Басилевс - Виталий Гладкий

Однако, были у Савмака и враги, обладающие властью и влиянием в Боспорском царстве, непримиримые и жестокие: Камасария Филотекна, евнух Амфитион, спирарх Гаттион и жрец Стратий. И если последние трое открыто ничем не высказывали своей ненависти к юному варвару, то вдовствующая царица пользовалась любым удобным случаем, чтобы напомнить ему о дыбе в пыточной камере эргастула, куда он может попасть снова, будь на то ее желание. При взгляде на раскарашенную маску дряблого старческого лица Савмака пробирала дрожь; иногда ему хотелось выхватить акинак и одним ударом потушить злобный огонь, сверкающий в глазах Камасарии Филотекны. Юноше казалось, что такой исход пришелся бы по душе даже ее внуку, царю Перисаду…

Скрип отворяющейся двери и чьи-то крадущиеся шаги оборвали мятущиеся мысли Савмака. Взвившись, словно пантера, юноша спрыгнул со своего ложа, сжал в руках акинак и затаился в самом темном углу комнаты. Обычно он, как и его соседи, на ночь дверь на засов не запирал – в верхнюю часть города воры и разбойники забираться не отваживались. Здесь ночная стража была бдительна, и любой злоумышленник, оказавшийся в кварталах состоятельных граждан Пантикапея после захода солнца, мог считать себя заживо погребенным в эргастуле или, в лучшем случае, должен был влачить жалкое существование раба-камнетеса царских каменоломен до конца своих дней.

– Надеюсь, ты не собираешься отправить родного брата к прародителю Тагитаю? – в грубом рокочущем голосе слышалось насмешка. – Занавесь окна и зажги свет, мой царственный петушок.

– Зальмоксис?!

– Не забыл… – в темноте послышался довольный смешок. – Поторопись, да не забудь запереть дверь. А то, насколько я успел приметить, вокруг твоего жилища чересчур много соглядатаев.

Ошеломленный Савмак дрожащими руками нащупал светильник и тлеющим угольком из жаровни поджег фитиль. Это и впрямь мог быть только его старший брат, с детства отличавшийся способностью видеть едва ли не в кромешной мгле. Пока разгорался светильник, он задвинул прочный засов и проверил нет ли щелей в импровизированной занавеске, сооруженной из плаща.

Зальмоксис сидел на широкой скамье и с неподдельным интересом наблюдал за Савмаком, одетым только в исподние шаровары из тонкого льна. Полюбовавшись рельефными мышцами и широкими плечами брата, он удовлетворенно кивнул, видимо своим мыслям, и что-то пробормотал, похоже, как послышалось Савмаку, начальные слова благодарственной молитвы повелителю стрел и первому помощнику воинов на поле брани Гойтосиру.

– В-выпьем? – заикаясь от волнения, юноша достал из сундука полный бурдюк родосского.

– А почему и нет? – в бороде Зальмоксиса мелькнула улыбка. – Мы давно с тобой не виделись, ох, как давно…

Юноша торопливо разлил по чашам пенящееся вино и сел по другую сторону невысокого столика на колченогий дифр – напротив брата. Он не знал, что сказать, а потому старался не встречаться взглядом с Зальмоксисом, тоже молча потягивавшим доброе родосское, иногда с видом знатока причмокивая губами.

– Плесни… – Зальмоксис, осушив первую чашу, подвинул ее к Савмаку. – Неплохо устроился, брат: шелковые да брахатные одежды, еда с царского стола, отменное вино… Да и женщины здесь… не чета нашим замарашкам. Завидую.

Царевич от смущения заалел, как мак. В словах брата явно слышалась ирония, но его сильный хрипловатый голос военачальника, остуженный злыми ветрами битв, был на удивление мягок и доброжелателен.

– Однако, это ты хорошо придумал, что не пошел на званый обед. Иначе царские ищейки тебя бы сопровождали до самой постели. И поговорить, нам, конечно же, не удалось бы.

– Как ты..?

– А очень просто, – ухмыльнулся Зальмоксис, поняв недосказанное. – Ушел пораньше, притворившись пьяным, а затем вспомнил молодость и выбрался через крышу постоялого двора на зады, где меня, понятное дело, не ждали. Твой дом мне показали еще днем наши верные люди, остальное прошло почти гладко, без сучка-задоринки.

– Почти? – насторожился Савмак, зная беспощадную руку брата.

– Хе-хе… – коротко хохотнул Зальмоксис. – Я ведь уже говорил, что возле твоего дома топчется многовато подозрительных людишек, вот и пришлось мне одного из них… того…

– Ты его убил? – постепенно приобретающий внутреннее равновесие Савмак впервые поднял глаза и холодно посмотрел на брата.

– Зачем? Я его усыпил… как мне кажется, – военачальник скифов с уважением посмотрел на свой ку– лак, – до утра. А чтобы он, случаем, не попал под копыта коней, оттащил в какой-то дворик.

– Что тебе от меня нужно? – несколько резче, чем следовало бы, спросил юноша.

– Разве ты не рад нашей встрече?

– Рад, – ответил, хмурясь, Савмак. – Но с таким же успехом мы могли бы поговорить и днем.

– Да, – согласился Зальмоксис и посуровел. – Только в нашем разговоре чужие уши ни к чему. Слишком много поставлено на кон, потому и нужно исключить малейший риск.

– Не понимаю… – юноша в недоумении уставился на посуровевшие черты лица брата.

– Поймешь, – пообещал Зальмоксис. – Но сначала расскажи, где ты все эти годы пропадал, и что привело тебя в лагерь наших врагов, – в его голосе вдруг послышались отцовские нотки, жесткие и повелительные. – Мы ни в коей мере не думаем, что ты изменил нашей вере, и все же, обязаны знать, достоин ли ты нашего доверия.

– Кто – мы? – ответил вопросом на вопрос юноша.

Он сидел с непроницаемым лицом, упрямо сдвинув густые брови. В глазах Савмака разгорался холодный огонь, и упрямая складка перечеркнула высокий лоб: похоже, Зальмоксис все еще считает его неоперившимся птенцом, дорожной пылью под ногами царственных сыновей Скилура, которым посчастливилось родиться не от наложниц, а от законных жен. Впрочем, и сам Зальмоксис не может похвалиться чистотой крови…

– Я и еще несколько старейшин, – честно ответил военачальник скифов. – К сожалению, нас немного.

– А… Палак?

– Наш высокородный брат, увы, не страдает избытком любви к кому бы то ни было, а тем более к твоей особе, – с неожиданной злостью ответил Зальмоксис. – Мне, конечно, наплевать, что у него в голове, но он пока еще не мой повелитель, и я не обязан подчиняться ему бессловесно и беспрекословно.

Глядя на изменившееся лицо брата, юноша почувствовал угрызения совести. Конечно же, он был неправ, усомнившись в Зальмоксисе. Ведь старший брат был так добр с ним…

И Савмак рассказал все.

Долго молчал военачальник скифов, с состраданием посматривая на юношу, обхватившего руками голову. Испытаний, выпавших на долю Савмака, хватило бы троим, и Зальмоксис вдруг почувствовал, как нечто, отдаленно похожее на жалость, мягкой теплой волной вкатилось в его огрубевшую, остывшую душу и поднялось к горлу тугим комком.