Последний легион - Валерио Манфреди

Вортиген застыл на своем троне, напряженно вскинув голову. Он был бы похож на статую, если бы не почти незаметная дрожь его скрюченных рук. Вульфила понял, что его слова пробудили в тиране безграничную алчность.

— Дай мне взглянуть на него, — потребовал старик, и на этот раз в металлическом голосе отчетливо слышались властность и нетерпение.

— Он будет твоим, если ты поможешь мне поймать моих врагов и позволишь мне наказать их так, как они того заслуживают. Мне нужна голова мальчишки. Такими будут условия нашего договора.

Последовало долгое молчание, потом, наконец, Вортиген медленно кивнул.

— Я принимаю твое предложение, — сказал он. — И ради тебя самого надеюсь, что твой дар меня не разочарует. Человек, который привел тебя сюда, — командир моих саксонских войск. Ты можешь дать ему описание людей, которых ищешь, чтобы он мог передать его нашим шпионам, у которых везде есть глаза и уши.

Говоря это, старый тиран склонил голову к плечу таким усталым движением, словно собирался вот-вот умереть, и из-под золотой маски раздалось нечто вроде слабого шипения. Вульфила подумал, что разговор, видимо, окончен. Он поклонился и направился к двери.

— Погоди! — неожиданно остановил его металлический голос.

Варвар повернулся лицом к трону.

— Рим… ты когда-нибудь видел Рим?

— Да, — ответил Вульфила — Красоту этого города невозможно описать. Я был просто ошеломлен мраморными арками, высокими, как дома… на них стоят бронзовые колесницы, влекомые изумительные конями, сплошь позолоченными… и в колесницах стоят крылатые боги. Площади там окружены портиками с сотнями колонн, и каждая высечена из цельной глыбы камня, а некоторые из них такие же высокие, как башни на твоих стенах, и все раскрашены в самые яркие и красивые цвета. Храмы и базилики сплошь изукрашены картинами и мозаиками. Фонтаны изображают собой мифологические существа, изваянные из мрамора и отлитые из бронзы, а вода из них стекает в каменные бассейны — настолько большие, что в каждом из них могла бы поместиться добрая сотня человек. И еще есть в Риме одно строение… гигантское, окруженное прекрасными арками, их там сотни… там древние убивали христиан, отдавая их на съедение диким зверям. Это место называется Колизей, и он так велик, что в нем можно разместить весь твой замок.

Вульфила замолчал, потому что из-под маски вдруг послышалось мрачное шипение, полный страдания вздох, который варвар не посмел прервать; возможно, он случайно заставил тирана вспомнить так и не осуществившуюся мечту давно минувшей юности, а может быть, старика охватила душевная боль при мысли о величии, которого ему самому не суждено было достичь… боль души, заключенной в одряхлевшем, страдающем теле…

Вульфила вышел в коридор, аккуратно закрыл за собой дверь и вернулся к своим воинам. Он бросил проводнику кошель денег, сказав:

— Это то, что я тебе обещал. Ты свободен и можешь идти, куда угодно. Я узнал все, что хотел узнать.

Проводник взял деньги, на мгновенье благодарно склонил голову — и тут же пустил своего коня в галоп, чтобы как можно скорее очутиться подальше от этого мрачного места.

С этого дня Вульфила стал наиболее доверенным и злобным из головорезов Вортигена. Где бы ни возникал бунт, варвар мгновенно появлялся в тех местах во главе своих диких всадников, чтобы сеять ужас, смерть и разрушение, и действовал он со столь устрашающей быстротой, с такой яростной силой, что никто больше не смел и заикаться о свободе.

Никто не смел также доверить свои мысли друзьям или родным, да даже и наедине с собой, под защитой стен собственного дома, никто бы не решился высказать свои мысли, — а награды, сыпавшиеся на Вульфилу из рук тирана, все увеличивались, в соответствии с количеством награбленного варварами. Ведь они складывали свою добычу к ногам тирана…

Вульфила воплощал собой все то, чем не обладал более сам Вортиген: неистощимую энергию, силу и стремительную реакцию.

Этот варвар превратился в нечто вроде руки старика, распростертой над доминионом, и Вортигену даже не было надобности отдавать конкретные приказы: Вульфила их предвидел заранее и выполнял еще до того, как слышал от тирана, все так же восседавшего на троне в пустой комнате. И, тем не менее… тем не менее, в ледяных глазах варвара светилась некая тайна, злобный ум, заставлявший Вортигена бояться этого человека.

Он не верил внешней покорности этого загадочного воина, явившегося из-за моря, хотя, казалось, варвар не имел других желаний, кроме как отыскать пропавшего мальчишку, чтобы доставить его голову в Равенну.

Именно поэтому Вортиген решил однажды показать Вульфиле, что значит предать тирана. Вульфиле пришлось присутствовать на казни некоего подданного, чьим единственным проступком оказалось то, что он припрятал часть награбленного во время очередного налета на местных жителей.

У подножия одной из башен имелся внутренний двор, окруженный высокой каменной стеной; в этом дворе тиран держал своих огромных мастиффов.

Эти чудовищные звери часто использовались в сражениях. Кормление тварей давно уже было единственным развлечением Вортигена; дважды в день он бросал им куски мяса из окна, расположенного позади его трона.

И вот осужденного на казнь человека раздели догола — и на веревках медленно опустили во двор к собакам; мастиффов перед этим не кормили два дня. И псы мгновенно набросились на приговоренного, пожирая его заживо, начав с ног, как только смогли до них допрыгнуть…

Вопли несчастной жертвы смешались с яростным лаем и завыванием собак, обезумевших от запаха крови… Все эти звуки нарастали, пока не стали почти оглушительными, и никто, в ком сохранилась хоть капля человечности, не в силах был их выдержать. Однако Вульфила даже глазом не моргнул; он наслаждался чудовищным спектаклем, пока тот не закончился. Когда же варвар обернулся и посмотрел на Вортигена, тиран увидел в его глазах лишь сожаление по поводу того, что зрелище оказалось столь коротким, и все ту же ледяную ярость.

ГЛАВА 10

Весна уже вступала в свои права, и не растаявший снег теперь виднелся лишь на вершине MonsBadonicus, которую местные называли горой Бадон. Крестьяне, возвращавшиеся с полей, и пастухи, гнавшие стада с пастбищ, заметили пурпурного дракона, возникшего вдали, над старыми развалинами.

Они видели серебряную голову, сверкавшую над самой высокой башней заброшенной крепости, — и этот знак разбудил во многих душах почти забытые мечты о доблести и славе.

Амброзин, смешавшись с толпой на рынке, или бродя от фермы к ферме, прислушивался к разговорам и улавливал те беспокоящие чувства, что пробуждались в людях. Многие были встревожены символом, так внезапно появившимся из далекого, давно никем не упоминаемого прошлого, — однако никто не решался высказывать свои мысли вслух. Однажды, наблюдая за пастухом, замершим в созерцании римского штандарта, Амброзин прикинулся чужаком в этих краях и спросил: