Рассказы. Часть 2 - Пол Андерсон

— Заткнись! — Рев в наушниках чуть не порвал мне барабанные перепонки. — Чтоб ты сдох, как и твой проклятый Ренессанс!

Немного погодя мы вернулись на корабль. Бэйрд тихо психовал. Он был на пределе выдержки и, наверное, он был прав: поверхность Луны не самое подходящее время для разговоров об искусстве.

Мы выставили наружу датчики, решив, что пока они собирают информацию, сами мы можем перекусить и вздремнуть. Солнце спускалось к горизонту, тени становились длиннее. Эрнандес обследовал принесенные мной образцы и заявил, что хоть он и не геолог, но, кажется, ничего похожего на Земле не встречается. Эксперты позже сообщили нам, что и для них они в диковинку. Минералы те же, но их кристаллизация в лунных условиях протекала совершенно иначе.

После недолгого отдыха мы отметили, что Солнце спустилось еще ниже и неровности местности образовали перед нами почти сплошную полосу тени к кратеру Платона. Эрнандес посоветовал нам использовать эту возможность для исследования. Закат настал бы до того, как мы успели вернуться, но грунт остывает не так быстро, и с помощью наших аккумуляторных батарей мы вполне могли бы успеть. В вакууме, на затененной поверхности, вы не так много тепла потеряете с излучением, гораздо больше лунные породы, насквозь промерзшие внутри, высосут его через ваши подошвы.

Бэйрд для порядка повозражал, но ему и самому не терпелось. Так что, в конце концов, мы плюнули на инструкции и отправились все втроем. Мы добрались до края и заглянули оттуда вниз, на лавовую равнину примерно шестидесяти миль диаметром. Дальняя ее сторона была скрыта от нас. Равнина напоминала поверхность блестящего полированного металла, рассеченную тенями от западной стены. Спуск казался крутым, конец его потерялся во тьме, но его нужно было преодолеть.

Мой шлем, попавший в полосу прямого солнечного света, вскоре стал напоминать духовку, в то время как ноги оказались в тени и начали леденеть. Но я забыл обо всем этом, когда увидел перед собой туман.

Вы слышали об этом? Астрономы наблюдали его уже долгое время — в виде облаков, периодически появляющихся в некоторых кратерах. Платон — один из таких. Я надеялся, что наше путешествие поможет раскрыть эту тайну, — и вот теперь, в четверти мили под нами, завиваясь причудливыми потоками, клубился туман.

Он поднимался из тьмы, и когда на него падали солнечные лучи, начинал отливать золотом, после чего исчезал, растворялся, таял.

Я начал спускаться.

— Эй! — крикнул Бэйрд. — А ну вернись!

— Я только посмотрю, — попросил я. — Ногу вывихнешь, и тебя придется тащить на себе! Ночь уже близко. Нет!

— В этом балахоне ничего себе не вывихнешь, — ответил я.

Скафандр снаружи весь покрыт металлом, даже гибкие сочленения, а пластиковый шлем был, пожалуй, еще прочнее. Так что, если бы мне захотелось покончить с собой, то бросаться надо было бы с немалой высоты и, может быть, не один раз.

— Возвращайся, или я отправлю тебя под трибунал, — процедил Бэйрд сквозь зубы.

— Шеф, будь человеком, — сказал Эрнандес.

В конце концов, он его уговорил. Капитана почему-то раздражаю только я. Мы обвязались страховкой и осторожно начали спуск.

Туман поднимался из расселины примерно посередине стены. Там, где лежали тени, наши фонари высветляли иней, который тут же начинал испаряться под действием света. Наверное, когда приходила ночь, все здесь вокруг было покрыто льдом. Вода? Не знаю. Быть может, следы лунной жизни, например, — низшей растительной формы. Правда, за все время нашего там пребывания мы ничего подобного не обнаружили. А вот то, что мы обнаружили…

Ниже трещины виднелся широкий выступ. Мы спустились на него и остановились, осматриваясь.

А теперь вы должны все четко себе представить. Мы находились на выступе в несколько ярдов шириной. Над нами четко вырисовывалась зубчатая стена кратера, под нами была пропасть, дно которой терялось во тьме, а впереди можно было разглядеть стальной отблеск дна кратера. За миллионы лет грунт покрылся слоем метеоритной пыли, я видел отпечатки своих ботинок, четкие и глубокие, и знал, что они сохранятся такими навсегда, по крайней мере, до тех пор, пока новые слои пыли их не смажут.

В десяти футах над головой виднелась расщелина, напоминающая окаменевший рот, именно из нее вырывался туман и клубами уходил вверх. Он образовывал преграду, тоненькую прослойку между нами и небом. Солнце для нас находилось словно за горизонтом, но зубы скал отражали часть лучей вниз, сквозь туман.

Так мы и стояли, залитые этим холодным, бледным, бело-золотистым светом, дымным светом… Господи! Нигде и никогда не может быть такого на Земле! Казалось, свет шел отовсюду, обволакивая нас, напоминая способное светиться молчание. Это был свет Нирваны.

Но я уже видел его где-то. Я не помню — где. И я стоял, вслушиваясь в вечное безмолвие, царящее в моих наушниках, в моей душе, и я забыл обо всем, кроме тишины и невероятного очарования окружающего…

Но я никак не мог вспомнить, где я уже видел это.

Вдруг Эрнандес вскрикнул. Мы с Бэйрдом оторвались от созерцательных размышлений и неуклюже направились к нему. Эрнандес стоял в нескольких футах от нас, прижимаясь к стене, и что-то напряженно разглядывая.

Я посмотрел на грунт и во мне что-то оборвалось. Я увидел следы.

Мы даже не спрашивали себя, не оставил ли их кто-то из нас. Эти следы были не от ботинок американских скафандров. И кроме того, они шли снизу. Поднимались вдоль стены, на мгновение замирали, словно оставивший их топтался на месте, переступая с ноги на ногу. А потом мы обнаружили след, снова ведущий вниз.

Молчание натянулось, словно готовая лопнуть струна. Наконец Бэйрд поднял голову и оглянулся. Свет превратил его лицо в изваяние нечеловеческой красоты, и где-то я уже видел лицо, освещенное таким образом. Я глядел на него, забыв обо всем, с полчаса, может, больше, но где, в каком забытом сне?

— Кто… — прошептал Бэйрд.

— Только одна страна может тайно послать корабль на Луну, — сказал Эрнандес мертвым голосом.

— Англия, — продолжил я. — Франция.

— Будь так, мы бы об этом знали.

— Значит… И они до сих пор здесь?

Я посмотрел вниз, во тьму, заполнившую кратер Платона.

— Хватит болтать, — сказал Бэйрд. — Этим следам, может быть, пять часов, а может миллион лет.

Это были отпечатки ботинок, подбитых гвоздями. Не очень большого размера, но судя по длине шага — даже здесь на Луне — принадлежали человеку высокого роста.

— Почему они не объявили об этом всему миру? — раздраженно сказал Эрнандес. — Могли бы похвастаться…