Каменный город - Рауф Зарифович Галимов

увиденное, пропустить сквозь себя и не исказить. «Такое не придумаешь!.. — мелькнула мысль. — Будто на чужой планете, которую надо обживать... И ведь победят, обживут!..»

Он выбрал угольный карандаш и подул на него, примериваясь, приглядываясь к тем, двоим. И начал. Резко, этюдно. Стремясь ухватить «миг-жест», самое ценное, самое выразительное...

Солнце начало припекать затылок. Тон ветра подымался все выше, приближаясь к обычному, дневному. Порошило песком глаза...

— Эй, заслуженный деятель!.. — донеслось сверху. Кричал шофер. — Лезь давай, кулеш прозеваешь!

Когда Никритин, скатываясь на податливом песке и наглотавшись пыли, поднялся наверх, в котелке поспевал, пузырился пшенный концентрат.

— Эх и бурда! — подошел, заглянул в котелок Рэм, заложив руки за спину.

— Но-но! Каша — будь здоров!.. — Цыган повернул голову, обдирая шкурку с колбасы. — У меня все так.

— Хвастун ты шестиламповый, — хмыкнул Рэм. — В своей же машине крюк не может найти... Хорошо, Аллаберган у меня глазастый.

— Крюк!.. — засмеялся Цыган. — Смешнее было. Ищу, понимаешь, ключ разводной. Весь гараж перерыл. Заходит Семеныч. Вот он... — Шофер обернулся на корточках, кивнул на Семеныча. — Чего ты, говорит. Ключ, говорю, не найду. Да ты его, говорит, в руках держишь. Н‑ну... тут я спустил полкана! Всех богов собрал...

Все засмеялись, стали собираться вокруг котелка.

Никритин переводил взгляд с шофера на Рэма. Рисуются? Или в самом деле считают, что ничего не произошло? Ну да... У них же тут все — нормально. Как если бы двое встретились на улице, и один дал другому прикурить. Никто не станет ахать: умница, помог!.. А я разлетелся вчера — взаимопомощь!..

Ели прямо из котелка, не снимая его с огня. Ночной холод, засевший судорогой где-то под вздохом, оттаивал, расслабляя свою хватку.

— Здоров же ты жрать, Цыган! — облизнул свою ложку Рэм-Еремей. — Как классный гребец — сорок ударов в минуту.

— Фарт спорых любит, — сверкнул глазами, ощерился Цыган. — Знаешь, как прежде работников нанимали? Кто проворней лопает — тот годится.

— Ладно, работничек... — закуривая, откинулся на локоть Рэм. — В киношку пойдем вечером?

— А доберешься к вечеру?

— Спрашиваешь!.. Не знаешь, какая киношка?

— Че — зна...

— Черт-то знает. Я у тебя интересуюсь...

— Да видел я вроде... — собрал лоб гармошкой Цыган. — Нормальная киношка. Один тип приходит к другому типу и наводит на него критику. Ну, сволочь поначалу корежится, а потом бешено начинает любить самокритику. И отдает другому свою жену. Отшивается...

Семеныч меленько засмеялся, махнул рукой:

— Ну, расскажет же!..

— А что? — округлил непонимающе глаза Цыган. — Эта самая киношка и есть. Забыл, как называется... А вообще, братанчики, по-о-одъем! И то проваландались тут. Того гляди на поиски выйдут.

Попрощались — «до вечера!».

Поехали.

Снова натужно храпел мотор. Ползли пески. Медленно сдвигался по кругу горизонт.

Пески... Вспомнилось, как подумал вчера: «Забытые временем...» А время — вон оно: вдалеке, на холме, будто сложенный из спичек, высился конус триангуляционного пункта. Время... Оно движется и меняется... Лежит в стороне от колеи, полузарывшись в песок, автомобильная покрышка. Времена иные — и останки иные: резиновая шина, а не верблюжий череп...

На базу 9‑й экспедиции прибыли после полудня.

Палатки.

Грузовые автомашины. Бочки. Ящики.

Железная мачта рации с выгоревшим добела флажком.

Сколоченное из реек и фанеры длинное строение — контора.

Режущая глаз, почти пламенеющая зелень камыша и — в просветах — взблески влаги. Аму-Дарья!.. Ощутимо пахло водой.

Никритин толкнул дрябло стукнувшую фанерную дверь, вошел в контору.

За желтым канцелярским столом сидела завитая девица. Хмуря лоб, она сводила с пальцев чернильные пятна: терла их спичечными головками. Она стрельнула жесткими от туши ресницами в Никритина и вернулась к своему занятию. За другим таким же столом пристроился боком мешковатый дядька в армейской панаме-стетсоновке. Шелестели под его заскорузлыми пальцами чертежные синьки и какие-то разграфленные бланки.

— И оч-чень в этом преуспел, и оч‑чень в этом преуспел... — напевал дядька, видно столкнувшись с непредвиденными затруднениями. Брови его — два небольших кустика редкой щетины — перемещались вверх-вниз, как чашки весов.

В углу склонился над ящиком, поставленным на попа, молодой парень в зеленой клетчатой ковбойке. Прогорклым голосом он квакал в телефонную трубку. «Да-да... ква-ква...»

— Где я могу найти Татьяну Кадмину? — ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил Никритин.

Девица снова стрельнула ресницами, уставилась на него. Панама подняла глаза — в белых обводах, видимо, от защитных очков. Багровое лицо человека выглядело обваренным в кипятке.

— Не знаю, мил человек, не знаю... — пропел он, глядя невидяще. Затем взгляд его стал осмысленным, словно он вернулся из мира грез к действительности. — О-о-о! Вы — о нашей мадонне...

Никритин внутренне передернулся. Откуда здесь могут знать о портрете? Парсуна... Богородица... Стоп! Не будь мнительным! Сказано чуть ли не любовно...

— Я спрашиваю о Кадминой... — повторил он. — Где я могу найти ее?

— Не знаю... — человек побарабанил негнущимися пальцами по бумагам. — Виделся с ней последний раз... когда же?.. да, зимой. — Он чему-то улыбнулся. — Зимой, зимо-о-ой... Когда взялась на Дарье шуга и шел ветер с севера. С севера, мил человек. А связи с тем берегом нет. Ни парома, ни катеров. Только радио. А женщина там, видишь ли, рожать надумала. Да‑а‑а... Вот тогда и видел последний раз Татьяну Мстиславну.

— Но... — Никритин чуть подался вперед. Тревога сжала сердце, перебила иронически отмеченное сознаньем «Мстиславна». — С ней... ничего?

— Хо-о-о, мил человек! — пропела панама. — Случай, говорят, разновидность закономерности. А наша Татьяна законы знает!.. — «Пожалуй», — подумал Никритин, вспомнив рассказ Филинова. — Взяла она сумку у врачихи-трусихи и отправилась на каюке. Одна. Через шугу. На тот берег. И пробилась. Заметьте, мил человек, пробилась.

Никритин отер ладонью вспотевшее лицо и опустился на стул.

— Как же ее найти?

— Она на дальнем участке. Будет дней через десять, — сказала девица, поплевав на палец, и подняла любопытствующий, обшаривающий взгляд. — А зачем она вам?

Никритин не ответил и,