Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

будь я здесь, ты бы так себя не вел. Сказал бы я ей пару слов. Никогда не позволяй садиться себе на голову.

Я попытался отвлечь его от моих дел и стал расспрашивать о том, что произошло с ним с тех пор, как мы не виделись. Артур рассказал, как он расстался со своим дилижансом, — понял, что время лошадей кончилось. Отправился в Тасманию и стал работать на пару с одним рыбаком. Они купили «кетч» — небольшое двухмачтовое суденышко и стали ловить лангустов у островов Пролива Басе. Первые несколько месяцев им приходилось туго, но потом они занялись браконьерством и здорово поправили свои дела.

— Раза два полиция нас чуть не накрыла, и мы потеряли большую часть добычи, — рассказывал Артур. — Как-то ночью пришлось удирать в кромешной тьме, и я чуть не посадил «кетч» на скалы: темно было, хоть глаз выколи. Руки своей не видишь. Я заметил рифы, когда мы уже почти на них налетели. Навалился на руль и сумел-таки проскочить между ними. А все-то расстояние не шире, чем эта комната. На волоске от гибели были. Ей-богу! На следующий день осмотрели это место и глазам не поверили. До сих пор не понимаю, как нам удалось уцелеть. Но затем фараоны взяли нас на заметку, и я решил это дело бросить.

Потом он арендовал один из островков, разбросанных в Проливе; на этом островке еще сохранились остатки стада, блуждавшего в зарослях. Он прожил там в одиночестве около года, построил загон, согнал туда скот и стал переправлять его в Тасманию.

Но как-то одна партия — «шалые все, будто мартовские зайцы», проломила изгородь скотного двора в Лонсестоне и, ополоумев от страха, понеслась по улицам города.

— Что тут было! Никогда бы не поверил, что телки могут такое натворить, — сказал Артур. — Произошел страшный скандал. Бросил я это дело и вернулся сюда.

— Чем же ты теперь занимаешься? — спросил я.

— Играю на скачках.

— О, господи! — Я не мог удержаться от восклицания.

— На жизнь заработать можно, если только не зарываться, — сказал Артур.

— Ты что, спрашиваешь у жокеев, на кого ставить?

— Нет, сам присматриваюсь — какая лошадь в хорошей форме, какая нет. Я себя ограничил — восемь фунтов в неделю, их я всегда имею.

Он снимал комнату на Кинг-стрит и питался в кафе.

— Человеку нужна жена, — сказал он, внезапно утратив всю свою бодрость.

Он был одинок. Ему было уже под сорок, но он до сих пор еще не встретил женщину, которую мог бы полюбить. В Уоллоби-крик он мне часто рассказывал о женщинах, с которыми у него были романы. Все это были кратковременные связи, без глубокого чувства. Женщины, с которыми он встречался, были мелочными и алчными, они удовлетворяли его физические потребности, но не трогали сердце. Обстоятельства были виной тому, что у него так складывались отношения с женщинами, — другой бы на его месте стал циником, но Артура это совершенно не испортило. У него было доброе сердце, и женщины, с которыми он сближался, всегда относились к нему с уважением.

Может быть, это объяснялось тем, что ой и сам уважал их, даже осуждая иные их недостатки. Или, может быть, тем, что сам он неотступно следовал нравственным правилам, установленным им для себя из презрения к лицемерам, которые, воспевая общепринятые добродетели, отнюдь не считали их для себя обязательными.

Как-то он мне сказал:

— Верь не словам, а фактам. Ты, и только ты можешь судить, что хорошо для тебя и что плохо.

Я стал рассказывать ему о том, как хотелось бы мне встречаться с девушками. Это была не только физическая, но и духовная потребность. Два желания боролись во мне — я хотел обладать женщиной и хотел найти в ней преданную подругу, которая помогла бы мне справиться с чувством одиночества, с сознанием своей неполноценности.

Но постепенно я понял, что эти желания тесно переплетаются между собой. Понял, что без любви — пусть даже недолгой — я никогда не мог бы удовлетворить свою физическую страсть.

— Вся беда в том, что ни одна девушка не сможет меня полюбить. — Этими словами я закончил свою исповедь.

— Еще как сможет!

— Откуда ты знаешь?

— Черт возьми, — воскликнул он. — Уж кому знать, если не мне. Я имел дело с женщинами и знаю их.

— Но ведь ты говорил мне, что никогда в жизни не влюблялся.

— Не те женщины мне попадались. Ведь я был моряком. По полгода не видел женщин. В Буэнос-Айресе, правда, встретил раз девушку, которую мог бы полюбить, да не хватило времени.

Что было, то было, и оправдываться я не собираюсь, но одно хочу тебе сказать: встречаясь с женщиной на другой день, я всегда мог прямо смотреть ей в глаза и улыбаться. Иначе я бы перестал себя уважать.

— Но ведь все это были продажные девки? — спросил я.

— Девки? Ну что ты! Я любовь за деньги никогда не покупал. Это же скотство, да и женщина не должна опускаться до того, чтобы торговать своим телом. Я имел дело только с теми женщинами, которые хотели меня так же, как я хотел их. Я танцевал и веселился с ними, я проводил с ними ночь и уходил от них. И они были очень довольны. Но это не для тебя, ты совсем другой. Ты должен сам решить, что для тебя лучше. Но запомни, самое главное, чтобы у тебя не было потом неприятного осадка. Нужно, чтобы тебе было хорошо, и девушке тоже.

— А я не знаю, что для меня хорошо, — сказал я мрачно.

— Не знаешь, потому что у тебя в голове все перепуталось. Но я тебе мозги вправлю, черт меня возьми, если я этого не сделаю. Подумай только, что ты сейчас сказал: девушка, мол, не может его полюбить и тому подобное. Что за чертовщина! Послушать тебя — можно подумать, что девушки влюбляются только в боксеров, вроде того парня, — забыл его имя, что пудрится и завивается каждый раз, когда выходит на ринг.

— Не знаю, — сказал я подавленно. — Надо искать выход. Буду писать целыми днями.

— А о чем, черт возьми, ты собираешься писать? Интересно, как это ты сможешь писать, если ты не любил? В книге должна быть и любовь и ненависть, и поцелуи девушек и еще чертова уйма самых разных вещей. По-моему, книга тогда хороша, когда я могу сказать: «Черт возьми, да ведь это же я, это обо мне написано». Хотя я и не так уж много читаю. Слишком много времени тратишь на то, чтобы заработать на хлеб. Твой отец, он