Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

в вооруженном нападении на Чехословакию, борясь с партизанами в тылу. Эти приказы были столь конкретны, что включали распоряжения об обучении членов СД чешскому языку и закупке словарей. Разве это не доказывает, что СД участвовала в планировании вторжения? Хеппнер не согласился. Он настаивал, что все сотрудники СД, которых включали в айнзацгруппы, переставали быть сотрудниками собственно СД[1253].

Процессия немецких свидетелей, заверявших в своем неведении, невиновности и принуждении, продолжилась и днем, когда Трибунал перешел к Имперскому кабинету. Это была самая маленькая из обвиняемых организаций; в нее входили лишь тридцать – сорок человек, в основном министры правительства. Адвокат Эгон Кубушок (который также представлял Папена) вызвал лишь одного свидетеля – бывшего министра юстиции Франца Шлегельбергера. Тот показал, что с марта 1933 года Имперский кабинет утратил всякую самостоятельность. Американский помощник обвинителя Роберт Кемпнер успешно опроверг это заявление, заставив Шлегельбергера признать, что рейхсминистры продолжали принимать законы даже в отсутствие официальных заседаний. Затем Кемпнер предъявил предложение о проекте закона, подписанное лично Шлегельбергером в 1942 году и требовавшее стерилизации «всех полуевреев в Германии и на оккупированных территориях». Шлегельбергер заявил, что действовал из благородных побуждений – якобы хотел спасти людей с примесью еврейской крови от отправки в Польшу в трудовые лагеря. Лоуренс вмешался и сразу ударил в точку: «Правильно ли я понимаю, что условия в трудовых лагерях в Польше были, по вашему мнению, таковы, что полуевреям лучше было бы подвергнуться стерилизации?» Шлегельбергер ответил «да»[1254]. Это выглядело победой обвинения.

* * *

Советская печать мало освещала эту первую неделю свидетельских показаний в защиту организаций, не видя причин знакомить советский народ с аргументами защиты. «Правда» и «Известия» заполнили место перепечаткой заключительной речи Руденко от 30 июля и краткими резюме обвинений против отдельных подсудимых. Советские газеты также сообщили на первых страницах о Парижской мирной конференции, где Молотов и Вышинский участвовали в прениях о будущем Италии, Венгрии, Финляндии, Болгарии и Румынии[1255]. Президент Франции Жорж Бидо (бывший министр иностранных дел) открыл конференцию призывом к «действенному миру», способному защитить от будущих агрессий[1256]. Никто еще не понимал, каким будет этот мир. Бывшие военные союзники по-прежнему придерживались взаимно конфликтных точек зрения по всем вопросам, от денацификации (предполагалось, что она усугубится благодаря обвинительным приговорам против организаций) до послевоенного баланса сил. Все задавались этими вопросами во время конференции, учитывая, что Венгрия, Болгария и Румыния на тот момент были оккупированы СССР.

Теперь было совершенно ясно, что альянс четырех держав подвергся серьезному испытанию в Нюрнберге. Пока Советский Союз, Франция, Великобритания и Соединенные Штаты пытались закончить суд над организациями, рушились планы последующих четырехсторонних судов над немецкими военными преступниками. Еще в ноябре, и эпизодически после, заводились разговоры о том, чтобы созвать в Европе второй международный трибунал для суда над немецкими промышленниками. Джексон, которого тошнило от одной мысли о продолжении сотрудничества с СССР, выступал решительно против такого суда. На встрече с госсекретарем Бирнсом в Париже он предупредил, что различие экономических философий и политических курсов Советского Союза и Запада создаст непреодолимый барьер[1257]. «Нью-Йорк таймс» в статье о том, как американцы поменяли отношение к четырехстороннему суду над промышленниками, сообщала, что советские власти уже экспроприируют «крупные предприятия и крупные состояния» в своей зоне оккупации Германии, «исходя из предположения, будто их собственники были фашистами»[1258]. Понятно, что имелось в виду: советская сторона не подойдет беспристрастно к суду над промышленниками.

Американское оккупационное правительство в Германии разделяло отрицательное отношение Джексона к будущим четырехсторонним процессам и рекомендовало вместо них проводить отдельные «зональные процессы» в рамках согласованной политики[1259]. К тому времени все державы-союзники проводили свои собственные процессы над рядовыми военными преступниками и коллаборационистами, а американцы активно готовились к суду над нацистскими врачами. Но с точки зрения Москвы суд над промышленниками был совсем другим делом. Большинство немецких промышленников, поддерживавших Гитлера, сидели в американских и британских тюрьмах, и СССР, как и Франция, хотел внести свой вклад в суд над ними[1260]. Советская сторона также по-прежнему желала использовать подобный суд для пропаганды более общего тезиса о капиталистической подкладке фашизма.

В ответ на это изменение американской позиции советская сторона вновь заговорила о заговоре капиталистов, обвинив американское правительство в попытке воспрепятствовать «полному раскрытию связей» между нацистами и американскими промышленниками[1261]. В адрес американских и британских властей посыпались также обвинения в нелегальном разграблении предприятий на территории их собственных оккупационных зон, в том числе тех авиационных заводов, которые Союзный контрольный совет назначил для совместных репараций[1262]. Это последнее обвинение было лишь очередным залпом в разрастающемся конфликте из-за репараций между СССР и США, где каждая сторона обвиняла другую в неисполнении условий Потсдамского соглашения. Москва все еще гневалась на отказ американцев осуществлять обещанные репарационные поставки из их оккупационной зоны, пока не будут разрешены вопросы экономического и политического будущего Германии[1263]. Администрация Трумэна, в свою очередь, обвиняла СССР в том, что он не удовлетворяет самые базовые потребности немцев, живущих в его оккупационной зоне.

* * *

Пока международная пресса трубила о развале советско-американских отношений, в субботу 3 августа началась защита СС. Советские корреспонденты переключили внимание на то, что происходило в зале суда, в надежде, что теперь-то им будет что рассказать советскому народу. СС, парамилитарное войско и обособленная бюрократическая структура, была самой печально известной среди подсудимых нацистских организаций. В декабре и январе обвинение предъявило более чем исчерпывающие доказательства против СС. Прошел слух, что где-то во флигелях Дворца юстиции ждет еще один свидетель обвинения.

Адвокат защиты, берлинский юрист Хорст Пелькман, вызвал первого из шести свидетелей, которых он отобрал из многих тысяч эсэсовцев, пожелавших выступить в суде в защиту своей организации. Он применил уже освоенную защитой стратегию и попытался оспорить утверждение обвинителей об СС как едином целом, надеясь вытащить какие-нибудь части этой организации из-под сени коллективной вины. Его первый свидетель, группенфюрер СС Фридрих фон Эберштайн, показал, что Общие СС (Allgemeine-SS. – Примеч. ред.) были совершенно отдельными от Ваффен-СС территориальными организациями и не имели никакого отношения к управлению концлагерями. Эберштайн твердо настаивал, что Общие СС не были виновны в зверствах; он даже заявил, что использовал свое служебное положение, чтобы пресечь печально известные биологические эксперименты доктора Зигмунда Рашера в Дахау. Британский помощник обвинителя Фредерик Элвин-Джонс опроверг рассказ Эберштайна, предъявив доказательства, что эксперименты Рашера продолжались до конца войны. Затем он предъявил гору новых документов, из которых следовало, что Общие СС совершали военные преступления и преступления против человечности.