Луна жестко стелет - Роберт Хайнлайн

29

Стю с Грегом отправились, как мы наметили, а Ваечку, Ленору и меня навалили на платформу, причем, поскольку маленькая, привязали, чтоб не слететь на поворотах. Вот и нашлось время подумать, поскольку ни у кого из женщин радио в гермоскафах не было, разговаривать можно было, только прижавши шлем к шлему. Крайне неудобно.

И прояснилась мне мало-помалу, – это после победы-то! – та часть профова плана, которой я всё никак понять не мог. Вызывая атаку на катапульту, он оберегал поселения, – и надеюсь, оберег; в том-то внешне и состоял план, – но ведь проф всю дорогу в элементе безразлично улыбился, когда заговаривали насчет опасности, что катапульту раскурочат. Понятно, ведь у него еще одна была, хотя и далеко, и добраться трудно. Ведь годы же понадобятся, чтобы дотащить туда трубу: всю дорогу высокие горы. Поди-ка, отремонтировать старую дешевле обойдется. Если поддается ремонту.

Но как ни крути, а всё это время поставок зерна на Терру не будет.

А профу только того и надо было! Однако он ни разу не намекнул, что весь его план строится на том, что катапульта будет расколошмачена. Я имею в виду перспективный план, – а не план революции. Теперь-то он, поди-ка, и не признается. Но Майк мне скажет, если в лоб спросить, учитывал он этот фактор, когда шансы подсчитывал, или не учитывал. Когда речь была насчет голодных бунтов и всего такого прочего. Уж Майк-то мне скажет.

Толковища насчет тонны за тонну – всё, что проф на Эрзле излагал, это было, чтобы на Терре катапульту поставили. Но в личных беседах он насчет этого не горел. Как-то раз, когда мы в Северной Америке были, он мне сказал: «Да, Мануэль. Сдается мне, катапульта работать будет. Но даже если ее построят, это преходящий этап. Было время двести лет назад, грязное белье возили из Калифорнии на Гавайи, – причем имей в виду, парусником, – а возвращали чистое. И все привыкли к этому. Так обстоятельства сложились. Если нам с тобой суждено увидеть, как воду и навозную жижу везут на Луну, а обратно грузят зерно, это будет такой же преходящий этап. Будущее Луны – в ее уникальном расположении на гравитационном бугре как раз над богатой планетой, в ее обширности и дешевизне энергии. Если у нас, у лунтиков, хватит ума в ближайшие несколько сотен лет не путаться ни в какие союзы, а оставаться космо-порто-франко, мы сделаемся перекрестком двух планет, трех планет, а может, и всей Солнечной системы. Не век нам в фермерах ходить».

Нас встретили на Восточном вокзале и еле-еле дали время гермоскафы сбросить. По-новой разыгралось, как при возвращения с Эрзли: жуткая толпа, гвалт, на руках несут. Даже женщин, поскольку Слим Лемке спросился у Леноры: «Нельзя ли вас поднести?», а Ваечка и ответь: «А что? Давай-давай». И стиляги чуть драку не устроили, кому нести.

Мужчины в большинстве были в гермоскафах, и я даже удивлялся, сколько из них с самопалами, пока сообразил, что самопалы-то не наши, а трофейные. Но главным образом от души отлегло, когда я увидел, что Эл-сити ни капельки не затронуло.

Вполне мог бы обойтись без этого торжества. Меня кортило пробиться к телефону и дознаться у Майка, как да что: что побито, сколько погибло, почем нам победа обошлась. Но никак было. Хошь не хоть, а принесли нас в Старый купол.

Взгромоздили на трибуну вместе с профом, со всем остальным Совмином, шишками и тэ пэ, наши девушки профа всего обслюнявили, и он меня обнял по-римски, то есть в щеку поцеловал, а кто-то нахлобучил мне на голову «шляпокол свободы». В толпе я заприметил малявку Хэзел, послал ей воздушный поцелуй.

Наконец, народ притих, и проф смог взять слово.

– Друзья мои! – сказал он и выждал насчет тишины. – Друзья мои! – повторил тихо. – Любимые мои камрады! Мы встречаемся наконец-то свободными, и нынче с нами герои, которые в одиночку выиграли последнюю битву за Луну.

Народ приветствиями разразился, так что проф по-новой выждал. Видно было, как он устал: у него руки дрожали, которыми он за трибуну держался.

– И я хочу, чтобы они обратились к вам, мы хотим услышать, как это произошло, мы все этого хотим. Но прежде у меня есть радостная весть. Великий Китай объявил, что приступает к строительству гигантской катапульты в Гималаях, чтобы доставка на Луну стала такой же простой и дешевой, как была до сих пор доставка с Луны на Терру. Переждал приветствия и продолжил:

– Но это – в будущем. А сегодня у нас самый счастливый день! Наконец-то весь мир признал суверенность Луны. Мы свободны! Мы завоевали себе свободу…

Проф на полуслове замолк, вид у него сделался ошарашенный. Причем не от страха, а от недоумения. Пошатнулся проф.

И помер.

30

Мы оттащили его в лавчонку позади платформы. Дюжина врачей объявилась, но без пользы. Не выдержало дряхлое сердечко, слишком ему доставалось в последнее время. Вынесли профа черным ходом, я следом рванулся.

Стю меня за руку остановил.

– Мистер премьер-министр…

– Чего? – говорю. – Ради господа бога! – говорю.

– Мистер премьер-министр, – он твердо сказал. – Вам следует обратиться к толпе, отослать всех по домам. И потом, есть ряд безотлагательных вещей.

Спокойно говорил, а у самого слезы по щекам ручьем.

Ну, вернулся я на трибуну, подтвердил, что все и без меня догадывались, и сказал, чтобы шли по домам. И ринулся в номер "Л" в «Дрянде», где всё начиналось. Срочное заседание Совмина. Но прежде сунулся к телефону, опустил заслонку, набрал «MYCROFTXXX».

Никто трубку не берет. По-новой набрал – то же самое. Поднял заслонку, спрашиваю у ближайшего, кто рядом стоит, у Вольфганга:

– Что, телефоны не работают?

– Где как, – отвечает. – Во время вчерашней бомбежки тряхануло. Если тебе нужен загородный номер, лучше позвони на АТС.

Это мне-то звонить на АТС и требовать номер, которого в принципе не бывает? Можно себе представить!

– О какой такой бомбежке речь?

– А ты что, не слышал? На комплекс навалились. Но ребята Броди этот борт сшибли. По делу-то ничего серьезного. Всё поддается ремонту.

Пришлось оставить эту тему; люди-то ждут. Причем я-то ума не приложу, что делать, в отличие от Стю и Корсакова. Шини сказали накатать пресс-релиз для Терры и всей остальной Луны. Засняли, как я объявляю месячный траур, двадцать четыре часа полной тишины, все несрочные дела прекратить, тело выставить для всеобщего прощания. Все слова мне в рот вложили, я сам тупой сидел, мозги в упор не фурычили. Через сутки соберем конгресс? Окей. В Новолене? Окей.

У Шини были телеграммы с Эрзли. Вольфганг катанул мне писулю, мол, ввиду смерти нашего президента ответы откладываются на двадцать четыре часа.

Наконец, выбрались оттуда вместе с Ваечкой. Стиляги нас провожали, народ оттесняли, до самого шлюза тринадцатый номер. Как только до дому добрался, юркнул я в мастерскую под предлогом руку сменить.