Владимир Набоков: русские годы - Брайан Бойд

Находясь на вершине славы — в 1960-х и 1970-х годах, — Набоков склонен был недооценивать свои ранние работы. Рассказ «Пассажир» — яркий тому пример. В первых строках рассказа писатель зажигает папиросу и по рассеянности бросает спичку в пустой бокал критика. В последних же строках он наполняет этот бокал вином. Представляя читателям перевод «Пассажира», Набоков замечает: «К концу рассказа все, кажется, уже забывают о горелой спичке в бокале — сегодня я бы подобного не допустил»4. Немолодой Набоков просто не доверяет молодому Сирину, который уже в «Рождестве», «Машеньке» и «Сказке» научился добиваться многозначности, манипулируя тонкими внутренними соотношениями. Спичка в бокале должна наводить читателей на мысль, что писатель портит свое угощение (вино, рассказанный им анекдот) тем, что он от себя отбрасывает, не желает принять (спичка, предлагаемые критиком возможные разрешения анекдота). «Пассажир» начинается с пустяка, от которого писатель избавляется, однако жизнь или, если хотите, искусство более тонко творит свою собственную, особую форму из взаимодействия мелочей и находит в кажущихся случайностях свой узор, свой смысл.

В сильно поредевшей эмигрантской общине русского Берлина Сирин был нарасхват. Репетиции его пьесы «Человек из СССР», премьера которой планировалась на февраль, начались в конце 1926 года. Несмотря на возникшие осложнения с постановкой, в середине марта он уже помогал выбирать костюмы и, отзанимавшись в течение дня с учениками, вечерами приходил на репетиции. Премьера этой первой пьесы об эмигрантской жизни, поставленной в театре «Группа» режиссером Офросимовым, состоялась в переполненном зале «Гротви-ан-Штейнвег» 1 апреля 1927 года. Публика вновь и вновь вызывала на сцену автора, режиссера и исполнителей. Несмотря на успех, условия эмигрантского Берлина были таковы, что смогло состояться лишь еще одно представление5. Будь это в русском Париже, пьеса Сирина могла бы произвести сенсацию, подобную той, которую произвела двенадцать лет спустя его следующая пьеса — «Событие».

Из театра Набоков быстро вернулся к своему письменному столу, за которым в апреле или мае 1927 года написал рассказ «Звонок»6. Проскитавшись семь лет по свету, герой, человек, ценящий превыше всего свободу, заходит без предупреждения к своей матери, и его появление срывает ее свидание с мужчиной, которому она хочет казаться на несколько десятков лет моложе. Здесь Набоков подходит к горькой человеческой драме с беспощадной прямотой, словно бы доказывая, что дистанцированность повествователя в «Драке» или «Университетской поэме» — это отнюдь не его позиция, а лишь один из возможных вариантов отношения искусства к жизни.

Набоков все еще писал стихи, хотя намного реже. 14 мая он сочинил стихотворение «Билет»: билет на поезд, который привезет его в будущем обратно в Россию, ставшую к тому времени свободной. Через три недели после публикации в «Руле» стихотворение было напечатано в «Правде» (и стало единственной прижизненной публикацией Набокова в Советском Союзе) в сопровождении ответа в стихах, сочиненного на скорую руку известным литературным холуем Демьяном Бедным; этот «пролетарский поэт», исполнявший обязанности поэта-лауреата при коммунистической партии, еще десять лет назад был рифмоплетом Демьяном Придворовым, хвастающимся, что он незаконный сын титулованного стихотворца, великого князя Константина Константиновича7.

Если Сирин был достаточно значительной фигурой, чтобы его отвергли в Москве, то в Берлине он стал еще популярнее. Чтобы собрать больше средств, Союз писателей устроил кроме традиционного зимнего бала еще один — 27 мая. Гвоздем программы было комическое представление в двух действиях, написанное специально по этому случаю — «Чепуха» (по-немецки «Quatsch»). В первом действии некое объединение решает устроить благотворительный спектакль и горе-организатору приходится разрываться между бурным собранием женского комитета и репетицией последней нашумевшей пьесы Николая Евреинова «Самое главное» (ее премьера состоялась в 1921 году, после чего ее ставили в Риме, Нью-Йорке и Париже). Входит сам Евреинов; обеспокоенный всем, что он услышал и увидел, он иронически рекомендует заменить пьесу эстрадной программой, что и происходит во втором акте. Новый драматург русского Берлина Сирин, исполнявший роль Евреинова, выходил на сцену в развевающемся парике и экстравагантном костюме. Однако всей энергии писательского Союза — в представлении принимали участие сорок человек — оказалось недостаточно, чтобы принести успех балу8.

III

Июль и август Набоковы, сопровождавшие очередного ученика на летние каникулы, провели в Бинце, на песчаном восточном побережье острова Рюген. В отеле не нашлось свободных номеров, и «в баре какой-то краснолицый парень с полным стаканом в руке» предложил Вере разделить с ним постель. Позднее Набоков вспоминал, как он нанес ему «короткий боковой удар в челюсть, облив и себя и пьяницу липким содержимым его стакана». Ученик Набокова, тихий мальчик из религиозной еврейской семьи, наблюдал эту сцену со сдержанным интересом. Они сняли комнаты в домике рыбака9. Отвечая на телеграмму, полученную к именинам от Айхенвальда, Набоков пишет бодро:

Я сегодня пробежал по пляжу верст пять, снял трусики, свернул в лесок и там совершенно один и совершенно голый бродил, лежал на траве, высматривал бабочек, — и чувствовал себя сущим Тарзаном: чудесное ощущенье! Тут хорошо, Верин загар розовато-коричневый, мой же глубокого оранжевого оттенка. Мы с ней часами лежим на песке — а не то барахтаемся в воде или играем в мяч. Мальчики, наши ученики, оказались прелестными: они измываются над моим немецким языком10.

В 1972 году, уже имея на счету шестнадцать романов, Набоков смог описать привычные для него стадии вдохновения: два или три дня горячащего кровь волнения, затем внезапная вспышка, высвечивающая новый роман целиком, после чего — длительный процесс обдумывания, сортировки, который может продолжаться полгода и больше, пока каждая деталь не займет свое место. Только после этого он обычно начинал писать11. Роман «Король, дама, валет» прошел все эти стадии. Идея его впервые вспыхнула у Набокова во время поездки в Бинц — быть может, в тот момент, когда он осознал, что никто его не видит, что он совершенно свободен от обычных условностей в какой-то паре миль от главного пляжа, усеянного тысячами полосатых кабинок. Идея романа состояла в следующем: на балтийский курорт приезжают муж, жена и ее молодой любовник; один из них должен погибнуть — его собираются утопить вдали от толпы курортников, однако погибает заговорщик, тогда как предполагаемая жертва избегает гибели, даже не подозревая об этом. Набокову потребовалось еще полгода, пока все не встало на свои места.