Волк с Уолл-стрит - Джордан Белфорт

— Арестован? — довольно безразлично переспросил я, будучи в том состоянии крайней усталости, когда невозможно до конца осознать смысл услышанного, во всяком случае сразу. — За что?

— За отмывание денег, — сказал Делука непроницаемым тоном. — Имя Жан-Жак Сорель тебе о чем-нибудь говорит?

Тут до меня дошло! Словно молотком по башке шарахнуло!

— Не знаю… кажется, видел его как-то раз, когда был в Швейцарии. А что?

— Его тоже арестовали, — сказал вестник, приносящий плохие вести. — Он в тюрьме вместе с Камински. И тоже без права на залог.

Глава 29

Чрезвычайные меры

Сидя на кухне, я размышлял об аресте Камински и Сореля. Все это было уму непостижимо. Сколько в Швейцарии банкиров? В одной только Женеве их, должно быть, тысяч десять, не меньше. И надо же мне было выбрать такого идиота, который даст себя арестовать на территории США! И самое смешное (или ужасное?) заключалось в том, что его арестовали по делу, совершенно не касающемуся наших с ним комбинаций, — за отмывание через офшор денег какого-то наркобарона.

Герцогине не понадобилось много времени, чтобы понять, что случилось что-то ужасное, — хотя бы потому, что я не набросился на нее, едва переступив порог дома. Но я не мог ничего сделать — у меня не стояло. Мне не хотелось даже в мыслях употреблять слово «импотент», потому что в нем было слишком много негативного подтекста для человека, наделенного настоящего властью, каковым я продолжал себя считать несмотря на то, что пал жертвой опрометчивого поведения своего швейцарского банкира. Поэтому я предпочитал отозваться о своем члене как о «вялом» или даже «висящим, словно лапша», что было куда приятнее, чем это отвратительное слово на букву «и».

Так или иначе, мой пенис спрятался где-то внизу живота, съежившись до размеров чертежного ластика, и поэтому я соврал герцогине, что просто крайне устал из-за полета и джетлага.

Вечером того же дня я пошел в свою гардеробную и достал мою «одежду для тюрьмы». Это была пара потрепанных джинсов, простая серая футболка с длинными рукавами (на случай, если в камере станет холодно) и поношенные кроссовки «Рибок» — такие старые, что даже какой-нибудь черный амбал ростом семь футов и с именем вроде Бубба или Джамал не захотел их бы отнять. В кино я видел, как это происходит — сначала у тебя отнимают кроссовки, а потом насилуют.

В понедельник утром я решил не ходить в офис. Я подумал, что будет выглядеть гораздо достойнее, если меня арестуют в моем собственном доме, а не в мрачном Вудсайде. Нет, я не дам арестовать себя в «Стив Мэдден Шуз», где Сапожник тут же сообразит, что это идеальный шанс кинуть меня на опционы на акции. Пусть сотрудники «Стив Мэдден Шуз» прочтут о моем аресте на первой полосе «Нью-Йорк таймс», как и весь остальной свободный мир. Я не доставлю им удовольствия видеть, как меня уводят в наручниках. Это удовольствие я приберегу для Герцогини.

Но потом произошло что-то странное. Вернее, ничего не произошло. Не было никаких обысков, неожиданных визитов агента Коулмэна или налетов ФБР на «Стрэттон-Окмонт». К полудню среды я совсем перестал понимать, что, черт возьми, происходит. С самой пятницы я прятался в Вестхэмптоне, притворяясь, что у меня серьезное расстройство желудка, что, впрочем, было очень близко к истине. Что же это получается? Я прятался зря? Никто и не собирался меня арестовывать, что ли?

К четвергу вся эта тишина начала действовать мне на нервы, и я решил рискнуть и позвонить Грегори О’Коннеллу — тому самому адвокату, которого рекомендовал мне Бо. Кажется, он тот самый человек, у которого я могу получить нужную мне информацию, поскольку, по словам Бо, именно он полгода назад был в Восточном районе и общался там с Шоном О’Ши, помощником федерального прокурора.

Разумеется, я не мог быть полностью откровенным с Грегом. Ведь он адвокат, а адвокатам нельзя полностью доверять, особенно в уголовных делах, ведь они не имеют права представлять интересы клиента, если сами думают, что он действительно виновен. Разумеется, это была нелепая концепция, и всем было хорошо известно, что адвокаты зарабатывают на жизнь, защищая заведомо виновных. Но частью этой игры было неписаное правило, по умолчанию соблюдавшееся подзащитным и его адвокатом: преступник должен был настаивать, что он невиновен, и тогда адвокат помогал преступнику слепить из сбивчивых и противоречивых пояснений стройную стратегию защиты.

Поэтому, разговаривая с Грегом, я бесстыдно врал, объясняя, что просто оказался втянутым в чужие проблемы. Я наплел ему, что семья моей жены в Британии по чистому совпадению пользовалась услугами того же банкира, что и какие-то махинаторы из офшора. Излагая эту версию событий своему будущему адвокату и особо упирая на то, насколько прелестное, живое и здоровое существо эта моя тетушка Патриция (так мне в тот момент казалось правильнее), — я начал различать слабый свет надежды в конце тоннеля.

Мой рассказ был весьма правдоподобным. Во всяком случае, именно так я думал, пока Грегори О’Коннелл не спросил чрезвычайно скептическим тоном:

— Интересно, где это шестидесятипятилетние учительницы на пенсии берут три миллиона наличными, чтобы открывать счета в банке?

Гм… ну… хорошо, признаю, тут есть небольшая неувязка. Оставалось только включить дурачка.

— Откуда же мне это знать? — ответил я как можно более невозмутимо.

Да, я правильно выбрал интонацию. Волк умел быть спокойным и невозмутимым даже в самых тяжелых обстоятельствах.

— Послушайте, Грег, Патриция — да будет ей земля пухом — часто рассказывала, что ее бывший муж в свое время был первым летчиком-испытателем истребителей с вертикальным взлетом. Держу пари, КГБ заплатил бы громадные деньги за информацию об этом самолете. Так может, он и получил эти деньги от КГБ? Помнится, тогда это было очень актуально. Весьма засекреченный проект. — Боже правый! Какую чушь я несу!

— Ну хорошо, я сделаю несколько звонков и тогда уже выскажу свои предварительные соображения, — сказал мой любезный адвокат. — Одно мне непонятно, Джордан. Не могли бы вы все же уточнить, жива ли ваша тетушка Патриция или ее уже нет на этом свете? Вы только что пожелали ей земли пухом, но пару минут назад утверждали, что она мирно живет в Лондоне. Было бы неплохо, если бы я знал, что именно из этого правда.

Вот так прокололся! В будущем надо быть осторожнее насчет нынешнего положения тетушки Патриции. Теперь же придется блефовать.

— Ну, это зависит от того, что для меня лучше в данной ситуации. Что выгоднее — ее жизнь или ее смерть?