Двадцать тысяч лье под водой - Жюль Верн

Скажу еще об одном явлении в Гольфстриме, а именно о фосфорическом свете воды, соперничавшем, особенно во время частых гроз, со светом нашего прожектора.

Восьмого мая мы находились еще на траверсе мыса Гаттераса, на широте Северной Каролины. Здесь ширина Гольфстрима достигала семидесяти пяти миль, а глубина — двухсот десяти метров. «Наутилус» плыл куда глаза глядят. На корабле не существовало никакой охраны. Надо сознаться, что бегство при таких обстоятельствах могло удаться. Населенные берега являлись очень удобным убежищем. Море все время бороздили пароходы, обслуживавшие рейсы между Нью-Йорком или Бостоном и Мексиканским заливом, днем и ночью между различными точками американского берега сновали шхуны каботажного плавания. Была надежда, что они нас подберут. Все это было благоприятным обстоятельством, несмотря на тридцать миль, отделявших «Наутилус» от берегов Соединенных Штатов.

Но другое обстоятельство, очень досадное, совершенно исключало планы канадца. Погода стояла очень плохая. Мы приближались к берегам, где бури очень часты, к родине циклонов и смерчей, рождаемых самим Гольфстримом. Пускаться на утлой лодке в разгулявшееся море значило идти на верную гибель. Сам Нед Ленд соглашался с этим. Он грыз удила, чувствуя жестокую тоску по родине, а единственным лекарством было бегство.

— Господин профессор, — сказал он в тот же день, — пора кончать с этим делом. Я хочу действовать в открытую. Ваш Немо уходит от земли и взял курс на север. Заявляю вам, что с меня хватит Южного полюса и к Северному я с ним не пойду.

— Как быть, Нед, раз бегство сейчас неосуществимо?

— Я стою на своем, надо поговорить с капитаном. Вы не захотели с ним говорить, когда мы были в водах вашей родины. Теперь мы в водах моей родины. У меня одна дума — через несколько дней «Наутилус» поровняется с Новой Шотландией, где около Ньюфаундленда есть большая бухта, а в эту бухту впадает река Святого Лаврентия, а река Святого Лаврентия — это моя река, на ней — родной мой город Квебек, и вот стоит мне подумать об этом, как вся кровь приливает у меня к лицу, а волосы шевелятся на голове. Знаете, господин профессор, я уж лучше брошусь в море! А здесь я не останусь! Тут я задохнусь.

Ясно, что канадец дошел до предела своего терпения. Его богатырская натура не могла приноровиться к такому долгому лишению свободы. Он изменялся в лице день ото дня. С каждым днем он становился все мрачнее. Я чувствовал, как он страдал, потому что тоска по родине захватывала и меня. Уже семь месяцев мы ничего не знали о земле. Вдобавок и отчужденность капитана Немо, и перемена его настроения, в особенности после сражения со спрутами, и его безмолвие — все это мне показало вещи в другом виде. Восторженность первых дней пропала. Надо было быть таким фламандцем, как Консель, чтобы мириться с подобным положением в среде, предназначенной для китообразных и других обитателей морских глубин.

Поистине, если бы этот юноша имел не легкие, а жабры, из него получилась бы вполне благовоспитанная рыба.

— Ну, так как же, господин профессор? — спросил Нед Ленд, не получив от меня ответа.

— Итак, Нед, вы хотите, чтобы я спросил у капитана Немо, каковы его намерения относительно нас?

— Да.

— И несмотря на то, что он уже дал их понять?

— Да, я хочу установить это в последний раз. Если желаете, можете говорить только обо мне, от моего имени.

— Но я встречаюсь с ним редко. Меня он даже избегает.

— Это еще причина, чтобы пойти к нему.

— Я поговорю с ним, Нед.

— Когда? — настойчиво спросил канадец.

— Когда встречу.

— Господин Аронакс, вы, что же, хотите, чтобы я сам пошел к нему?

— Нет, предоставьте это мне. Завтра…

— Сегодня, — сказал Нед Ленд.

— Хорошо. Я повидаюсь с ним сегодня, — ответил я канадцу, чувствуя, что если вступится он в это дело сам, то все испортит.

Я остался один. Раз вопрос был поставлен, я решил покончить с ним немедленно. Я предпочитаю решенное дело делу, еще ждущему решения.

Я вернулся к себе в комнату. Оттуда я услыхал шаги в комнате капитана Немо. Нельзя было упускать случая с ним встретиться. Я постучал к нему в дверь. Ответа не было. Я снова постучал и повернул дверную ручку. Дверь отворилась. Я вошел. В комнате находился один капитан Немо. Склонившись над столом, он не слыхал, как я вошел. Решившись не уходить, пока не переговорю с ним, я подошел к столу. Он резко вскинул голову, нахмурил брови и сказал достаточно суровым тоном:

— Это вы! Что вам угодно?

— Поговорить с вами, капитан.

— Но я занят, у меня работа. Я предоставил вам полную свободу быть одному, неужели я не могу пользоваться тем же?

Прием казался мало ободряющим. Но я решил выслушать все, чтобы сказать все.

— Капитан, — холодно заговорил я, — я должен договорить с вами о таком деле, которое нельзя было отложить.

— Какое? — спросил он иронически. — Вы сделали открытие, неудавшееся мне? Море раскрыло перед вами новые тайны?

Мы были далеки от согласия. Но прежде чем я успел ответить, капитан Немо показал мне на раскрытую перед ним рукопись и внушительно сказал:

— Вот, господин Аронакс, рукопись, переведенная на несколько языков. Она содержит краткую сводку моих работ по изучению моря, и, коли это будет угодно богу, она не погибнет вместе со мной. Эта рукопись с добавлением истории моей жизни будет заключена в нетонущий аппарат. Тот, кто останется в живых последним на «Наутилусе», бросит аппарат в море, и он поплывет по воле волн.

Имя этого человека! Его автобиография! Значит, когда-нибудь его тайна разъяснится? Но в данную минуту его сообщение являлось для меня только средством, чтобы подойти к интересующему меня делу.

— Капитан, — ответил я, — я не могу одобрить самой идеи ваших действий. Недопустимо, чтобы плоды ваших научных изысканий могли погибнуть. Но избранное вами средство мне кажется слишком примитивным. Кто знает, куда загонят ветры этот аппарат, в какие руки попадет он? Разве не могли придумать что-нибудь вернее? Разве вы сами или кто-нибудь из ваших?..

— Нет, — резко прервал меня капитан.

— Но тогда я, да и мои товарищи готовы взять вашу рукопись на хранение, и если вы вернете нам свободу…

— Свободу? — спросил капитан Немо, встав с места.

— Да, как раз по этому вопросу я и хотел поговорить с вами. Уже семь месяцев, как мы находимся на вашем корабле, и вот сегодня я спрашиваю вас, от имени моих товарищей и собственного, намерены ли вы удержать нас навсегда?

— Господин Аронакс, — сказал капитан Немо, — сегодня я вам отвечу то же, что ответил семь месяцев тому назад: «Кто вошел в „Наутилус“, тот из него не выйдет».