Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Общение с этими людьми обогатило Юрия новыми знаниями и навыками, такими качествами, как чёткость и исполнительность, умение предвидеть возможные сложности и неудачи. Научили не впадать в уныние при тяжелых и сложных ситуациях. В обязательном порядке предусматривать заранее как минимум два запасных варианта выхода из критического положения.

Особые, взаимно уважительные отношения с первого дня установились у Юрия с лейтенантом ГБ (в армии капитан) Борисом, который по поручению начальника школы Покровского взял над ним шефство. Благодаря ему подопечный получил азы необходимых знаний, впоследствии выручавшие его на протяжении всего сложного периода войны. Ему повезло: Борис был интеллигентен, умён, всесторонне образован и глубоко человечен. Внешне очень приятный, тактичный, исключительно вежливый, отзывчивый. Общаться с ним новичку доставляло огромное удовольствие. К тому же он помогал практически во всём. Они подружились. Обращались друг к другу в школе только по имени.

Разные группы учащихся встречались в столовой в спешке. Поэтому встречи с учениками других групп носили мимолётный характер. В основном перебрасывались парой фраз по поводу крепчавшего мороза или непрекращавшейся пурги. Зима в том году была очень суровая. Об этом однажды одна из женщин, стоявшая рядом, очевидно, с мужем, заговорила на французском языке. Муж молчал. Он был не то китаец, не то японец, по слухам писатель. Жена, по всей вероятности, француженка. Оба интеллигентные. Немолодые. Где-то под сорок или немного больше. Никому из учащихся, естественно, не приходило в голову заговорить с ними.

Пара выделялась изысканной одеждой. Особенно мадам. Её супруг тоже всегда был в безукоризненно сидевшем на нём костюме. Но кто он? В столовой его прозвали его «Го Можо»… Общение с ними у Юрия проходило, как и с остальными, на ходу. Раскланивались. И только. Юрий приветствовал их «бонжур» или «бон суар». Если мадам спрашивала: «Коман са-ва?», он отвечал: «Мерси, мадам, требьен…»

Тут, к большому сожалению Юрия, Борис отбыл в Москву. Года через два стала известна его фамилия: Ушаков[27].

Во время ужина, проходившего обычно неторопливо, в отличие от завтрака или обеда, начальник школы Покровский объявил, что на следующий день в городе состоится концерт известных музыкантов, пианиста Эмиля Гилельса и виолончелиста Даниила Шафрана. И что желающие могут поехать на концерт. Юрий не проявил интереса. Отвлекали задания, которые предстояло выполнить в ограниченный отрезок времени.

На следующий день, значительно раньше времени, назначенного для отъезда на концерт, начальник школы велел Юрию приготовиться к поездке в город. Пришлось согласиться. Поехали на санях. В городе вошли в какое-то здание с военной охраной.

Покровский прошёл по удостоверению, а его спутник остался дожидаться в фойе. Вскоре Валентин Павлович вернулся в сопровождении начальника охраны, и они вместе прошли внутрь здания.

Оставили верхнюю одежду в гардеробе. Только тогда Валентин Павлович сообщил, что им предстоит встреча с Генеральным секретарём Коминтерна товарищем Георгием Димитровым. В те времена это была легендарная личность, разоблачившая состряпанный фашистами процесс по поводу поджога рейхстага. Всем запомнилось выступление на процессе болгарина Георгия Димитрова, его незабываемая, потрясшая мир речь, в результате которой он получил возможность покинуть нацистскую цитадель и прямо из зала суда вылететь в Москву.

И вот в сопровождении начальника школы Юрий предстал перед Георгием Димитровым.

Широкоплечий, среднего роста и с большой шевелюрой, весело улыбающийся Георгий Димитров, выйдя из-за стола, спросил Юрия с явным акцентом:

– Слыхал, ви гуворите по-былгырски?

Котельников ответил на родном языке главы Коминтерна:

– Для меня этот язык родной! С детства его знаю.

Димитров искренне обрадовался, прижал к себе гостя, как близкого человека.

Вошедший с Юрием и представивший его Валентин Павлович незаметно удалился.

Говорили довольно подробно, в основном о положении в Румынии, приходе к власти легионеров-железногвардейцев, в частности, о генерале Антонеску и Хории Симе, о бедах, обрушившихся на страну.

Желая сделать приятное товарищу Димитрову, Юрий рассказал, что во время путча в конце декабря сорокового года, очевидцем которого он был, и после начала военных действий на всей главной румынской железнодорожной артерии от города Джурджиу на границе с Болгарией и вплоть до Галаца – границы с СССР, не было замечено ни одного болгарского военного! Несмотря на сильный нажим Гитлера и его Генштаба, добивавшихся участия болгар в операции «Дранг нах Остен!»

Гость умышленно умолчал о сопротивлении, оказываемом царём Борисом намерениям нацистов любым путём вовлечь и Болгарию в военную антисоветскую авантюру, и восторженно отметил:

– Честь и слава болгарскому народу, упорно ведущему борьбу за нейтралитет! В подполье болгары стоят на стороне российских братьев.

– Всё это так, – ответил Димитров. – Но главное, захочет ли болгарский царь выполнить до конца волю народа, который самоотверженно сопротивляется гитлеровским планам?

Открылась дверь, показался Валентин Павлович, извинился и дал понять, что гость, очевидно, утомил товарища Димитрова, забыв о концерте, на который тот может опоздать.

На прощание Юрий извинился за отнятое время, поблагодарил за встречу, высказал пожелания скорейшего освобождения Болгарии Красной армией.

– И ещё пару слов, если разрешите? – обратился он к Димитрову. – Поскольку мы с товарищем Покровским идём на концерт, хочется спеть короткий отрывок старой болгарской песни.

Димитров расплылся в улыбке:

– Будет приятно услышать.

Гость запел:

Чувашь ли, чувашь ли, Дане?Купи-ми сандале!Ми-сми весела кумпания:Пием, пеям, пушим,Дамиджани сушим,Да жувеят нашти былгаря сыс русските братучета!..[28]

Димитров выразил уверенность о встрече в народной Болгарии.

…Когда Юрий вслед за начальником школы вошёл в зал, там уже гремели аплодисменты. Юрий тоже хлопал, находясь под впечатлением от разговора с председателем Коминтерна.

В тот же вечер вернувшиеся в школу, смеясь, рассказывали, как некоторые курсанты ехали в город на санях, укутанные в шубы. Но супруг француженки, так называемый «Го Мо-жо», отправился пешком. В ботинках! От валенок и шубы наотрез отказался, несмотря на сорокаградусный мороз.

По пути остановились на почти пустом рынке. Там «Го Мо-жо» подошёл к саням с мёрзлой рыбой, долго вертелся подле неё, что-то хотел сказать, но, видимо, не смог. Под конец, кивая на покрытую льдом и припорошенную снегом самую крупную рыбину, пересилив себя, спросил продавца-башкира:

– Э-э-э… как фамилия?

– Моя фамилия? – не понял башкир.

Очевидно, подошедший намеревался спросить название рыбы.

Те, кто мало-мальски понимал по-русски, рассмеялись. Потом между собой обсуждали задавшего продавцу странный вопрос и присвоили ему прозвище «товарищ рыба, как твоя фамилия?» В напряжённый учебный процесс вторгся мимолётный забавный эпизод.

В один из ближайших вечеров к концу ужина француженка с супругом подошли к собиравшемуся уходить Юрию. Женщина сказала, что завтра они уезжают и хотят оставить ему кое-что на память. Супруг передал ему объёмный свёрток и, широко улыбаясь, глубоко поклонился.

От неожиданности Юрий не знал, как быть. Отказаться или принять? Растроганный, он искренне и растерянно поблагодарил, нежно поцеловал руку даме, не зная отчего к нему такое внимание. Одарил супруга ответным низким поклоном и осмелился пожать ему руку.

Это оказалось одеяло ярко-апельсинового цвета с длинным ворсом. Юрий рассказал о подарке начальнику школы, вместе стали его рассматривать. Покровский пришёл в восторг, объяснял, что одеяло, должно быть, из верблюжьей шерсти. Юрий понятия не имел, для чего оно ему и вообще, что с ним делать?

– Хранить! – ответил начальник школы. – Вещь стоящая.

К этому времени Юрия перевели в немецкую группу, в отдельный коттедж. День начинался с вещания радиостанции имени Коминтерна в шесть утра и завершался ровно в полночь с исполнением «Интернационала», большинство учащихся всё ещё бодрствовало.

С двадцати двух часов, в течение часа, можно было выпить стакан чая с булочкой, съесть кашу или вермишель с маслом. Но никому из немцев не хотелось по сильному морозу бежать полсотни метров до столовой. Там при входе, на веранде, висела огромная замороженная свиная туша, а на подоконнике лежали длинный кухонный нож и пачка с солью. Уходя с ужина, немцы срезали полоски сала, подсаливали и в тот же вечер закусывали. Не в сухомятку… На полу в одной из комнат стоял ящик с водкой. Иногда она бывала лучшего качества, так называемая «белая головка», но чаще сырец.