Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

Он указал рукой в сторону моря. Это послужило сигналом, так как четыре матроса вместе приподняли щит. Гроб скользнул в море, и когда знамя вытащили, он скрылся под водой.

Душераздирающий крик раздался в тишине, и Эмерод упала навзничь.

Доктор бросился к ней. Он помог Жоанну и Эдуарду перенести ее к матери.

Мимолетное горе через несколько минут вытесняется воспоминаниями о другом горе. Не так было с Эмерод. Когда она пришла в себя, то залилась, наконец, слезами. Она так долго не плакала, что это явилось для нее большим облегчением.

Несколько дней память об этой сцене наполняла печалью сердца пассажиров.

Смерть Мелиды служила темой всех бесед. Меланхолические размышления смешивались с шушуканьем по поводу болезни, приведшей к смерти молодую девушку.

Некоторые говорили, что дочь доктора совершила ошибку и что у нее должен был родиться ребенок, а поскольку она скрывала это, плохо принятые роды вызвали ее смерть.

Другие, претендовавшие на то, что осведомлены лучше, уверяли, что Бижу была дочерью Мелиды. К счастью, эти пересуды не доходили до Ивенсов. Скоро впечатления от ее смерти стерлись, и все вошло в обычную колею на борту.

Семья Ивенсов оказалась более, чем когда–либо изолированной в своем горе.

Читатель понимает, что невозможно описать, каким явился для трех человек конец путешествия, отмеченного столь страшным несчастьем.

Эмерод часами оставалась на корме судна. Облокотившись, она пристально смотрела на зеленую воду.

– Мелида там, под волнами, – разговаривала она сама с собой. – Океан – это огромная пропасть, которая бесследно поглощает тех, кого мы любим. Ничто не возвратится из твоих глубин. Я была права, ненавидя тебя и боясь. О! Я помню ту картину, изображающую тебя и кораблекрушение! Почему я не отнеслась серьезно к своему предчувствию в тот день, когда отец посвятил нас в свои планы? Я считала себя достаточно рассудительной, чтобы не верить ему, и вот Бог сокрушил нас. Если бы я сказала о своем предчувствии, об отвращении к путешествию, меня послушались бы. Мы бы остались в Лондоне, и Мелида жила и сегодня.

17

История Мэри

При таких горестных обстоятельствах Эдуард удвоил заботы и предупредительность в отношении семьи Ивенсов. Бижу почти все время была с ним и, замечая привязанность, которую он к ней испытывал, девочка немножко злоупотребляла ею. Сэр Эдуард крепко сдружился с Жоанном и они, не смешиваясь с другими пассажирами, ходили часами по палубе и беседовали. Меланхолия Эдуарда оставалась по–прежнему сильной.

Доктор был сражен. Первый холодок, с которым он встретил предупредительность сэра Эдуарда, совершенно исчез после доказательства искренней дружбы, которые тот представил во время смерти Мелиды. Мистер Ивенс искал даже случай побеседовать с ним и подтолкнуть к признанию, которое всегда облегчает состояние тех, кто носит в сердце скрытое горе. Они сблизились.

Однажды утром они остались наедине.

– Ну, мой молодой друг, – обратился к нему доктор, – приближается конец путешествия. Вы будете рады увидеть свою семью.

– Боже мой! – сказал молодой человек после паузы, – я не могу радоваться, так как после приезда буду должен выполнить очень грустный долг и, может быть…

Он остановился как человек, который боится сказать лишнее.

– Не опасайтесь ничего, – ответил доктор. – Доверьте мне ваши заботы. Я сам страдал достаточно, чтобы иметь право утешать других.

Эдуард горячо пожал ему руку.

– Благодарю, доктор, за интерес, который вы ко мне проявляете. С первого дня, как я вас увидел, я ощутил к вам симпатию, над которой был не властен. И однако я настоящий англичанин: я не бросаю на ветер ни свою дружбу, ни свои секреты. Вы угадали: у меня сердечное горе и вы первый, кому я его открою. Это доверчивость, впрочем, не пойдет мне на пользу, ибо невзирая на свои огорчения и заботы, я не упрекаю себя за то, что я совершил.

Я сын барона Джорджа Мак–Магона, у меня есть две сестры. Нашу мать мы потеряли, когда были совсем юными. Отец не баловал нас, но был добр, хотя и строг. Мы любили его и боялись. Он задумал устроить для меня со временем пышную свадьбу и договорился задолго до этого с одним из своих друзей, у которого росла дочь–наследница. Он несколько дней говорил мне об этом сговоре, но я не придавал его словам большого значения. Девушка, которая предназначалась мне в жены, была тогда еще ребенком. Ей должно было исполниться семнадцать лет, когда мне будет тридцать. Я терпеливо ждал, пока повзрослеет моя невеста и, пользуясь свободой, которую предоставил мне отец, и щедростью, с которой он оплачивал мои расходы, предавался юношеским удовольствиям. Я проводил время, заводя короткие романы. Эти беглые связи рвались так же быстро, как и возникали, не вызывая у меня сожалений.

Когда приближалось мое тридцатилетие, я вступил в связь, которую назвал своим последним безумством, увлекшись восемнадцатилетний девушкой, прекрасной и чистой, как ангел. Она сопротивлялась мне дольше остальных и, если бы суровая до жестокости мать любила ее хоть немного, она нашла бы в себе силы победить зов сердца.

Пятнадцати лет она лишилась отца, вместе с ним семью покинул достаток. Мать, впав в нужду, стала совсем сварливой. Дочь подыскала себе место в магазине, там я ее и увидел. Когда она стала моей, у нее не было и в мыслях просить меня жениться на ней. Через некоторое время у меня произошла долгая беседа с отцом, из которой мне стало понятно, что я должен порвать с холостяцкой жизнью. Я отправился к своей возлюбленной, чтобы объявить ей о своей близкой свадьбе и о том, что мы должны расстаться, так как я не давал ей никаких обязательств. Она никогда ни о чем меня не просила, и я думал, что при расставании с ней у меня немного сожмется сердце, а она прольет несколько слезинок. О, сэр, какая мучительная сцена меня ожидала! Бедная девушка не сомневалась в том, что я, наследник знатного рода и большого состояния, не смогу жениться на ней, но не думала, что я женюсь на другой. После сцены, которая, как вы понимаете, меня растрогала, она сказала с покорностью, заставившей меня содрогнуться:

– Ступайте, Эдуард, вы свободны. Я вела себя безумно. Разве я не имею права умереть в день вашей свадьбы? Или Темза узка для того, чтобы утопить в ней горе бедной девушки? Прощайте и будьте счастливы. Мое решение принято, и я не плачу больше.

В некоторых случаях я замечал у Мэри – таково ее имя – твердость характера, которая не позволяла мне усомниться в том, что она выполнит сказанное. Но еще в большей степени моим поведением руководило то, что я любил ее и сердце мое терзала мысль, что я ее потеряю. Мог ли я сделать ее несчастной и страдать сам из–за девушки, которой я никогда не видел, которая меня не любит и которую я никогда уже не смогу полюбить? Я стал на колени перед Мэри и попросил у нее прощения. Она меня простила, потому что я поклялся, что люблю только ее и обещал отказаться от готовившейся свадьбы. Я сразу же пошел к отцу и объявил ему, что не могу жениться.