Где нет княжон невинных - Артур Баневич

— Ну и лжешь же ты…

— …и переговорить с крестьянами, — докончил он. — Нет, княжна, не лгу. Советовал переговорить. И даже приказывал. Потому что, говорит, они готовы явиться сюда и его сжечь.

— Он лгал, — не уступала Ленда. — Не забывай, это враг. Ты же сам утверждаешь: страшнее и грознее грифона. Почему бы ему не воспользоваться случаем и не отправить тебя на верную смерть? Одним противником меньше.

— Единственным, — поправил он. — Именно это я и пытаюсь вам сказать. Я спросил, кто-нибудь из нас может снять проклятие? Он не ответил, просто перечислил условия. Тон я воспринял как насмешливый, что неудивительно — вопрос был глупым. Ведь мы и не княжны, и не невинны. Поэтому я спросил, могу ли я хотя бы грифона прикончить. А он в ответ, что да, теоретически могу. Но именно я, поскольку без магии это никоим… И чтобы я получше подумал, потому что из-за отсутствия грифона он как страж проклятия вынужден будет применить другие средства. Худшие. А делать этого он не хочет, так как лично ничего не имеет ни против Петунки, ни против других, а пострадают-то они.

— Ну, теперь-то уж ты соврал…

— Самое большее, что-то ошибочно интерпретирую, — пожал плечами Дебрен. — Я же сказал — он плохо владеет староречью. Но одно я понял наверняка: он не желает нам зла. Просто делает свое дело.

— Скажи лучше, — Збрхл обвел стены пытливым взглядом, — действительно ли можно сукина сына сжечь?

— Мишка! — предостерегающе бросила Петунка.

— И второй вопрос, Дебрен, — отмахнулся ротмистр. — Ты уверен, что он разговаривал с тобой искренне? Не хитрил?

— Оба мы поклялись колесом страстей Господних.

— Дома на колеса плюют, — пожала плечами Ленда. — Другое дело, если б ты, к примеру, с телегой разговоры разговаривал. Хоть и она с большим уважением отнеслась бы к обыкновенному колесу с полудюжиной спиц.

— Мозговик — ранневековый. — Дебрен сделал вид, что не заметил издевки. — А Мешторгазий, хоть и магун, отличался повышенной набожностью даже для тех весьма религиозных времен. Да, Збрхл. Я уверен, что под присягой он говорил искренне. Поскольку доказал, что играет честно.

— Честно предостерег, что из разговора с крестьянами ни хрена не получится? — догадалась Ленда. — Потому что они тебя снова святой водой и кольями встретят?

— Он не пророчествовал и не предостерегал. — Дебрен последовательно придерживался тактики серьезных ответов на ее провокации. — Он здесь не для того, чтобы облегчать жизнь тем, кто пытается противодействовать последствиям проклятия. Он сам сказал это, пояснив, почему говорит то, что говорит.

— Он сообщил тебе, — криво усмехнулась Ленда, — очевидные истины, которые мы знаем и без него. Это старый как мир способ нейтрализовать наивных простачков.

— Возможно, — согласился Дебрен. — Возможно, я наивный, а болтовня о разговорах с крестьянами — подвох. Но одно я узнал наверняка.

— Что он боится огня, — с надеждой подсказал Збрхл.

— Что мозговик серьезно считается с возможностью моего успеха. Нашего, — тут же поправился он.

— Нашего, — нахмурила брови Петунка.

— Нашего, — повторил он, невесело улыбнувшись. — Я не сниму проклятия, а тебе чуточку недостает невинности — той, настоящей. Но если я верно оцениваю ситуацию, действуя совместно, мы серьезно увеличиваем шансы. На это уйдут годы, но по крайней мере есть шанс. Именно потому, что ты не девица.

— Ты хочешь… — Ленда побледнела, — ты хочешь с Петункой?..

— Поговорить. Один на один.

Она погасила лучины, но в железном ящике грулля — или, может, грилля — огоньки резво прыгали по полешкам. Висящее на крючке платье он заметил сразу.

И замер на пороге.

— Ты спишь?

— Лежу, — тихо сказала она. — Прикрой. Тепло уходит.

Он прикрыл дверь. Она была права, но теплее ему стало не поэтому.

Рядом с железной печуркой на табурете, вероятно, для того, чтобы утром не встречать хозяйку ледяным прикосновением, лежала трофейная одежда Ленды: рубашка, покрытые пятнами штаны, кафтан. Из капюшона, возможно, по недосмотру, выглядывал кусочек льняной ткани. Вероятно, такой же, которая в виде двух свежих портянок, засунутых в пару лаптей, виднелась серая из-под табурета. Дебрен был уверен, что видит третью, добавленную Петункой, портянку. Он, пожалуй, также знал, почему ткань лежит так, вроде бы спрятанная, но в то же время наверху.

— Не стой столбом, — буркнула Ленда. — Раздевайся и лезь под перину.

Он никогда не видел ее спальни. Глазами воображения — да, но в реальности — никогда. Он сообразил, что воображение для человека, который умеет пользоваться чарами, оказалось исключительно убогим. Лишь платье было и там, и здесь, в реальном мире. Конечно, он делал поправку на ее тощий кошелек и солдатское прошлое: платьица, снившиеся на грани яви и сна, были победнее, серые, порой залатанные, и та, несколько более близкая к реальности Ленда вешала их, к примеру, на шестах лагерных палаток. Но почти всегда, если уж они висели или лежали аккуратно сложенные на солдатском седле, сверху, в соответствии с логикой раздевания, белели женские кальсоны без штанин, по-маримальски именуемые трусами. После путешествия на «Ласточке» засевшие в голове воспоминания о развешенном между вантами стиранном белье госпожи Лелиции Солган превратили эту часть гардероба фиктивной Ленды почти в совершенно бесштанинный треугольник. В самых смелых сценах рядом с трусами лежало что-то черное, о чем ему тогда не хватило духа спросить хроникершу и что он, руководствуясь покроем, назвал двутарельчатым грудодержательным корсетом.

Потом в течение нескольких мгновений ему было дано обозревать настоящие, железные трусы Ленды. Он успел освоиться с мыслью, что они есть, и со страхом, что будут всегда. Но как-то не подумал, что их наличие требует использования совершенно непривычного нижнего белья. По духу своему более близкого к украшенной столбомужем дряни, превратившей Збрхла в сироту.

— Закрой глаза, если чувствуешь себя неловко, — услышал он ее ворчание.

Он перевел взгляд на ее лицо.

Бедность, недостаток дров, щели в стенах и кубок воды вместо водки на сон грядущий. Бедняки мерзнут чаще, чем те, у кого полный кошелек. Она ассоциировалась у него с той ночью в Виеке, еще не остывшим после мойни телом, теплой, мягкой от воды ступней на его шее. Но действительность должна была быть именно такой: выступающий из-под перины и красный от насморка кончик носа. Возможно, ночной колпак на голове. Сейчас ночной колпак заменял парик.

Интересно: она не сняла парик из-за царящего в комнате холода или думая о нем? Волосы у нее были черные и грубые: спустя три дня ее голова походила на щеку экономящего на бритье южанина, но хоть Дебрен несколько раз под различными предлогами проводил по ней рукой и не скрывал удовлетворения от неповторимой возможности ощущать шершавую мягкость, девушка упрямо и как можно ниже надвигала капюшон на лоб. Так что скорее всего не в холоде было дело.