Гросс-Энцерсдорфом, и это решение было принято. В конце концов у Наполеона сложилось такое высокое мнение об этом полковнике, что однажды он сказал русскому посланцу г-ну Чернышеву: «С тех пор как я командую армиями, я не встречал более способного офицера, который так бы понимал мои мысли и так хорошо их исполнял. Он напоминает мне маршала Ланна и генерала Дезе. Если ничего не случится, Франция и Европа удивятся гой карьере, которую он при мне сделает!» Чернышев пересказал этот разговор, и все вскоре о нем узнали, предрекая, что Сент-Круа быстро станет маршалом. К несчастью, случилось иначе! В следующем году он был убит пушечным ядром на берегах реки Тежу у самых ворот Лиссабона. Я расскажу об этом, повествуя о кампании, которую я проделал в 1810 году в Португалии.

Наполеон обычно держал на расстоянии командиров, которых больше всего уважал, только в виде исключения сближаясь с одним из них. Иногда ему нравилось вызывать этого человека на откровенность и слушать его меткие замечания. Так было с Ласаллем, Жюно и Раппом, которые, не стесняясь, говорили императору все, что им приходило в голову. Ласалль и Жюно, которые раз в два года непременно разорялись, рассказывали Наполеону о своих неприятностях, и он всегда оплачивал их долги. Сент-Круа был слишком умен и сдержан, чтобы использовать в своих целях расположение императора, но все же, когда император его к этому подталкивал, его отклики были моментальными и меткими. Так, Наполеон, который часто опирался на руку полковника, когда они шли по песчаному берегу Лобау, сказал ему однажды: «Я помню, что после твоей дуэли с кузеном моей жены я хотел, чтобы тебя расстреляли. Сознаю, что это было бы большой ошибкой и нанесло бы огромный ущерб!» — «Это так, сир, — ответил Сент-Круа, — и я уверен, что теперь, когда Ваше Величество знает меня лучше, оно не променяло бы меня на одного из кузенов императрицы...» — «На одного?! На всех!» — ответил император.