Проклятие любви - Паулина Гейдж

– В этом нет необходимости, – ответил он. – Наши амбары полны запасов прошлогоднего урожая.

– Но, Эхнатон, а как же Фивы, как остальное население? Сборщики налогов отняли у них все. У людей не осталось запасов. Скоро они начнут умирать от голода.

– Мне нет дела до Фив, – сказал он. – Что до феллахов, им просто надо подождать. Бог еще проявит свою силу.

– Если феллахи умрут, на следующий год некому будет сеять, – мрачно проговорила Тейе. – Страна всегда переживала засуху только потому, что каждый фараон тщательно следил за тем, чтобы в каждом городе был неприкосновенный запас. Твои сборщики налогов давно опустошили их закрома.

Эхнатон вдруг ощутил позыв рвоты. Склонившись и прижав одну руку к животу, он неистово замахал другой, делая знак слуге, и тот метнулся к нему с чашей в руках. Его вырвало, и, переведя дыхание, он откинулся на спинку трона. Другой раб опустился на колени, подавая влажное полотенце Фараон обтер губы.

– Это всегда причиняет мне боль, – сказал он, все еще тяжело дыша, – но боль длится недолго. – Он отдал полотенце и медленно выпрямился. – Ты видела террасы северного дворца, императрица? Они все такие же сочно-зеленые. Нефертити не страдает от пересыхания садов.

Она предугадала ход его мыслей.

– Нет, Эхнатон, ее земли плодородны не потому, что Нефертити наслаждается защитой бога, – сказала она. – Вода из ее озера проливается на верхнюю террасу и потом просто стекает вниз на остальные.

– Время молитвы. – Он поднялся, оттянув влажное платье с колен. Мерира шагнул вперед, ладан уже курился у него в руках. – Матушка, ты знаешь, что в городе люди открыли жертвенники Исиды? Если Атон увидит такое попрание его веры, он накажет их еще больше.

– Они боятся, – предположила она, видя, что его изможденное лицо немного порозовело. – Они хотят, чтобы Исида начала плакать.

– Здесь нет Исиды, – нетерпеливо бросил он. – Я поговорю с ними об этом из окна явления по пути к храму. Идем со мной. Где Мериатон?

Он раздраженно взмахнул рукой, и она поспешила вперед. Они вышли из залы, пересекли широкий передний двор и подошли к пандусу. За стеной царская дорога была необычайно тиха. Солнце набросилось на них со слепой яростью, высушивая губы, заставляя слезиться глаза, обжигая ступни сквозь подошвы сандалий. В воздухе стояла пыль. Ветер уже не был таким приятным, потому что малейшее движение его за городом поднимало песок; рассеянный на улицах, он смешивался с висевшей в воздухе пылью, в которую превратился верхний слой рассохшейся земли, набиваясь в легкие, прилипая к влажной коже, проникая под одежду. Зажмурившись от внезапно ударившего в глаза невыносимого сияния, Тейе увидела, как рука Эхнатона скользнула в руку его царицы, а другую руку он поднял, чтобы отмахнуться от мух, ползавших по шее. Никто не придет сегодня поклониться ему, – подумала она, когда они всходили на пандус под легкую тень крытого окна. – Люди лежат по домам и мечтают о воде. Когда они остановились перед окном и посмотрели вниз, Тейе была поражена, потому что дорога от стены до стены была заполнена молчаливой толпой. Эхнатон поднял руку. Толпа чуть заволновалась, и головы склонились, но люди не опустились на землю.

– Глупцы! – крикнул фараон добродушно. – Вас гложет чувство вины? Я слышал, как вы отвернулись от своего истинного защитника при первом же испытании вашей веры и забормотали молитвы другому богу, в то время как Диск ярко сияет над головой, наблюдая за каждым вашим движением. Не бойтесь. Я, и только я, стою между вами и богом. Я буду умолять Атона, и он услышит сына своего и пошлет паводок. Я, Эхнатон, обещаю вам.

Радостных возгласов не последовало Тейе, выхватив полотенце у Хайи и вытирая шею, видела на поднятых кверху лицах сомнение и страдание.

– Дай воду, фараон! – возмущенно крикнул кто-то. – Ты бог! Заставь реку подняться!

Эхнатон воздел крюк и цеп, но гул голосов не затих. Когда он шагнул в тень и пошел к храму, толпа подхватила этот выкрик.

– Заставь подняться воду, фараон! – кричали они, в их голосах слышалась явная насмешка. – Заставь подняться воду, божественное воплощение!

Мериатон сжалась от стыда, поторапливая фараона, пока они не вошли под сень иссушенных деревьев храмового сада. Под пилоном он внезапно остановился и, прислонившись к его неровным камням, согнулся пополам. Снова слуга с чашей поспешил ему на помощь, но спазм прошел. Эхнатон выпрямился, его лицо осунулось от боли, но он продолжил путь к храму.

Тейе наблюдала из благословенной тени каменного навеса, как Мериатон стояла одна на огромном пространстве святилища, ее маленькая черная головка в короне с золотой коброй, возвышающаяся над полем жертвенных столов, чуть покачиваясь, клонилась от невыносимой жары. Ее супруг поднялся по ступеням к алтарю и начал молиться. Его слова, хотя и невнятные, отозвались мучительным и умоляющим эхом от высоких стен. Он распростерся ниц, потом встал на колени, ухватившись за края заставленного пищей стола, и прижался лбом к камням. Мерира обошел вокруг него с курильницей и пролил масло ему на голову. Эхнатон застонал. За алтарем возвышался Бен-бен, изображение фараона на нем улыбалось. Масло медленно скользило по шее, ползло по спине, поблескивая в ослепительном свете. Во дворе перед храмом то громче, то тише звучали голоса певчих. Для Тейе в этой сцене было что-то древнее и варварское: скрюченный в мучениях человек, ряды курящихся жертвенников, жрецы в белых одеждах, неестественно застывшие, худенькая, роскошно одетая царица, слабо раскачивающаяся, в полуобморочном состоянии, одна на огромном пространстве, и плывущее надо всем этим бесплотное пение, звучащее, будто неодолимые, бесстрастные голоса демонов. Свирепость солнца была почти невыносимой, и у Тейе в голове внезапно возник образ, будто Атон, долгие годы питаясь неистовым поклонением своего сына, раздулся, но не насытился им, его все возрастающая сила, наконец, вытянула из Эхнатона всю животворную доброту, которой он учил, и разнеслась, наводя ужас на Египет. Казалось, чем больше Эхнатон молился и стонал, тем больше усиливалась жара. Тейе, с затекшими ногами и ноющей болью в спине, опустилась на стул, который по ее приказу был поставлен в ротонде. Уловив движение за спиной, Мериатон обернулась, ее лицо было бледным. Тейе кивнула ей, подзывая к себе, но после минутного колебания Мериатон покачала головой, не осмеливаясь обидеть отца или бога, укрывшись в тени.

Снова взглянув на сына, Тейе застыла. Он лежал, навзничь раскинувшись перед алтарем. Голова его была неестественно запрокинута, он издавал сдавленные крики. Мерира стоял у него в ногах, раскачивая над ним курильницу. Тейе без колебаний шагнула на солнце и направилась к нему, по пути скликая жрецов. Торопливо взбежав по ступеням, она склонилась над ним.