Небо и земля - Виссарион Саянов

— Было похожено тут! — вздохнул Тентенников. — Каждый день сюда приходил, ждал, не появится ли вдруг, не приедет ли моя женушка…

Он нахмурился, замолчал, сердито зашагал по перрону. Издалека донесся свисток паровоза, взлохматилось над ближним перелеском искрометное облако дыма и пара, ожил захолустный вокзал. Отрядники Грымжи отовсюду сбегались к кипятильнику, кто-то уже выстрелил вверх для острастки, и конник в развевавшемся по ветру черном плаще скакал по длинному деревянному перрону, размахивая нагайкой и горланя непристойную частушку.

— Видишь? — спросил Быков.

— Крепко он ругается, слышу! — ответил Тентенников.

— Не то, — торопливо сказал Быков, — на вокзале никого нет, кроме этой шпаны. Теперь Грымжа хозяин вокзала, а может быть — и всего города. Белые от Эмска верстах в пятидесяти, не больше. Вот и представь, что Грымжа вдруг объявит себя хозяином города, нападет на нас и на коменданта.

— С него станется…

— Он самолеты наши тогда загубит…

— Придется мозгами пораскинуть, — задумчиво протянул Тентенников.

— Надо любой ценой отсюда вывезти людей и нашу технику…

Состав уже подошел к перрону, но, не останавливаясь, прямехонько вкатился в тупик на запасные пути. Тотчас с криком и воем бросились к поезду отрядники Грымжи. С поездом никто не приехал, кроме нескольких кондукторов, и большинство теплушек было запломбировано. Предчувствуя легкую добычу, Грымжа самолично сорвал пломбу с почтового вагона, вскарабкался по широким ступенькам. Он недолго оставался в вагоне и минуты через две появился в тамбуре с лицом, искаженным злобой.

— Срывай отовсюду бломбы! — хрипло закричал он. — Нет ли тут какого подвоха?

Дружинники бросились к теплушкам. Загрохотали отодвигаемые двери, ходуном заходили сплетенные из веревок стремянки. У каждого вагона слышался раздраженный сердитый рев недовольной грымжинской вольницы: вагоны были пусты. Это-то и считал Грымжа чьим-то невыносимым подвохом.

Дружинники побежали к паровозу. Грымжа отчитывал машиниста. Размахивая стеком, он порывался ударить по лицу усталого старого человека с почерневшими от копоти и дыма седоватыми баками.

— Кто велел сюда подавать пустопорожний состав, — кричал Грымжа, — да еще и бломбировать его, словно для смеху? А мы слышали, будто золото должны были с поездом везти. Не украли ли вы его дорогой?

Он погрозил кулаком машинисту и, сердито сплюнув, пошел к вокзальному помещению. За ним потянулись разозленные отрядники, и возле поезда не осталось никого, кроме машиниста и кондукторов, со злобой глядевших вслед Грымже.

— Наше время приспело, — сказал Быков, ухватив за рукав Тентенникова, и жарко зашептал ему в самое ухо: — Если теперь поезд провороним — погибли мы, да и только!

Тентенников недоверчиво уставился на него.

— Сейчас они обозлены и бросили поезд. Но если состав простоит здесь еще несколько часов, он обязательно намозолит им глаза, и они тогда отправят его на другую станцию. Пока же это имущество, как говорится, бесхозное. Вот и надо нам немедля прибрать его к рукам.

— Толково придумано. Мне твой план по сердцу… Только с чего же начать?

— Начать придется с разговора с машинистом. Ты подожди меня здесь, а я пойду к паровозу.

Тентенников ждал недолго. Минут через двадцать вернулся Быков, улыбающийся, веселый.

— Ну как? — спросил Тентенников, всегда завидовавший умению Быкова сразу расположить к себе незнакомых людей после первой же короткой беседы, хотя, по правде говоря, и сам он легко и быстро завязывал новые знакомства.

— Великолепно! — ответил Быков. — Они соглашаются доставить отряд в Воронеж. Только ждать долго не будут: через три часа надо погрузиться.

— Не успеем.

— Ваня поможет.

— Я не подведу, — вмешался в разговор Ваня, не спускавший глаз с названого отца.

— Тебе вот какое задание. Пойдешь сейчас к паровозу и подружишься с машинистом!

— Мы с ним дружить будем, — ответил Ваня, сплевывая сквозь зубы и растирая плевок сапогом, совсем так, как сделал недавно Грымжа.

— У Грымжи научился? — спросил Быков.

— У Грымжи, — простодушно признался Ваня.

— Ты эту привычку брось, если не хочешь со мной поссориться. Так старые полицейские сплевывали да сморкались, а тебе подобная привычка не пристала.

— Как хочешь, — без обычной строптивости сказал Ваня. — Если нельзя плевать — не буду.

— Вот и хорошо! Стало быть, подружишься с машинистом и от него ни на шаг. Если же Грымжа станет отбивать состав и угонит его со станции, ты подслушай, куда его угоняют, спрыгни с паровоза и жди нас на вокзале. Понятно?

— Больше половины понятно, а остальное все я и сам соображу. Не подведу вас, в случае чего — на коне прискачу…

— Вот и соображай! А мы постараемся поскорей вернуться.

Ваня пошел к паровозу. Тентенников и Быков бросились к автомобилю.

— Прямо захолонуло, — признался Тентенников, взявшись: за баранку. — Я вдруг подумал, что автомобиль-то угнать могли, пока мы с тобой тут прохаживались.

— Они, на наше счастье, управиться с машиной не могут, а то, конечно, угнали бы. А пока что — у них только самые простые инструменты на вооружении: револьвер, да штопор, да отмычка…

Снова мелькнули улицы Эмска. За городским садом играли в лапту мальчишки. Тентенников с завистью поглядел на них и, вздохнув, тихо промолвил:

— Эх, задрать бы штаны до колена да с ними в лапту! Я сызмала большой был удачник в мальчишеских развлечениях. Весной, бывало, в сильные ветры, как цвет с груш облетает, мы домой и ночевать не приходили.

Лена ждала летчиков у входа на аэродром.

— А я уж волноваться начала, — сказала она. — Никак не могла решить, где вас следует искать, а то обязательно за вами вдогонку бы бросилась.

— Уезжаем, Лена, — сказал Быков. — Надобно собираться, да поскорей!

— Белые близко?

— Судя по всему, очень близко. Не стал бы Грымжа так безобразничать, если бы не ждал скорой подмоги. У него за нынешний день и банда побольше стала. С минуты на минуту он может захватить власть в городе, напасть на нас и уничтожить наши самолеты. К тому времени, если подойдет к Эмску белая армия, большие ей трофеи останутся.

— Тебе телеграмма была только что. Я распечатала, думала, что личная…

— От кого?

— От товарища Григорьева. Приказывает срочно эвакуировать отряд и…

— И еще что?

— А один самолет оставить на аэродроме. Да ты сам прочти…

В штабе, на письменном столе, лежала телеграмма.

Быков прочел вслух, и Тентенников сразу спросил:

— Для чего же надобно оставлять один самолет на аэродроме?

— А ты не разобрал, голова садовая? Сказано ясно: надо доставить на самолете нашего армейского работника в тыл белых…

— Зачем?

— Об этом в телеграмме ничего не сказано, да такие вещи никогда и не объясняют.

— Как им угодно, — ответил Тентенников, озорно улыбаясь и расправляя могучие плечи. — Стало быть, решено, я останусь и доставлю его.

Лена сидела на скрипучей табуретке, потупясь и стараясь не прислушиваться к разговору летчиков: ведь сейчас решалась судьба близких ей людей… Она знала: самое трудное и опасное Быков обязательно возьмет на себя. И хотя сама же она осудила бы мужа, если бы он неожиданно проявил малодушие и согласился бы подвергнуть опасности своего старого друга, она шептала теперь про себя: «Только бы Петя не остался!»

— Нет, уж позволь мне самому решать, кто останется и кто поедет с отрядом! — холодно сказал Быков. — До тех пор пока отрядом командую я, я сам буду отдавать приказы, без твоей помощи.

Тентенников насупился и с мольбой посмотрел на Лену, словно у неё искал поддержки и помощи. Лена поднялась было с табуретки, но Быков стоял вполоборота к окну и не смотрел на жену.

— Теперь слушай, — так же спокойно, как и прежде, сказал Быков. — Немедленно начнешь приготовления к отъезду! Возьмешь старшего моториста и поручишь ему сейчас же грузить самолеты. В легковой автомобиль клади бумаги, всю нашу походную канцелярию и садись сам. Забирай оружие, бери гранаты. Сейчас поезжай на вокзал, грузи все и, хоть кровь из носа, — пробейся к Воронежу. Теперь вот что! Довезешь до Воронежа Лену, родителя моего и Ванюшку. Приедешь в Воронеж — сразу явишься к Николаю Григорьеву. Доложишь ему о том, что мы видели тут, а о Грымже в первую очередь. Если не поздно, пусть шлют сюда отряд на выручку. Я же, как только высажу своего пассажира, сразу вылечу назад. А если самолет мой будет поврежден, пешком доберусь в Воронеж. Понятно?

Тентенников молча кивнул головой и снова поглядел на Лену. Но Лена сидела потупясь, медленно перебирая пальцами пышную бахрому платка. Она, казалось, не интересовалась разговором летчиков и думала свою трудную и печальную думу. Быков взял Тентенникова под руку, громко сказал: