Жизнь поэта - Арнольд Гессен

Русского языка Дантес не знал, за книгой его никто никогда не видел, к своим обязанностям по полку он относился небрежно и за недолгую службу свою был подвергнут сорока четырем взысканиям.

Александр Карамзин писал брату в Париж, что «необразованность забавно сочеталась в нем с природным остроумием, а в общем это было полное ничтожество как в нравственном, так и в умственном отношении».

Это был красивый молодой человек, ловкий, наглый, самоуверенный, веселый. В не очень разборчивом аристократическом обществе петербургского большого «света» он пользовался успехом своими казарменными анекдотами и пустейшей болтовней.

Уже в 1834 году Дантес встретился с Пушкиным. Поэт иногда смеялся, слушая его каламбуры, но Дантес был ему противен своею развязною манерою, своим невоздержанным с дамами языком. Дантесу нравилась Наталья Николаевна. Он стал оказывать ей исключительное внимание, а ей, легкомысленной и кокетливой, льстило ухаживание блестящего кавалергарда.

Это даже не вызывало ревности Пушкина. Он любил жену и безгранично доверял ей. Не приходится удивляться, что, при царивших тогда в свете нравах, Наталья Николаевна простодушно и бездумно рассказывала мужу о своих светских успехах, о том, что Дантес обожает ее.

Дантес между тем открыто ухаживал за женой Пушкина. Злорадные усмешки и перешептывания за спиной поэта усиливались. Он ни на минуту не подозревал жену, но положение его в обществе с каждым днем становилось все более трудным.

* * *

Летом 1836 года Пушкины снимали дачу на Каменном острове. Неподалеку от них жил близкий друг Пушкина М. Ю. Виельгорский, композитор, музыкант, певец, поэт. У него собирались обычно поэты, писатели, художники, музыканты. М. И. Глинка проводил у него, перед первой постановкой, репетицию оперы «Жизнь за царя» («Ивана Сусанина»)...

Балкон дачи Виельгорского выходил на усаженное березами шоссе, которое вело от Каменноостровского моста, вдоль реки, к Елагину острову.

В яркий солнечный день сюда подъехала блестящая кавалькада. То были Наталья Николаевна Пушкина с сестрой Екатериной и Дантесом.

- Зайдите! - пригласил их Виельгорский.

- Некогда! - ответила Пушкина, хлестнула коня, который нетерпеливо рыл копытом землю, и маленькая кавалькада галопом помчалась дальше.

По этому самому шоссе полгода спустя Пушкин направлялся с Дантесом к месту роковой дуэли...

Вяземский рассказывал, что он шел как-то по Невскому с Натальей Николаевной Пушкиной, ее сестрой Екатериной и Дантесом. В это время мимо них, как вихрь, не оглядываясь, промчался Пушкин и мгновенно исчез в толпе гуляющих. Выражение лица его было страшно. Для Вяземского это явилось первым признаком надвигающейся катастрофы.

В ухаживаниях Дантеса поддерживал его приемный отец - голландский посланник в Петербурге барон Геккерен. Это был сластолюбивый старик, всегда двусмысленно улыбавшийся, отпускавший шуточки, во все вмешивающийся. И одновременно контрабандист, превративший дом голландского посольства в Петербурге в международный центр спекулятивной торговли антикварными вещами.

* * *

Каменный остров. Вдали - Павловский дворец. С рисунка В. Петерсона.

Пушкин видел, как росло и крепло увлечение жены Дантесом, знал из ее доверенных и простодушных рассказов подробности их встреч на балах и вечерах, но, убежденный в ее чистоте, до времени лишь наблюдал и не принимал никаких решений. Равнодушным он, конечно, оставаться не мог. Но до удобного момента откладывал свое вмешательство.

4 ноября 1836 года момент этот наступил. Группа светских бездельников занималась тогда рассылкой анонимных писем мужьям-рогоносцам - так шутливо называли мужей, чьи жены изменяли им. Пушкин получил по почте три экземпляра анонимного клеветнического пасквиля, оскорбительного для чести его самого и жены.

Такое же подметное письмо получили в тот день в двойных конвертах, для передачи Пушкину, семь-восемь его друзей и знакомых. Текст пасквиля во всех этих письмах был одинаков: «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д. Н. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

В другое время Пушкин почел бы это за шутку, быть может, заклеймил бы эпиграммой, но сопоставление в пасквиле имен Нарышкина и Борха с именем Пушкина давало людям, знакомым с придворными интригами, повод полагать, что здесь был намек на особое внимание Николая I к жене поэта.

По манере изложения и строю письма, по качеству и виду бумаги Пушкин сразу же заподозрил в этом гнусном деле иностранца, человека высшего общества, дипломата.

Почувствовав неладное, друзья Пушкина не сообщили ему о полученном пасквиле, но В. А. Соллогуб тотчас же направился к нему и сообщил, что в полученном на его имя пакете он нашел другой конверт с надписью: «Александру Сергеевичу Пушкину», сделанной нарочито кривым почерком.

- Я уже знаю, что это такое, - сказал Пушкин, распечатывая конверт, - я такое письмо получил сегодня же от Е. М. Хитрово: это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безымянным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя - ангел, никакое подозрение коснуться ее не может.

* * *

Пушкин был возбужден, взволнован. Вопрос выходил за рамки его личных, семейных отношений и роли в них Дантеса, приобретал характер общественно-политический.

Прежде всего он счел невозможным оставаться больше обязанным Николаю I. Крайне нуждаясь в то время, он обратился 6 ноября к министру финансов Е. Ф. Канкрину с письмом, которое являлось до известной степени вызовом царю.

С разрешения Николая I Пушкин получал из казны заем в 54 000 рублей, из этой суммы 25 ООО он должен был уплатить в течение пяти лет. В письме к Канкрину Пушкин сообщил, что желает уплатить свой долг «сполна и немедленно», отказываясь, в связи с этим, в пользу казны от принадлежавшего ему болдинского имения. При этом он просил Канкрина не доводить оного до сведения государя императора.

Канкрин, однако, не мог удовлетворить его просьбу, и Пушкин выразил ему в новом письме свое сожаление по этому поводу.

На другой день после получения пасквиля, 5 ноября, Пушкин послал вызов Дантесу, считая его виновником нанесенной ему обиды.