Бог из глины - Иннокентий Соколов

Все мы в чем-то дети, хоть зачастую и не желаем признаваться в этом даже самим себе. Это кажется чем-то постыдным, так же как и беседа с самим собой, но Сергей уже не обращал внимания на подобные мелочи. Он вошел в спальню, и остановился около шкафа.

Царапинки на дверце никуда не делись. Они все так же украшали шкаф, придавая неожиданную законченность, словно мазок безумного гения на полотне начинающего художника.

Сергей провел по ним рукой.

Существо в голове понимающе ухмыльнулось.

— Ну, как, парнишка-Сергей, ты готов прочувствовать все величие истины, что скрывалась где-то вдали, поджидая, когда же, наконец, ты начнешь слушать тех, кто желает тебе только добра!

(Давай, открой эту гребаную дверку, и пусть царапины не сбивают тебя с толку — это всего лишь видимость, три никчемные борозды, что не имеют никакого значения, главное там, внутри! Вспомни, что не давало тебе покоя с самого утра, еще тогда, когда ты заглянул в чертов шкаф в самый первый раз…)

Сергей открыл шкаф.

Ну и что он должен увидеть? Шкаф как шкаф — все те же полки, с женским барахлом — новые колготки, с красавицей моделью на этикетке, трусики, свернутые клубочками, прокладки в разноцветной полиэтиленовой упаковке. Краешек упаковки задрался вверх, и уголок прокладки кокетливо выглядывал из-под нее, сверкая белизной, которую немного портило небольшое коричневатое пятнышко.

Коробка лежала в углу. Небольшая, из-под обуви, она притягивала взор. Сергей облизал губы. Он никогда бы не позволил себе совать нос в чужие тайны, но сейчас все было по-другому.

(Маленькие секреты, в картонной коробке, и все они там, внутри, в открытках и булавках, картинках и пузырьках…)

— Загляни в нее — проворковало существо. — Ты не пожалеешь…

Сергей вытащил коробку, и положил ее на кровать. Сам уселся рядом, не решаясь открыть. На секунду ему стало немного не по себе. Так бывает, когда пытаешься заглянуть туда, куда не должен заглядывать ни в коем случае, и все — и душа и мысли, и даже голос, что привел сюда, замирают в предвкушении чего-то нехорошего, запретного.

Это как подглядывать за девчонками в школьной душевой, или подсматривать за женой, когда та ничего не подозревая подмывается в ванной, даже не догадываясь, что во второй двери осталась маленькая дырочка от гвоздя, и если осторожно пробраться в темный закуточек за шторами, и нагнуться, затаив дыхание, то можно увидеть все, пусть издалека, пусть ноги болят от неудобной позы, но зато все, что по ту сторону двери, по-настоящему, без дураков.

Нет, Сергей, конечно же, никогда не позволял себе такого, тем более что удовольствие созерцать обнаженную супругу было не таким уж и запретным, и стало в чем-то привычным и даже поднадоевшим, но все равно, обратив однажды внимание на чертову дырку в двери, он не мог не представить себе эту картину — здоровый парень, тайком ныряет за пыльные шторы, чтобы прильнуть к заветному отверстию, теребя пряжку ремня, и пуская от возбуждения слюни.

(Хей-хо, парнишка, то ли еще будет. Открой же, наконец, эту проклятую коробку!)

Возможно там, под картонной крышкой и нет ничего, но узнать так ли это на самом деле можно только одним способом, не так ли?

(Совершенно верно, и нечего жевать сопли, воображая себе невесть что! Это просто дурацкая коробка, в которой есть кое-что. То, что может наверняка заинтересовать тебя, парень!)

Картонная коробка из-под обуви.

Вместилище тайн.

Урна с драгоценным прахом, заколдованный сундучок с сокровищами.

Нужно просто открыть его, отбросив в сторону глупые предубеждения.

(В конце концов, нужно еще разобраться, кто кого водит за нос, парень, и вот когда ты будешь знать это наверняка, вот тогда то и начнется настоящая игра!)

Картонная коробка.

(Не более того…)

Сергей затаил дыхание.

Он снял крышку и отложил в сторону.

Там, в коробке, было много чего — все женские секреты, запиханные в коробок грудой разноцветных безделушек. Казалось можно часами перебирать все эти открытки, номера телефонов на кусочках картона, пуговицы, нитки, булавки, непонятно зачем положенные сюда этикетки от шоколадок, пустые пузырьки из-под лекарств, какие-то таблетки, карандаши, фотографии, платки, кусочки ткани…

Нет, так дело не пойдет! Сергей, не раздумывая, вывернул содержимое коробки прямо на кровать, и принялся, не спеша ворошить весь этот, на первый взгляд бесполезный хлам.

Он сам не знал толком, что ищет, но был почему-то уверен, что сразу узнает, почувствует, что нашел что-то стоящее. Голос не мог ошибаться, и если он привел его сюда, то на это наверняка была причина, чтобы ни говорили другие про голоса в голове. Этот голос знал свое дело.

(Точно, парень, мы с тобой горы перевернем, если ты только будешь послушным, и не начнешь кобениться по пустякам, воображая из себя гребаного героя, который прет, не разбирая дороги, чтобы ближе к финалу очутиться в полном дерьме…)

И голос замер на мгновение, когда он нашел это.

Этого стало достаточно, потому что Сергей сразу почувствовал, что нашел именно то, что искал.

Небольшой черно-белый снимок, на котором в мельтешении пятен скрывалось что-то невообразимо важное, способное перевернуть вверх тормашками всю его жизнь.

Там, на куске фотобумаги, судьба запечатлела его приговор. И если не так давно Надежда пыталась что-то разобрать в непонятном мельтешении пятен, то для Сергея все сразу стало ясным как день.

(Ну, признайся сам себе, парень, — кто в итоге оказался полным неудачником?)

Он разжал пальцы, и фото выпало из рук. Оно упало рядом, на покрывало, и маленькие глазки вперились в него, оставшись немым укором новоиспеченному папаше.

— Эта тварь, все-таки сумела обуть тебя, парнишка-Сергей, или все же лучше называть тебя папа Сережа? — голос был тут как тут.

Сергей замер. Он застыл в неудобной позе, чувствуя, как мимо воли растягивается лицо, меряя новое выражение. И если бы он смог увидеть себя в зеркале, то наверняка испугался бы. Сидящее на кровати существо лишь отдаленно напоминало того Сергея, что счастливо плыл по течению, наивно полагая, что сумел ухватить судьбу за яйца, и свечение где-то там впереди, не жалкий отблеск чужих удач и побед, а нечто большее, чем просто тусклая лампочка, что пылится в погребе, напрасно пытаясь рассеять тьму.

— Да, на этот раз именно она сумела оказаться сверху, не так ли? — голос знал, что говорить. И это было проще всего, потому что от каждого слова, веяло ледяным холодом истины. И та горечь, что была в нем, лишь тонкий налет, что придает особую пикантность словам.

— Интересно, что она сможет сказать в ответ? — не унимался голос. Этот голос был повсюду. Он звучал из шкафа, отдаваясь легким звоном фарфоровой посуды, стоящей в горке, заставлял дрожать висящую на стене картину, он был в зимнем гудении обогревателя, звучал гулким эхом в трубе дымохода.