Русский рай - Олег Васильевич Слободчиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Похвально! – заулыбался в пышные усы главный правитель, спускаясь на берег по сходням.
Но служащий фактории, встречавший высоких гостей, разочаровал его.
– Кресты носят, чтобы гишпанцы думали, будто они российские подданные.
– Разве это не так? – Купреянов обернулся к Костромитинову.
Тот смущенно потупился и признался, что по указу прежних правителей, «индейцы не есть русские подданные, а потому их не должно брать в свою опеку» Теперь они свободные граждане Мексики.
Главный правитель хмыкнул с недовольным видом, шевельнул пышными усами, но от подробных расспросов воздержался.
Женщины с помощью Ротчева и матросов спустились по сходням. Марфа уже весело лопотала с индейцами деревни, в которой давно не бывала. Правитель задавал через нее вопросы, выслушивал настороженные ответы стариков. Разговор продолжился, когда вернулся с рыбалки тойон Валенила. Босой, но в штанах и русской рубахе, с медалью «Союзные России», он глядел на правителей дерзко, отвечал неприязненно и уже мало походил на самого себя времен Гагемейстера, когда военный моряк вешал ему на шею эту самую медаль.
– Обманули нас «талакани», – перевела его ответ Марфа. – Обещали защищать от врагов, а сами выдают испанцам.
– Не совсем так! – заспорил с Марфой Костромитинов и достал из кармана блокнот. Он составлял словари наречий мивоков и южных помо. Полистал странички: – «Иногда выдают…» Тойон имел в виду крещеных в католичество, а не всех мивоков. Хотя, – с печальным лицом закрыл блокнот. – На них, – кивнул на стариков, – все трудней надеяться, как на союзников. Восстание индейцев в миссии Сан-Рафаэль произвело на всех большое впечатление. Даже наши, постоянно живущие при крепости, поговаривают: дескать, если испанцы не могли противостоять повстанцам, то россияне тем более не смогут, они добрей, следовательно, слабей.
– А их в Россе больше семидесяти мужчин, – пробормотал Ротчев и слегка передернул плечами: – Большинство!
Осмотрев постройки фактории, переговорив со служащим, правители стали совещаться, стоит ли продолжать путь или заночевать здесь. Решили ночевать. С помощью матросов и индейцев они устраивали ночлег для женщин, которые долго переговаривались и веселились на берегу. Повар в белом колпаке готовил ужин и весело перекликался с крепостными девками.
На другой день Костромитинов и Сысой с матросами бездельничали, ждали, когда проснутся женщины, Ротчев и Купреянов. Привычный к ночным вахтам, капитан первого ранга засыпал и поднимался поздно. Костромитинов с помощью Марфы разговаривал с индейцами и что-то записывал. Потом Емеля с молодой женой за своей ненадобностью, оседлали лошадей и пустили их шагом в обратную сторону.
Только после полудня баркас вышел из залива и ввиду берега направился к югу. В десяти верстах от Малого Бодего, на равнине, была ферма Черных. Егор Лаврентьевич, двадцатипятилетний уроженец Камчатки со знаками камчадальской крови в лице, выбежал навстречу баркасу в американском комбинезоне и широкополой шляпе. Увидев гостей, он растерялся, но не мундир и ордена главного правителя колониальных владений смутили агронома, а женщины в белых пышных платьях. Одна из них, крепостная княгини Екатерина, которую он принял за особу высокого происхождения, потрясла Егора своей красотой. Ее он пожирал восхищенными глазами и даже слегка опешил, когда она ступила на брошенные сходни и протянула ему руку, чтобы придержал.
Он кинулся к девке со счастливым лицом. Имея статский чин 14 класса, но не имея благородного воспитания и манер, только наслышанный о них, Черных скинул шляпу, схватил ее руку, свел на берег, и звонко поцеловал запястье. Девица покраснела и шутливо шлепнула его веером по носу. С баркаса послышались смешки княгини и жены Костромитинова. Черных смутился больше прежнего, покрывшись красными пятнами, и вопрошающе взглянул на правителя конторы.
– Я – прислуга княгини! – представилась ему девушка с глазами, синими, как небо над океаном в безоблачный день.
– Что с того, что прислуга, – тут же оправился агроном. – Красавица – в любом чине красавица.
Лицо девушки зарозовело от приятных слов и восхищенного взгляда молодого мужчины. Отвечая на него таким же ласковым взглядом, она чуть слышно пролепетала:
– Крепостная я! Сибиряки этого не понимают.
Энергичный и непоседливый под стать Костромитинову, представленный высоким служащим, Черных с достоинством поклонился Купреянову и Ротчеву, затем их женам, все еще посмеивающимся над конфузом коллежского регистратора в потрепанном американском комбинезоне.
– Прошу на ферму! – Черных накрылся шляпой и указал на строившуюся избу, ранчерию или казарму из шести комнат. Возле них был заложен фруктовый сад и виноградник.
– У него все по-американски! – посмеиваясь, пояснил Костромитинов. – Тридцать десятин пашни. А покажи-ка Егор Лаврентьевич свои поля?!
– Поля так поля! – агроном весело оглянулся на крепостную красавицу и провел начальство мимо избы и скотного двора. – На ходу он громко и увлеченно говорил: – В позапрошлом, когда по всей Калифорнии был неурожай, а возле Росса земли истощены, мы все же обеспечили себя, – указал глазами на Сысоя. С увеличением запашки у нас появилась возможность пускать поля под пар.
– Для одной только Ситхи надо уже посылать не меньше десяти тысяч пудов! – оглядывая убранные поля, со вздохом сказал главный правитель, – хотя, говорят, еще недавно хватало пяти.
– Бывало, и без этой фермы обеспечивали Ситху! – с достоинством ответил Черных. – Скоро Русская Калифорния станет хлебницей северных владений.
Главный правитель с торжествующим видом обернулся к Ротчеву:
– Что я вам говорил?!
– Давайте посчитаем прибыль, – неуверенно оговорился тот. – Пуд пшеницы, как мне известно, присылаемой из Охотска, – два с половиной рубля ассигнациями. Следовательно, в лучшие годы цена отправляемой из Калифорнии пшеницы чуть меньше двадцати пяти тысяч рублей ассигнациями, а нынешнее содержание Росса обходится Компании в сорок-сорок пять тысяч, – развел руками.
– Сколько не работай, долги все растут, и у Росса, и у промышленных с партовщиками, – проворчал Сысой. – Отчего так?
– В прошлом году обеспечили пшеницей только себя, а жалованье получили, как обычно! – тут же ответил Костромитинов.
– Увеличим запашки. Зимой высажу кукурузу и бобы, в здешнем краю они вызревают надежней, – продолжал Черных, не желая спорить о прибылях. – Что с того, что наши русские промышленные не охочи до кукурузных лепешек: поменяем на пшеницу у калифорнийцев.
Три пеона, налегая на плуги, угрюмо бороздили степь на быках. Из-под лемеха
