Рассказы - Алексей Толкачев

А Антонина на истории КПСС одной из самых лютых считалась. На каждой лекции перекличка, кто пропустил — вызывается в деканат, взбучка, взыскание по комсомольской линии. Малейший разговорчик на лекции — записывала фамилии, потом на экзамене валила. Но это ладно еще. Строгость строгостью, но ведь можно было свой предмет преподносить увлекательно. Ну скучно студентам слушать историю партии — так надо было какие-то интересные факты находить, рассказывать, может, не столько историю партии, сколько вообще историю. Ведь там так много всего интересного было! И никто бы не придрался из начальства. Можно было бы так подавать материал, что формально не придерешься — история КПСС! И не надо было избегать узких мест, каких-то кажущихся нестыковок марксистко-ленинской науки. А у Антонины ведь как было — чуть вопрос в сторону, сразу студента на место ставит: «Вы мне экзамен с первого раза не сдадите.» Так что охотников вопросы задавать не было.

Эх, не так надо было делать! Сколько раз он ей говорил: «Формально ты к работе подходишь, Антонина». А она все отвечала: «Да что вы, Виктор Алексеевич, какой формализм? Строгость и установленный порядок!» Хотя, с другой стороны, может и правда? Ему-то, теоретику, ученому, легко судить. Работаешь себе в университете марксизма-ленинизма, тема кандидатской — троцкизм, тема докторской — биография родителей Меркадера… Работаешь с архивами, если и преподаешь иногда — так взрослым людям. А тут — студенты! Дай им свободу, раскрепощенность, убери шоры — так неизвестно что может получиться. Разреши вопросы задавать — найдется один дурак, который задаст такой вопрос, что и не ответишь грамотно. И не из хитрости, не от умения вести дискуссию, а просто от раскрепощенности. А не сумеешь ловко ответить — все, пропал! Этому дураку понравится, что он тебя в тупик сумел поставить, перед всем своим курсом покрасоваться. Он начнет уже специально вопросы с подковыркой придумывать. Да продумывать заранее, как тебя спровоцировать. И не он один, еще могут найтись желающие. А из хороших студентов, кто внимательно за разговором на семинаре следит, да вдумывается в сказанное, тоже некоторые подумают, мол, а ведь верно, неувязочка получается! После занятия подойдут, начнут расспрашивать еще дотошнее. А ведь есть же, действительно, в нашей науке узкие места. Не дай бог на таком месте застрять… И вот уже авторитет твой безвозвратно утрачен. А если еще, чего доброго, так ответишь на неожиданный вопрос, что смеяться начнут, тогда и до руководства кафедры дойти может. Скандал будет. Раз, два и уволят. Да и скандала никакого не надо, на самом деле, ведь на каждом потоке осведомителей из числа студентов человек по пять если не больше. Тут же донесут, что преподаватель по истории КПСС позволяет студентам задавать вольнодумные вопросы, а сам не в состоянии на них грамотно отвечать. Так что, может, и права была Антонина… Пора ее будить, кстати» — так думал бомж Лексеич, лежа на теплой канализационной решетке в подземном переходе на Октябрьской.

Было уже совсем светло. Антонина лежала рядом, прикрывшись картонной коробкой. Под ней была небольшая лужица, уже почти высохшая. «Опять обоссалась во сне, — рассуждал Лексеич. — Вот же черт, что делать? Когда портвейн пьем — всегда ссытся. А когда водку, обычно нет. Но портвейн же экономически эффективнее!»

— Эй, вставай!

Лексеич снял с Антонины коробку. На свет божий появилось лицо с заплывшими глазами и огромным синяком. Это он, Лексеич ее вчера отоварил, за то что она, сука, его полстакана портвейна выпила, пока он к урне за бычками ходил. Пора было из перехода уходить, менты разрешали только до восьми утра там сидеть. Пора искать уже подвал себе на зиму. В метро их пускать перестали — слишком уж пахнуть начали. А где им осенью мыться? Летом-то хорошо, можно мыться в реке, но летом это и не обязательно, на хрена летом в метро! А осенью в реке не помоешься…

Ну вот, дождались. Из-за угла киоска появился мент.

— Хули лежим?! Сказано было как? Чтоб к восьми духу вашего тут не было! А это значит что? Что вам отсюда в половину восьмого уебывать надо. Вставай, блядь! — пнул мент сапогом Антонину. Та заворочалась.

А сотрудник милиции Григорий Байбаков поспешил прочь, стараясь не дышать носом. Вот скотская работа! А что делать? Поневоле пришлось идти в менты — институт окончил, из общаги выгоняют, квартиры-прописки в Москве нет, на москвичке жениться Григорий не успел. Не ехать же обратно в Череповец! А нормальную работу как найдешь — учился в МАИ, да плохо, а кому сейчас плохие инженеры нужны, когда и хорошие никому не нужны. По одному предмету только пятерка у него была — по истории КПСС. Хотя и читала ее тетка злющая! Дронова Антонина, была такая… Но у Григория с детства язык был подвешен. Пиздить — оно не мешки ворочать. Его за это и в ментовке ценили. «Ты, — говорили, — Гриша, мастер! Если надо, до фонарного столба доебешься — почему без документов!»

Коля, я здесь!

Нога. В красивом чулке. На глянцевом журнале. На простыне. Остальное под одеялом. Это я лежу. Я с Колей просто так легла.

По-всякому бывает. Однажды, помню, мы с мужем еще у моих родителей жили, возвращается муж как-то вечером домой, а от меня только что грузин ушел. А я, знаете, не люблю этих всяких нервов, сцен, пустых сопливых разговоров… Я ему сразу говорю: «Я тебе на полу постелю». Он тут же все понял. Ну, то есть, еще не понял, но почувствовал. В лице переменился. «Почему?» — спрашивает. Я говорю: «Давай только при родителях ругаться не будем!»

А с Колей я просто так легла.

По-всякому бывает… Тоже был случай — стою на углу, рядом тачка моя, радио играет. Вдруг встревает в музыку какой-то голос хриплый. По-английски что-то, типа: «I'm here, sir! I'm here. Come on!» Чудеса! Радио хулиганы какие-то в эфир забрались… А тем временем, смотрю — из отеля мужик выходит. Классный! Я профессионалка — все сразу читаю, не хуже Шерлока Холмса. Тут однозначно — богатый, из Америки или из Канады, женат, но здесь без жены, приехал по делам, на сегодня дела закончил, выпил пятьдесят грамм виски, хочет трахаться. Мой! Меня увидел, подходит. А куда ж он денется! И вдруг у него из кармана тот же голос: «Sir, I'm here! Come on!» Вынимает рацию. И, откуда ни возьмись, подваливает к нему жлобина такой здоровенный, тоже с рацией. Это он, значит, и вызывал фирмача моего. «It's great to meet you! — кричит. — Here of all places!»

Пидоры, они повсюду. Так и ушли вдвоем.

А с Колей я просто так легла.

По-всякому бывает. Один раз прямо в плацкартном вагоне! Простынкой только занавесилась… Чего уж, сколько раз так было, всем все по хую!

Другой раз в Питере пригласил меня японец. Захожу, а их там пятеро.

— Нас, — говорят, — пятеро.

Ну, за бабки чего не сделаешь! Пятеро, так пятеро.

— Мы, — говорят, — садисты.

Так. Начало неплохое.

— Чем займемся? — спрашиваю.

— Сыграйте, пожалуйста, с нами в рэндзю сеанс одновременной игры на пяти досках.

— Зачем?!

— Чтобы вы быстро проиграли каждому из нас. Хотим вас унизить.

Сели играть. Они все выбрали третий диагональный дебют «заячья лапа». А я его только до седьмого хода помню.

А эти японцы смешные такие, выпили где-то кефира несвежего. И у всех животы прихватило. Ход сделают, нажмут часы, и бегом в туалет! Потешный народ.

А с Колей я просто так легла.

По-всякому бывает. А вообще, на работе (дневной) устаю очень… Тут ввязалась в одну авантюру, сама уже не рада. Решила запустить спутник на геостационарную орбиту, в точку 80 градусов восточной долготы. Для телевизионного вещания на Дальний Восток, Чукотку, Камчатку, хуятку… Это ж золотое дно, миллионы сделать можно! Ну, короче, купила позицию на орбите. А на спутник денег нет. Даже половины не набирается. Даже если продать все — и лесопилку, и сотовую связь в Ярославле, и место в Думе… Ну, можно еще контроль автосервисов коптевским отдать… Нет, все равно, получается не больше половины. Главное, смешно и обидно — ведь на рынке нет дефицита капитала! Банки так и рыщут, куда бы вложить. Но им гарантии нужны! Всем все по хую, а им не по хую. А какие у меня гарантии!

Придется еще ночами поработать, пока на спутник не наберу.

А с Колей я просто так легла.

Коля, я здесь, come on, come on!

Новый дом

Мы переехали в новый дом. Большой-большой компанией, девять семей. Исключительно благодаря такой массовости нам и удалось потянуть это дело в финансовом смысле.

Дом шикарный: особняк на Ленинградском проспекте, не слишком далеко от Белорусского вокзала, здание старое, но отреставрированное, добротный ремонт всех внутренних помещений, сантехника, электропроводка, газ — всё новое. Территория вокруг дома огорожена заборчиком, так что посторонние близко не подойдут. С одной стороны дом смотрит прямо на проспект, а с другой стороны — на зеленый сквер, который тоже находится на нашей внутренней территории. Хочешь — ставь там мангал и жарь шашлык! Хочешь — костер разводи! И это прямо в центре Москвы, прикиньте! Не удивлюсь, если на этой нашей территории и грибы растут. Осенью увидим. Сейчас-то май…