Темный покровитель - М. Джеймс

тебе, трахнуть тебя, сделать тебя беременной, а потом припрятать тебя где-нибудь до тех пор, пока я снова не захочу немного поразвлечься с тобой. Ты была такой доверчивой, что это упростило дело. Ты же так сильно в меня влюбилась, правда, малышка Джиа? — Петр щелкает языком, издавая цокающий звук, когда идет к кровати, и я застываю, пытаясь отползти назад, насколько это возможно.

— Но твой крестный отец помешал всему этому. Жаль, правда. Твой отец столько трудился над этим договором, а один человек, которому он доверял, в последнюю минуту разнес его в пух и прах. — Петр качает головой. — Я действительно с нетерпением ждал нашей брачной ночи. Но это не должно быть полной потерей.

— Сальваторе спасал меня от тебя, — шиплю я, подтягивая ноги под себя. Я хочу быть как можно меньше, как можно дальше от Петра. Мой разум все еще немного затуманен из-за наркотиков, но одна вещь кристально ясна — Петр хочет причинить мне боль. И я не позволю ему этого сделать, если смогу.

— Не такой уж он и спаситель, правда? — Петр обводит взглядом комнату, его рот причудливо приподнят на одну сторону, как будто все это его забавляет. — Но это лишь временная мера, Джиа. Просто чтобы убедиться, что ты больше не сбежишь от меня. Мои люди были нужны в другом месте, и я должен был убедиться, что ты не сбежишь от меня или не наделаешь глупостей вроде прыжка с балкона или поиска бритвенного лезвия в душе. Теперь, когда я здесь, мы можем поговорить, а потом я сниму с тебя эти наручники. — Он кивает на наручники, и я бросаю на него взгляд.

— Нам не о чем говорить.

— Конечно, есть. — Петр садится на край кровати, тянется, чтобы коснуться моего колена, и я инстинктивно отшатываюсь от него. — О нашем будущем, например.

— У нас нет будущего. — Я тяжело сглатываю и отвожу взгляд от него, чувствуя себя так, словно у меня эмоциональный шок от того, как быстро все изменилось. Каждая частичка меня болит по Сальваторе. Я скучаю по нему, и мне страшно, что с ним что-то случилось, страшно за него и за себя, и тошно от желания вернуться в то утро, когда мы были счастливы, как никогда прежде.

— Конечно, есть. — Петр улыбается мне, его рука поглаживает мое колено, пока я снова не чувствую себя больной. — У нас все еще может быть все, о чем мы когда-то говорили, Джиа. Все те разговоры в библиотеке и в саду, ты ведь помнишь их, правда? — Он сжимает мое колено, его пальцы проникают под него и вытягивают мою ногу из-под себя, его широкая ладонь скользит по моей икре. Я пытаюсь освободиться от его прикосновения, но его рука сжимается, а глаза сужаются. — Ты ведь помнишь, да?

Нет смысла лгать. Я молча киваю.

— Хорошо. — Его улыбка возвращается. — Не брак, конечно. Я больше не могу дать тебе этого. Твой крестный погубил тебя, так что можешь поблагодарить его. Если, конечно, ты не хочешь попытаться убедить меня, что он оставил тебя девственницей?

Я быстро качаю головой. Трудно поверить, что когда-то я надеялась именно на это. Теперь же я не хочу, чтобы у Петра возникло хоть малейшее сомнение в том, что Сальваторе имел меня всеми доступными ему способами. Я не хочу, чтобы Петр продолжал прикасаться ко мне или пытался проверить правдивость этого, если я попытаюсь сказать обратное.

Петр вздрагивает.

— Я так и думал. Я за версту видел его больную похоть к тебе, — добавляет он, словно делится со мной секретом. — Он пытался отменить нашу свадьбу, а потом, когда ему это не удалось, испортил ее. Я сожалею об этом, Джиа. Я не могу жениться на тебе сейчас, ты испорчена, а я не могу иметь жену, которая не является девственницей. — Его рука скользит вверх по моему колену, к внутренней стороне бедра, и я замираю, сердце бешено колотится. — Но ты все равно можешь стать моей любовницей.

Он говорит это так, будто я должна быть благодарна за предложение, будто он что-то мне дает, а не угрожает. Мне становится не по себе, когда я впервые ясно вижу, насколько он самовлюблен, насколько жесток, насколько Сальваторе был прав во всем. Этот человек украл меня, накачал наркотиками, причинил боль, приковал к кровати, а потом предложил мне стать его любовницей, как будто делает мне гребаное одолжение.

— Нет, спасибо, — сумела выдавить я из себя. — Я хочу домой. Что бы между нами ни было, Петр, ты прав, это не может произойти сейчас. Не после того, как я замужем за другим.

Улыбка исчезает с его лица. Его рука обхватывает мое бедро, достаточно сильно, чтобы причинить боль, и я прикусываю губу, чтобы не закричать. Я не хочу доставлять ему удовольствие.

— Я хотел дать тебе шанс согласиться по собственной воле, — выдавливает он сквозь зубы, и весь добрый юмор исчезает с его лица и голоса. — Чтобы доказать, что ты любишь меня, Джиа. Но теперь я вижу, что ты была такой же лгуньей, как и твой крестный отец.

Нет, я хочу кричать. Ты хочешь, чтобы я сдалась, потому что так ты почувствуешь себя сильным. Он хочет, чтобы я плакала и умоляла, чтобы я пообещала ему, что всегда хотела его, чтобы выбрала его несмотря на то, что он приковал меня к кровати, чтобы заставить меня сделать это, потому что ему приятно делать это таким образом. Чтобы доказать, что меня нельзя украсть у него.

Но все, что имеет значение, уже украдено и отдано кому-то другому. И он никогда не вернет это себе.

— Где Белла? — Спрашиваю я, страх пронзает меня при мысли о кузине. — Что с ней случилось?

— Ее держат в другой комнате. Скорее всего, я все же женюсь на ней. Она полезна, и я смогу шантажировать ее отца таким образом. — Петр пожимает плечами. — Но она мне безразлична. Мне нужна ты, Джиа. — Его рука снова проводит по моему бедру, и я сдерживаю очередной приступ тошноты. — Я дам тебе поспать еще немного, а потом вернусь. Может быть, когда ты проснешься в следующий раз, у тебя изменится мнение.

Он начинает вставать, доставая из кармана телефон, и страх сменяется паникой при мысли о том, что он снова накачает меня наркотиками.

— Нет. Не позволяй им накачать меня наркотиками. — В моем голосе звучит мольба, и я ненавижу это, но речь идет не только обо мне. Мой ребенок важнее моей гордости.

Петр резко поворачивается ко мне, его