Альтернативная история - Йен Уотсон

— Я ведь предупреждал тебя, — оборвал я его проклятия, — чтобы ты не привозил сюда свое вино.

Он с трудом поднялся на ноги, придерживая одной рукой шляпу:

— Не привозил для твоих маннахата — вот что ты мне сказал, багатур. Я просто проезжал мимо и подумал, а вдруг кто-то из других твоих слуг захочет немного освежиться? Неужели я виноват в том, что пожалел туземца, умолявшего меня…

— Я предупреждал тебя, — повторил я, замахиваясь на него плетью. — А теперь предупреждаю в последний раз.

— Ты напрасно гневаешься…

— Только появись еще раз в моем курене, Жерар, — и я угощу тебя камчой. Если очень повезет, ты даже останешься в живых…

— Тебе не победить их пристрастие к вину, багатур. — В тусклых глазах торговца сверкнула ненависть. — Как бы ты ни оберегал их, в следующий раз они сами разыщут меня.

— Но я не собираюсь облегчать им задачу. — Я снова схватился за плеть, и торговец испуганно отшатнулся. — Ступай прочь.

Он прошлепал по снегу к фургону, а я развернулся и поехал домой. Есунтай уже привязал своего скакуна к коновязи и не проронил ни слова, пока я расседлывал своего.

Я пригласил его в дом. Моя жена Елджигетай вышла нам навстречу. Больше в доме никого не было, но остекленевший взгляд и невнятная речь жены подсказали мне, что она тоже пила вино. Мы с Есунтаем сели на скамью возле очага. Елджигетай подала к столу тарелки с ухой и бутылку вина. Я ожидал, что она присоединится к нам, но жена не рискнула лишний раз попадаться мне на глаза и устроилась на полу возле колыбели нашего сына. Ее мать была из племени маннахата. Смуглое лицо и тугие черные косы Елджи-гетай напоминали мне о Дасиу, моей первой жене, оставшейся у мохауков. Они были одинаково красивы, но Елджи-гетай портила общая слабость всех маннахата, сгубившая многих из них, — тяга к вину. Она с безразличным видом сидела в своем укромном уголке, затем склонилась над колыбелью Аджираги и зашептала что-то по-маннахатски. Я никогда не испытывал желания выучить этот язык — язык племени, которое скоро перестанет существовать.

— Позволь предложить тебе заночевать в моем доме, — обратился я к нойону.

— Благодаря этому бурану мы можем продолжить разговор. Мне бы хотелось подробнее расспросить тебя об ирокезах, — ответил он, прислонившись к стене. — В Ханбалыке,[66] при дворе Хитан-хана, собралось множество ученых мужей. И они утверждают, что предки здешнего народа много веков назад пришли сюда из страны, расположенной к северу от Китая. Возможно даже, что с нашей прародины. По их словам, в давние времена далеко на севере существовал перешеек, соединяющий эту страну с Сибирью. Так мне рассказывали путешественники, побывавшие в Китае.

— Это очень интересно, нойон.

— Если в жилах этого народа течет кровь наших предков, значит, они могли сохранить и наше величие.

Я отхлебнул вина.

— Но конечно, ни один народ не может быть так же велик, как монголы.

— Величие ускользает из наших рук. Самим Менгкэ-Кеке-Тенгри, Вечно Синим Небом, нам предназначено было править миром, но у нас уже не хватает сил, чтобы удержать его.

Я склонил голову, когда нойон назвал имя нашего древнего бога. Есунтай удивленно приподнял брови:

— А я думал, что ты христианин.

— Да, я принял крещение, — согласился я. — И теперь молюсь по-другому. Ирокезы называют бога Великим Духом Гитчи-Маниту, но это просто другое имя Тенгри. Не важно, как молится человек, он все равно обращается к единому Богу.

— Святая правда. Но многие из тех, кто поклоняется кресту или полумесяцу, считают иначе, — вздохнул Есунтай. — Много лет назад мой предок Чингисхан задумал превратить весь мир в пастбища для наших коней. Но потом понял, что нельзя управлять завоеванными странами, не зная их обычаев. А теперь эти обычаи сами управляют нами. — Его темные глаза с беспокойством смотрели на меня. — Когда мы разгромим инглистанцев, многие наши люди захотят переселиться сюда. Это потребует немалых средств, но если все пойдет как задумано — сыновьям и внукам нашего хана достанутся все богатства этой страны. Сюда придут и священники, чтобы распространить веру в Христа среди туземцев, и торговцы, чтобы купить все, что нельзя взять просто так. Как тебе нравится такое будущее?

— Я служу моему хану, — ответил я.

Нойон прищурил глаза, и мне почудилось, будто ему известны мои тайные мысли. В последнее время я часто подумывал о том, чтобы бросить все свое имущество и скрыться в северных лесах.

— Океан отделяет нас от Европы, — заметил Есунтай. — Это очень удобно для тех, кто хочет забыть о нашем хане.

— Пожалуй, что так.

— Я слышал, — сообщил он затем, — что ты провел какое-то время среди ирокезов.

У меня перехватило горло.

— Да, я жил в племени мохауков, Людей Кремня. Вероятно, Мишель-багатур все тебе уже рассказал.

— Нет, он только упомянул, что ты там жил.

— Это очень долгая история, но я постараюсь сделать ее короче. Я и мой отец появились на этом острове вскоре после его открытия. Мы приплыли на одном из кораблей, посланных вслед за первым. К тому времени Черен-нойон уже основал Еке-Джерен. Мне исполнилось девять лет, и я был младшим из сыновей. Отец не взял с собой ни мою мать, ни вторую жену — он надеялся вернуться во Франкию богачом.

Я мало что запомнил из того путешествия. Только вид безбрежного океана с пенными гребнями огромных волн, пугавший меня всякий раз, когда я выбирался на палубу. Возможно, Есунтай испытывал точно такой же трепет, плывя по бесконечной водной равнине, но я не собирался делиться с ним своими страхами.

— Спустя год после приезда, — продолжил я, — Черен-нойон задумал послать корабль вверх по реке. Капитан, голландец Хендрик, должен был нанести реку на карту, дойти до ее истоков и выяснить, нет ли там удобного пути дальше на запад. Моему отцу приказали отправиться в путь на этом корабле, и он решил взять меня с собой. Я был счастлив, что могу пойти в поход вместе со взрослыми воинами.

— Как и любой монгольский мальчишка на твоем месте, — вставил Есунтай.

— Мы плыли на север, пока не добрались до места, которое мохауки называют Скенектади — Напротив Ущелья, — и не обосновались там. Нам было известно, что Люди Кремня — свирепые воины. Живущие к югу племена называли мохауков Пожирателями Плоти и приходили в ужас при одном лишь упоминании о них. Но мы знали также, что ирокезы радушно встречают тех чужестранцев, кто приходит к ним с миром. Хендрик рассудил, что перед продолжением похода следует заключить соглашение с мохауками, которое позволит нам договориться и с другими племенами ирокезов.

Я сделал еще один глоток. Есунтай сидел тихо, но не спускал с меня глаз. Он пытался определить, что я за человек и можно ли мне довериться. Впрочем, я тоже его изучал. Судя по всему, нойон хотел не только найти союзников в войне с инглистанцами. Но эти мысли он пока скрывал.

— Отряд наших воинов подплыл к берегу на баркасе, — вспоминал я. — Мохауки увидели их и с помощью жестов сумели объясниться. Нас проводили в селение. Мохауки тепло приветствовали чужаков и приглашали в свои дома. Все шло хорошо, но потом, в разгар пира, мы угостили их вином. Нам следовало бы вспомнить, как действуют крепкие напитки на маннахата. Мохауки быстро опьянели, да и нам было бы лучше оставаться трезвыми.

Я уставился в земляной пол и замолчал.

— Не знаю точно, что произошло дальше, — произнес я наконец, — но пир превратился в кровавую схватку. Нескольким нашим воинам тут же рассекли голову томагавками. Оставшиеся в живых бросились назад к баркасу. Ты можешь назвать их трусами, но вид рассвирепевших и потерявших голову от вина мохауков смутил бы и самого отчаянного храбреца. Вино для них — такая же отрава, как для маннахата. Только мохауки не сделались от него вялыми и безвольными, готовыми за выпивку продать собственных детей. Наоборот, они превратились в диких кровожадных зверей.

— Продолжай, — вырвалось у Есунтая.

— Мы с отцом оказались среди тех, кто не успел убежать. Мохауки тоже потеряли в схватке несколько человек и теперь смотрели на нас как на врагов. Они начали пытать отца и его товарищей: прижигали тела огнем, отрезали кусочки мяса от еще живых пленников и съедали их, вырывали клещами ногти. Мой отец мужественно перенес все пытки, однако другие вели себя не так, как подобает монголам, и их смерть не была геройской.

Я на мгновение прикрыл глаза, вспоминая, как кричали привязанные к столбам пленники, когда дети бросали в них горячие угли. Не могу сказать, кого я ненавидел сильнее — утративших свое мужество воинов или этих жестоких детей.

— Мне больно слышать это, — сказал нойон.

— В живых остались только я и мой отец. Нас заставили пробежать через все поселение, а жители стояли вдоль дороги и хлестали по нашим спинам плетками и жесткими прутьями. Сначала мужчины, потом женщины, а следом за ними и дети. Я не понимал тогда, что это уже были не пытки, а признание нашего мужества. Мой отец скончался от ран, но все восхищались его стойкостью. А я вытерпел побои, и мохауки приняли меня в свое племя, в клан оленя. Моя приемная мать дала мне имя Сенадондо.