Тайная история Леонардо да Винчи - Джек Данн

— Я искал тебя, — сказал Леонардо на тосканском наречии.

Куан вначале не обратил на него внимания, потом, словно передумав, сказал:

— Не говори здесь открыто, даже на родном языке.

И повел Леонардо в рощицу финиковых пальм, чтобы остаться наедине.

— Объясни, пожалуйста, почему калиф именно мне приказал убить сына Уссуна Кассано, — сказал Леонардо.

— Если калиф велит тебе убить кого-то, колебаться нельзя. Нельзя спрашивать, нельзя оспаривать его приказ. Удивительно, как он не приказал мне убить тебя тогда же и там же.

— И ты бы это сделал? — спросил Леонардо.

— Разумеется, — подтвердил Куан. — А если бы он велел тебе убить меня, ты должен был бы исполнить это не размышляя.

— Именно это, быть может, и отличает ваш образ мыслей от нашего. Я не убиваю бездумно.

— Тогда научись этому, ибо ты ответствен не только за свою жизнь. Если бы мне пришлось убить маэстро Боттичелли, я обвинил бы тебя, хотя, должен признаться, и он сам, и его картины мало меня трогают. — Он помолчал немного. — Думаешь, калиф поколебался бы хоть мгновение, прежде чем убить всех и каждого из твоих друзей, лишь бы достичь цели? Впрочем, нет, Леонардо, возможно, ты и прав.

— Вот как?

— Он не убил бы их на месте. Он страшно изуродовал бы их и не позволил бы тебе убить персидского принца, сколько бы ты ни молил.

— И позволил бы мне жить?

Куан пожал плечами:

— То, что ты жив после того, как спорил с ним перед персом, — доказательство его любви к тебе, маэстро.

— Зачем избирать меня? Персидского принца мог бы убить кто угодно.

— Но калиф хочет, чтобы это сделал ты, Леонардо.

— Чтобы проверить меня? Убедиться в моей верности?

— Он сказал, но ты не услышал.

— Потому что мне не гореть в геенне огненной — вот что он сказал.

Куан кивнул:

— Потому что ты не истинно верующий. Для верующего убить принца, верящего в Аллаха, грех. «Тот, кто по злому умыслу убьет верного, да горит он в геенне вечно. Он навлечет на себя гнев Аллаха, и Аллах проклянет его и предаст карающему бичу».

— Да, я читал Коран, — нетерпеливо проговорил Леонардо. — Но, как я понимаю, убийства происходят каждый день.

Куан пожал плечами.

— Но перс доверил убийство своего сына калифу. Уссун Кассано может стать весьма могущественным союзником в нашей войне с Великим Турком, и он попросил калифа об этой деликатнейшей услуге, а калиф продемонстрировал находчивость, передоверив дело тебе.

— Неужели больше некому было бы…

— Он верит в тебя. И знает, что может человек. Он видел, что ты убиваешь… легко.

— То есть?

— Он видел рисунки твоих военных машин. Даже ты должен согласиться, что они… теоретические. Ты изображал солдат, разорванных на куски, так, словно рисовал цветы.

Тут он был прав — и Леонардо, злясь на себя, почувствовал, что его мутит.

— Это не так! — протестующе сказал он. — Это всего лишь рисунки…

— Капитан «Надежного» подробно описал калифу твою искусность в бою, и я своими глазами видел твое мастерство. По-моему, ты сильно отличаешься от своих друзей, особенно от маэстро Боттичелли, которому было бы мудрее оставаться в своей мастерской. — Куан помолчал. — Перс знает тебе цену, Леонардо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты не заметил у него за поясом пистолет?

— Да, но…

— И ты не узнал своего изобретения, Леонардо? Стыдно.

— Я не убийца, — тихо сказал Леонардо, словно его совершенно не интересовало, кто и как пользуется его изобретениями. — Я убивал, только защищаясь.

Он говорил словно сам с собой, хотя и обращался к Куану, но что-то в голове да Винчи обвиняюще бормотало — какое-то воспоминание, связанное со смертью Джиневры… с окнами души. Затмение. Погружение. Погребение в… Образ истаял, исчез.

— Я помогу тебе, маэстро. Или убью тебя и твоих друзей. — Куан похлопал его по плечу. — Ты на самом деле считаешь, что мы мыслим настолько по-разному?

— Да, — сказал Леонардо, силясь поймать ускользавшее воспоминание. — Считаю.

— Быть может, но не настолько, как тебе кажется. Ты ведь даже не спросил меня, почему перс хочет убить своего сына. Ты вообразил, что знаешь! Вавилония или Флоренция — разница невелика. Как невелика разница между тобой и мной, между Лоренцо и калифом или между калифом и тобой, если уж на то пошло.

Потрясенный, Леонардо все же спросил, почему Уссун Кассано хочет убить сына.

Он не удивился, услышав ответ.

Игры были жестокими, хотя погибло всего трое, и двое из них — персидские подданные. Приехавшие с Уссуном Кассано татары были яростными бойцами и умели управлять конями при помощи одних ног, так что и мамлюки и персы равно оказывались в проигрыше у своих противников в конце каждого пыльного заезда. Это был жестокий турнир, без показного блеска Лоренцовых состязаний, — не спектакль для публики, а подготовка к сражению. Ни Уссун Кассано, ни Кайит-бей не демонстрировали своего мастерства, хотя все знали, что никто не может сравниться с ними в бою — равно с мечом или копьем. Женщины наблюдали за состязаниями открыто и из-за ярких ковровых пологов. Жены и дочери египтян, отделенные от мужчин, были в накидках и длинных ржаво-черных одеяниях; персиянки же носили алые шелка, браслеты и вплетали в волосы золотые монеты. Они были так же громкоголосы и непосредственны, как шлюхи, которые плевались, вопили и всячески подзадоривали мужчин.

Сандро и Америго искали Леонардо и нашли его позади толпы, окружавшей место игр. Он строил планы. Идеи, образы и воспоминания кружились в его мозгу, как частенько бывало с ним перед тем, как провалиться в сон. Но сейчас Леонардо был за гранью сна и усталости, и граница между реальностью и кошмаром стерлась начисто. И он смотрел, как солдаты мчатся друг к другу, крушат друг друга, повергая на пыльную землю. Мальчики, одетые, как солдаты, в железные кирасы под цветным шелком, стояли на седлах идущих галопом коней и крутили копья. Юный раб-мамлюк балансировал на деревянной платформе, что лежала на клинках мечей двух скачущих всадников.

— Леонардо, — позвал Сандро, — как ты?

— Все хорошо, Пузырек. Просто я устал.

Леонардо улыбнулся и кивнул Америго.

— Спасибо, что спас мне жизнь, — сказал Сандро, старательно пряча глаза от Леонардо. — Мне представлялось, что калиф — искатель правды, гуманист, как наш Лоренцо. Я давал ему советы, как давал бы Лоренцо, и рассказывал о том, что видел. Я рассчитывал по меньшей мере на его защиту.

Леонардо резко глянул на него.

— Знаю, — сказал Сандро, — здесь везде уши. Я буду осторожен.