История рабства в античном мире. Греция. Рим - АНРИ ВАЛЛОН

Эти начинания, прерванные второй гражданской войной, были продолжены Августом. Его пугала общественная развращенность; это был неиссякаемый источник революций, и его нельзя было уничтожить, закрывая или отменяя комиции. Если бы у этой праздной черни не было бы голоса, который она могла продавать, она, пожалуй, стала бы торговать собой. Причиной же этой праздности он считал те мероприятия, при помощи которых думал и помочь ей. Он решил отменить общественные раздачи. Но этот обычай был не столько причиной, сколько следствием, и чтобы уничтожить его, надо было сперва разрушить самую основу, Несмотря на всякого рода вспомоществования, бедность уже давно превратилась в нищету. Надо было вернуть народу возможность содержать себя трудом. Август попытался ослабить отвращение к труду и устранить те преграды, которые закрывали доступ к нему. Он в одинаковой степени покровительствовал земледелию и торговле, как и занятиям в городе; он предоставлял некоторые льготы ремесленникам; он выдавал семьям пособия для воспитания детей; он создавал колонии и стремился привлечь туда поселенцев, наделяя их более широкими гражданскими правами. Но всего этого было недостаточно, чтобы отменить общественные раздачи. Он несколько преобразовал их, подобно Цезарю исключив из списков всех посторонних, но он сохранил их и снискал себе этим даже право на расположение толпы. После него все императоры придерживались той же политики. Наиболее мудрые старались, следуя его примеру, как мы это увидим в дальнейшем, вернуть граждан к труду как сельскому, так и городскому. Это был единственный способ борьбы против все прогрессирующего падения, так же как и единственный способ обеспечить государство укреплением его двойной основы – военной и финансовой. Но помимо этого, все они стремились щедростью снискать народное расположение. И некоторые из них, отказавшись от мысли перевоспитать народ, еще более развращали его, как бы для того, чтобы в этом падении он окончательно утерял всякое чувство свободы. Раздачи хлеба стали производиться в более широком масштабе, число ежегодно устраиваемых зрелищ значительно увеличилось, и все, что можно было сказать о римском народе времен Империи, заключалось в двух словах: хлеба и зрелищ.

Настоящий римский народ, это свободное племя плебеев, положившее основу величию Рима, уже давно перестал существовать, в этом следует признаться. И институт рабства не только численно' уменьшил его и развратил, он его в некотором роде и видоизменил. Когда Сципион Эмилиан, оставаясь непреклонным среди ропота толпы, говорил ей: «Вы не заставите меня бояться вас раскованных, которых я привел в Рим в цепях», – он мог у многих вызвать чувство злобы, но не мог быть уличен во лжи. Итак, уже в эпоху Гракхов речь шла не столько о сохранении, сколько о перерождении свободного населения. Зло завершилось в Риме, захватило Италию и начало распространяться в провинциях: «латифундии погубили Италию и скоро погубят провинции». Обширные государственные имения! Именно в эту форму облеклось разрушительное действие, но основой зла было рабство. Это оно, захватив поля, гнало свободное население в города, это оно оспаривало у него и там право на труд. Таким образом, лишенное возможности честного существования, свободное население погибало в разврате и оставляло свободными те места в городе, которые опять-таки заняли рабы, отпущенные на свободу.

Но этот рабский режим, принесший столько зла Риму, не заключал ли он в себе и исцеления благодаря обычаю отпускать рабов на волю?

Среди всех фактов, вытекающих из рабства, без сомнения, нет ни одного более полезного, более заслуживающего одобрения, чем этот обычай отпускать рабов на волю. Но последствия вольноотпущенниче-ства, носят ли они такой характер, чтобы для их сохранения следовало параллельно сохранять и институт рабства? Это равносильно вопросу, является ли рабство в этом новом порядке явлений для народов источником гибели или жизни, и является ли отпуск на волю благом в силу того, что он здесь черпает, или в силу того, что он здесь разрушает. Итак, сделаем эту последнюю проверку. Рассмотрим вопрос об вольно-отпущенничестве в Риме, расследуем, чем оно было по своему принципу, по своей форме, по своим последствиям, и мы тогда увидим, каково действительное, фактическое участие рабства в этом деле свободы.

Глава десятая.

ОТПУСК НА ВОЛЮ

1

Власть главы семейства, столь ярко проявлявшаяся по отношению к рабам, выступала, может быть, еще сильнее при их освобождении. Своей властью он мог перевести раба из членов семьи в члены государства, не только освободить его, но и сделать его гражданином, распоряжаясь от своего собственного имени, как простой член государства, наделением такой привилегией, которая, казалось бы, должна была являться исключительной прерогативой народного суверенитета.

Состояние рабства, завися всецело от власти господина, могло прекратиться по одному простому его желанию. Но для того, чтобы этот акт его воли получил силу и вне пределов его семьи, было необходимо, чтобы он был облечен в ту или иную форму; отсюда два вида освобождения: освобождение законное и освобождение внезаконное. Мы опишем эти формы и их следствия, и здесь же для лучшего ознакомления с древним правом, не смешивая его, однако, с правом более поздним, мы приведем заимствованные из судебной практики времен Империи тексты, которые, очевидно, только еще более утверждают это право дальнейшим развитием, и оставим для следующего периода такие тексты, которые своим толкованием начинают изменять самый дух законов.

Законное освобождение ограничивалось выполнением некоторых торжественных формальностей. Оно происходило путем усыновления, по завещанию или принимало две более специальные формы, где воля господина требовала санкции магистрата: это отпущение на волю под видом процесса о свободе и занесения в список граждан.

Нельзя сомневаться в том, что усыновление должно относиться к законным формам освобождения, так как оно требовало санкции закона и вместе со званием сына давало все семейные права. Эта форма, правда, весьма редкая, упоминается с самых первых времен Республики. Освобождение по завещанию, освященное законами XII таблиц, было более обычной формой. Этим актом последней воли, формы которого закон точно устанавливал и вперед утверждал вытекавшие отсюда следствия, господин по своему усмотрению определял положение рабов и или непосредственно дарил им свободу, или завещал своему наследнику отпустить их на волю. В первом случае требовалось только одно условие, а именно чтобы раб был его собственностью в те два момента, которые имели решающее значение для признания законности завещания: в день, когда оно было составлено, и в тот день, когда оно получало окончательную санкцию в силу смерти его составителя; в третий момент, т. е. в тот день, когда наследник вступал во владение наследством, раб становился свободным; или если свобода давалась ему через определенный срок и на определенных условиях, то он считался на положении свободного в ожидании того, что он станет им как фактически, так и юридически с наступлением назначенного срока или в силу выполнения поставленных условий.

Ко второму способу, не столь непосредственному, прибегали преимущественно в тех случаях, когда раб не принадлежал завещателю. Это было делом наследника – освободить его, если он был его собственностью, или позаботиться о его освобождении согласно высказанной воле покойного.

Наследник, отпускавший раба на волю в силу завещания, должен был избрать один из двух вышеуказанных торжественных способов отпущения на волю: при помощи занесения в список граждан или процесса о свободе («при помощи удара жезлом»).

Освобождение посредством занесения в список граждан имело место только в эпохи переписей; оно было явлением исключительным и продержалось только до времен Веспасиана. Господин приводил своего раба к цензору, заявляя, что желает отпустить его на волю, и цензор зачислял его в римские трибы. Освобождение при помощи удара жезлом было формой наиболее древней, наиболее обычной и также наиболее долговременной. Господин приводил своего раба к претору или любому другому магистрату, имевшему «право юрисдикции и авторитет». Перед его лицом он произносил слова, дающие свободу: «да будет он свободен», – слова торжественные, исполненные священного значения. Глухонемые, лишенные возможности произносить их, были в течение долгого времени лишены права отпускать на волю этим способом. В то же самое время он поворачивал его как бы для того, чтобы выпустить его из рук, а магистрат (или от его имени ликтор), ударяя его жезлом, эмблемой власти, закреплял этот акт господина. Эта формальность не требовала никакой торжественной обстановки ни в смысле времени, ни места. Можно было в любой момент и в любом месте – на улице, в банях, в деревне – представить раба магистрату и отпустить его на волю. Необходимо было только, чтобы магистрат занимал по своему положению более высокое место, чем господин, чтобы сообщить этому акту действительно высшую санкцию. Так, императоры, по примеру Августа, освобождали одним произнесением установленной формулы, желая, без сомнения, сохранить за своим словом характер высшей власти. Но отпущение на волю под видом процесса о свободе тем не менее оставалось главным видом публичного права для отпуска на волю. Таким же образом некогда даровали свободу рабу Виндицию, открывшему заговор сторонников Тарквиния и давшему, согласно традиции или, вернее, неправильному словопроизводству, свое имя этому способу дарования свободы. Таким же способом продолжали отпускать на волю за известные заслуги перед императором или государством.