Современная финская новелла - Мартти Ларни

Вместе со всеми они вышли к Александровской улице. В узких местах возникала толчея, приходилось останавливаться и пережидать. Люди стояли, прижавшись друг к другу, чувствовалось дыхание огромной толпы.

«Скоро все закончится», — подумала Каарина.

С одной стороны, ей хотелось пойти к отцу. Дома было пусто и тоскливо. А с другой, — нельзя же просто так обещать. Обещать? Ведь не об отступлении идет тут речь? Почему они не могут пойти, раз уж приглашены однажды, пусть даже истекло полгода с того момента, как звали их в последний раз? По ее вине все так, в сущности, и вышло, она ведь отказалась тогда.

Голос Инкери звучал по телефону неуверенно. Позвонить для нее было, наверное, нелегким делом. Отступить? Но между ними не было настоящей ссоры, лишь какое-то отчуждение. И Каарина почти согласилась, пообещав Инкери: если девочка выдержит, если… Она вела себя до неприличия невежливо: ответить так на приглашение к обеду!

Они остановились у телефонной будки. Каарина набрала номер, монета упала внутрь, и в трубке послышался голос отца.

— Мы сейчас придем.

Еще с улицы она увидела, что квартира у Инкери была уже убрана по-весеннему: на окне кухни повешены яркие цветастые шторы; у окна, по всей вероятности, стол, а на столе, под цвет штор, новая скатерть, ваза для цветов, свечи; в квартире запах чистоты и вкусной еды. Каарину охватило волнение.

Дверь открыл отец. Он волновался, это было заметно. Прислушивался к лифту, насилу дождался, пока они нажмут кнопку звонка. На лице была готовая улыбка, но как только увидел их, не смог ее удержать: лицо застыло, только губы нерешительно подрагивали. Руки беспомощно шевелились.

— Милости прошу, заходите, раздевайтесь. В общем…

Отец стоял посреди передней с плечиками в руках, не зная, как помочь ей снять пальто. Каарина сама взяла вешалку, отец почувствовал облегчение.

— Привет! Как хорошо, что пришли, — в дверях кухни улыбалась Инкери.

— А это снимешь? — спросил отец. Его рука потянулась к форменной курточке Самппы. Мальчик отскочил к стене.

— Пусть останется так. У него под курточкой ничего нет, — сказала Каарина.

— Это твой дедушка, — обратилась к Самппе Инкери. — Ты помнишь дедушку? Как же, должен помнить!

Самппа утвердительно кивнул. Надо же, вот Инкери и выиграла первый раунд. Как будто Самппа не помнит деда!

— У меня уже все готово, прошу к столу, — сказала Инкери и пошла на кухню. В дверь было видно, как она поставила на стол чугунок и зажгла свечи.

Отец выглядел озабоченным, он вертел в руках вилку и нож, а когда взял салфетку, чтобы вытереть рот, скомкал ее так, что она оказалась негодной. Никак он не научится хорошим манерам, руки у него, как и раньше, большие и тяжелые. А вот в доме все было теперь совсем по-иному, не так, как при матери. Тогда не устраивали таких завтраков среди дня, стол накрывали только на рождество, редко когда по другому случаю, и ставили при этом совсем другие кушанья. Тогда просто ели, по-настоящему, ели, чтобы утолить голод.

— Риикке ты что даешь? — спросила Инкери.

— Да то же, что и всем.

— Неужели она уже такая большая? — Инкери многозначительно рассмеялась. Очевидно, решила показать, что все помнит.

— У вас новые шторы, — сказала Каарина, чтобы как-то поддержать разговор.

— Мне материал страшно понравился, я присмотрела однажды, когда гуляли. А тебе как? По-моему, довольно веселые.

— Очень милые, — пробормотала Каарина. — Наверняка дорогие?

— Нет, что ты! — улыбнулась Инкери. — Достала по дешевке. И тебе купила бы, если б только знала, что понравятся. Понимаешь, знакомый лавочник, так что всегда отдаст подешевле.

— У нас вполне приличные шторы, — сказала Каарина. Инкери смотрела себе в тарелку. — Только надо снести их в прачечную, — добавила она.

— Чего ты их потащишь туда? Принеси мне, я выстираю.

Инкери старалась выглядеть спокойной. Что ей ответить? Всегда вот так: хочет помочь, все еще уверена, что без ее помощи не обойдутся.

— Там видно будет, — ответила Каарина.

Она отрезала кусок мяса и положила его Риикке в рот. Отец пристально смотрел на нее, его глаза все время двигались. Он выглядел несколько смущенным. «Что он так смотрит?» — подумала Каарина и искоса поглядела на его руки. Они были худые, кожа сухая, запястья в мелких морщинах. На среднем пальце мозоль от постоянной писанины, края ногтей стерлись. Потом она посмотрела на руки Инкери, мягкие, заостренные у кончиков пальцев, плавные в движениях. «А какие были у матери?» — мелькнуло у нее; и она вспомнила: такие же, как у нее самой, костистые, с опухшими суставами, привычные к тяжелой работе. Уж не на них ли глядел отец? «А может, ему подумалось, что я старею?» Казалось, будто за столом были только руки, множество рук, и все разные: отцовские — нескладные, поблекшие, но все еще крепкие; красивые изящные руки Инкери; ее собственные, спокойные и надежные; руки Самппы — крепкие, с обломанными ногтями и маленькие чумазые ручонки Риикки.

Кругом стояли красивые тарелки с яствами, лежали столовые приборы, а они сидели за столом, как бы отделившись от своих рук, бесконечно далекие друг другу, пораженные тем, что вообще собрались вместе. Да их там не было, одни руки!

— Это ты связала? — спросила Каарина, кивнув в сторону отца. На нем был темно-синий шерстяной джемпер, не в тон брюкам и для него слишком изысканный.

— Еще осенью, — улыбнулась Инкери.

— Я бы так не смогла, — вздохнула Каарина и почувствовала облегчение. Может, теперь все наладится.

— Я бы и тебе связала, — оживилась Инкери. Она была неисправима. — Ребятам тоже, — продолжала она, критически взглянув на кургузую кофточку Риикки и скользнув глазами по пионерской форме Самппы. — Самппе можно будет связать свитер с высоким воротником, чтобы не дуло в шею, — не умолкала Инкери, убирая со стола тарелки. — А Риикке пойдет что-нибудь ярко-желтое, верно?

Они уселись в гостиной, Каарина на софе, отец в углу в кресле. Инкери поставила на стол поднос с кофе:

— У вас и софа новая!

— Да старая она, ей уже с полгода, — возразила Инкери.

Что ж, Каарина не будет больше обращать внимания ни на что, ведь она и так обшарила глазами весь дом.

— Хорошо здесь сидеть, — сказала она.

— Как тебе понравится вот такой напиток? — отец указал на бутылку французского коньяка и налил всем по полрюмочки.

От горячего кофе стало больно зубам. Давно надо было побывать у врача, да это непозволительная роскошь. А идти вымаливать помощь у собеса не хочется.

В гостиной появился Самппа с целой стопкой журналов. Он положил их на стол и взобрался на колени к деду. Тот вначале как-то смутился, но вскоре оттаял и позволил внуку усесться поудобнее. Больно было смотреть на это: Самппа нуждался в отце, нуждался в мужском внимании.

— А где Пекка и Саку? — оторвалась от своих дум Каарина.

— Пекка в Германии, — ответила Инкери, — в ФРГ.

— Он что, недавно уехал?

— Да, пришлось уехать, — пояснил отец. — А Саку ушел гулять с подружкой.

— Боже мой! У него уже подружка! — всплеснула руками Каарина. — Сколько ему, десять или одиннадцать? Да нет, одиннадцать еще тогда было.

— Четырнадцать, — внесла ясность Инкери.

Каарина забыла, как это она все забыла? Она ушла отсюда десять лет назад. Ровно десять. И как бы приостановила время. Да, все произошло именно так: она представляла себе всех прежними, лишь немного другими, с разницей в три, самое большее в пять лет. И хотя целое десятилетие эти люди, как и она, уже прожили; хотя и они, вероятно, изменились, они тоже, по-видимому, представляли ее такой, как когда-то в прошлом; и вот они сидели вместе, не ощущая друг друга.

— У ребят уже своя жизнь, — сказал отец.

— Время бежит быстро, — согласилась Каарина. — Кажется, ничего не успеваешь. Утром торопишься на работу, вечером спешишь домой, а там дети и все остальное.

Собственный голос казался ей очень громким, даже немного пронзительным, речь слишком быстрой.

— Да ведь у тебя еще эта политика, — заметил отец.

Каарина попыталась прислушаться к его интонации, но не получилось — отец лишь констатировал «голый» факт. Он как бы говорил: протез у тебя, дочка, деревяшка какая-то, мешает ходить быстро.

— Да, у меня еще политика, — повторила она вдруг. Инкери на секунду остановилась, а отец даже вздрогнул. Он выглядел виноватым. Каарина ощутила легкое злорадство. Хоть раз будет так, сами же заговорили об этом, не она ведь. Они пригласили ее сюда, они начали разговор. Она допила свой коньяк. Почему отец выглядит таким беспомощным, почему бы прямо не сказать, когда есть что? Инкери пошла на кухню и вернулась совсем притихшая. Отец качнул свою рюмку, казалось, будто ему действительно есть что сказать.

— Хотя я, конечно, уже не так активна, как раньше, — произнесла Каарина.