Шарады любви - Джейн Фэйзер

— Расстегните халат, — приказал он.

Даниэль послушно расстегнулась, обнажив два больших синяка на груди и несколько царапин. Джастин тщательно обследовал их и удовлетворенно кивнул. Даниэль снова застегнула халат и опять опустила голову на подушку.

— Ближайшие два дня вам придется провести в этой комнате, — начал граф. — Дело не только в том, что вы нуждаетесь в отдыхе; я не желаю, чтобы вас видел кто-то еще, кроме меня и Молли.

Даниэль передернуло от этого холодного тона, но в словах Джастина была правда, и она решила хранить молчание.

— В пятницу мы переедем в Дейнсбери, где вы пробудете столько, сколько окажется возможным.

Затем вы должны будете вернуться в Лондон, чтобы находиться под наблюдением доктора Стюарта до того момента, когда придет время рожать. Я больше не верю в ваше благоразумие и осторожность, равно как не доверяю вашим словам и обещаниям. Поэтому в течение всех предстоящих четырех месяцев не буду спускать с вас глаз.

— Джастин, вы должны меня выслушать, — угрюмо сказала Даниэль. — Я не желаю ехать в…

— У вас короткая память, мадам, — прервал ее граф. — Сегодня я уже сказал, что ваши желания больше меня не интересуют. Чего я требую — это безусловного послушания. Предупреждаю, что добьюсь его любой ценой, если потребуется. Вы безрассудны, легкомысленны, упрямы и до невозможности испорчены, за что немалую вину несу я. Но полагаю, что еще не поздно исправить ошибки.

— Вы не должны говорить со мной в подобном тоне! — взорвалась Даниэль, у которой отчаяние сразу сменилось гневом. — Я не могла поступить иначе! Или вы бы предпочли, чтобы я оставила несчастного ребенка в этом аду?! Вы же сами видели, что они с ней сделали всего за несколько часов. Одному Богу известно, чем бы все это кончилось! А что касается нарушенного мной обещания, то разве я не разыскивала вас по всему городу, чтобы обо всем рассказать? Отчаявшись, я написала записку. В ней говорилось, что я намерена делать. Я воспользовалась вашим кучером и экипажем. Я не делала из своей поездки секрета и тем более не затевала обмана. Поэтому прошу избавить меня от ваших обвинений в бесчестном поведении!

Джастин посмотрел на бледное лицо жены, на котором сейчас выделялись пылавшие от возмущения щеки и расширенные от гнева глаза.

— В том, что вы говорите, есть своя логика, — негромко сказал он, — но факт остается фактом: я верил, что вы никогда не нарушите своего слова. Вы его нарушили. И какие бы доводы сейчас ни приводились вами в свое оправдание, меня они не удовлетворят.

— Неужели в вашей душе нет ни капли сострадания? — бросила Даниэль обвинение в лицо графа. — Как вы можете стоять передо мной и рассуждать о нарушенном слове, когда на карту была поставлена жизнь ребенка?!

— А вы, прежде чем ринуться в ту клоаку, задумались хоть на мгновение, что рискуете жизнью нашего ребенка? — заскрежетал зубами бледный от бешенства Линтон.

— Даже задумайся я, это ничего бы не изменило. Речь шла о необходимом риске. Мне очень жаль, что мы не договорились об этом раньше, но я буду продолжать заниматься тем, что считаю обязательным и справедливым.

Джастину захотелось схватить жену за плечи и долго трясти. До тех пор, пока у нее не начнут стучать зубы, а из глаз навсегда не исчезнет вызывающее выражение. Он сделал шаг вперед и крепко сжал ее руки. Даниэль вздрогнула, но, взглянув в его посветлевшие от гнева, немигающие глаза, не сказала ни слова. Джастин глубоко вздохнул и разжал пальцы.

— Благодарите Бога за то, что вы беременны, — прошептал он. — Ибо это единственное, что меня сейчас сдерживает.

Он отвесил ей сухой поклон и вышел из комнаты, боясь окончательно потерять над собой контроль.

В ту ночь Даниэль не сомкнула глаз. У нее болели руки, ноги и спина. Горели царапины на теле. Однако принятый днем наркотик продолжал действовать, и она не чувствовала усталости. Сцена разговора с мужем как наяву снова и снова вставала в ее лихорадочном сознании. И каждый раз Даниэль не могла отыскать ни островка надежды в океане произнесенных слов. Ей казалось, что она попала в глухой тупик: откажись она уступить, Джастин силой заставил бы ее это сделать, но если бы он пошел на такое, то ни о каком возврате к прежним отношениям между ними не могло быть и речи. Даниэль твердо знала, что не потерпит взаимоотношений, в которых ей придется играть подчиненную роль и кого-то, слушаться, независимо от того, считает она указания этого человека правильными или нет. Однако Данни любила своего мужа всем сердцем и знала, что он любит ее не меньше. Итак, что же им оставалось делать?

Перед самым рассветом Даниэль все же удалось заснуть беспокойным сном, полным кошмаров. Ей снились какие-то хохочущие лица, длинные когти чудовищных ворон, огромной стаей набросившихся на нее, чтобы растерзать. Она побежала от них по длинному темному коридору с холодным каменным полом и вдруг упала. Вороны устремились к ней, но путь им преградила чья-то громадная фигура. Даниэль знала, что это Джастин. Она бросилась к нему в объятия и вдруг увидела, что у него… нет лица.

Ее приглушенные рыдания долетели через дверь до слуха мужа, который лежал на кровати, вперившись взглядом в потолок, и размышлял примерно о том же, о чем и Даниэль. Пробурчав какое-то проклятие, он вскочил и бросился в соседнюю комнату.

— Данни! — воскликнул Джастин, увидев супругу, лежащую на кровати с залитым слезами лицом.

Она подняла голову и посмотрела на него, как будто не узнавая. И это особенно испугало Линтона. Он сорвал с нее простыню, опустился на край кровати и посадил жену к себе на колени.

— У вас нет лица… — стонала Даниэль. — Его не было… Это были вы и не вы… Вместо лица — какое-то бледное пятно…

— Успокойтесь, умоляю! — прошептал граф, проводя ладонью Даниэль по своей щеке. — У меня есть лицо, любовь моя. Вы чувствуете? А теперь посмотрите на меня. Это был просто кошмарный сон.

Она неподвижно лежала в объятиях Джастина, стараясь убедить себя, что все эти ужасы действительно ей только приснились. Наконец, придя в себя, Даниэль подняла на мужа полные слез глаза:

— Что мы будем делать, Джастин? Я знаю: вы очень разозлились… испугались того, что могло случиться. Мой поступок совершенно справедливо показался вам легкомысленным. Но поймите, несмотря ни на какие возможные последствия этого шага для меня и нашего будущего младенца, я все равно не смогла бы поступить иначе. Если вы запрете меня в четырех стенах, я этого не вынесу, а прежние отношения между нами станут невозможными.

— Но я хотел бы немедленно помириться, Даниэль! Впредь вы будете поступать только так, как сами считаете нужным. Я не стану вмешиваться. Но во имя жизни нашего ребенка я должен оградить вас от искушений. Не надо воспринимать жизнь в Дейнсбери как какое-то заточение. Я также уверен, что мое общество не будет вам уж очень в тягость.