Змеевик - Лорел Гамильтон

эту мертвую девушку вместо Бернардо?». Я хотела озвучить свои мысли, но ни секунды не сомневалась в том, что мне не понравится ответ. Мы с Олафом неплохо ладили теперь — гораздо лучше, чем когда-либо, и я не хотела давать ему возможность сказать что-нибудь жуткое. Если он сам что-то ляпнет — ладно, это его проблемы, но я не стану провоцировать его.

В обычных ситуациях, если я не задавала подобных вопросов, их никто не задавал. Никто и не подумал бы их задать, но Бернардо был на грани. Это заставило его озвучить свой вопрос, потому что сегодня он хотел знать ответ. Или, может, он всегда хотел его знать, но только сегодня был достаточно расстроен, чтобы спросить об этом.

— Почему? Почему бы тебе понравилось больше, если бы ты переспал с ней?

— Бернардо, не надо. — Вмешался Эдуард.

— Нет, Эдуард, Тед. Я хочу знать. Ты говорил мне, что он большой и плохой, и это правда, но остальное — просто истории. При мне он никогда не творил подобной херни.

— Тебе не понравится ответ.

— Сегодня я хочу его услышать, даже если он мне не понравится. — Сказал Бернардо.

Эдуард кивнул, позволяя им продолжить начатое. Я просто стояла рядом, как немой свидетель катастрофы. Руки Бернардо были чуть сжаты по бокам его тела, когда он повернулся к Олафу и повторил свой вопрос:

— Почему бы тебе это понравилось, если бы ты трахнул ее вместо меня?

— Потому что тогда бы я мог представлять ее тело живым подо мной, когда смотрю на нее, мертвую. — Ответил он спокойно, просто озвучивая факты.

— Вот поэтому я и ушел, Отто. Ты не врубаешься? Я знал, каково это — быть там, внутри нее, а теперь ничего этого нет. Все разорвано на части каким-то маньяком. Это какой-то кошмар.

Олаф подступил ближе, изучая его лицо. Он не планировал нападать — он выглядел так, будто хотел изучить Бернардо.

— Я мог бы посмотреть вниз, на ее труп, и подумать о том, как ощущалась ее кожа под моими руками, когда она была еще теплой. Я бы вспомнил, как опускаюсь между ее ног, какая она тугая и как мне приходится пробивать себе дорогу внутрь. После того, как убийца вытащил из нее достаточно внутренностей, я бы гадал: если я трахну ее сейчас, она будет туже? Было бы это, как трахать пустой мешок, или она все еще тугая — возможно, еще туже из-за соленой воды? Мне не интересно трахать мертвые тела, но я бы насладился размышлениями о том, какой она была, когда кричала мое имя, будучи живой, и о том, какой пустой она стала теперь.

Тихий и беспомощный звук вырвался из глотки Бернардо, все его тело напряглось. Я поняла, что он метнется к Олафу, прежде, чем его тело двинулось. Мы с Эдуардом встали между ними — он напротив Олафа, а я напротив Бернардо, ограждая их друг от друга.

Бернардо рявкнул:

— Ты больной сукин сын! — Он попытался прорваться вперед, но я положила ладонь ему на грудь, удерживая его на месте. Не отталкивая, просто блокируя выпад. Прикосновение должно было дать ему понять, что не стоит этого делать.

— Я же сказал, что ответ тебе не понравится, Бернардо. — Сказал Эдуард.

Олаф не пытался сократить между ними дистанцию. Он был очень спокоен. Стоя позади Эдуарда, он наблюдал за Бернардо. Олаф не боялся драки — он просто наблюдал. Я не могла подобрать другого слова для того, что он делал. Но вес его взгляда чувствовался даже сквозь солнечные очки.

— Тебе наверняка понравилось видеть ее такой. — Сказал Бернардо. Его голос как будто обламывался по краям, словно он вот-вот заплачет. Я знала, что если тебе помешают вступить в драку, которой очень хотелось, это может спровоцировать слезы. Никогда не встречала такого у мужчин, но все мы люди.

— Я уже сказал, что если бы я трахал ее, мне бы это понравилось. Без этих воспоминаний ее тело для меня абсолютно нейтрально.

— Что значит «нейтрально»? — Спросил Бернардо, как будто не мог не спросить. Или он просто надеялся, что у него получится спровоцировать драку.

— Тут почти нет крови. Убийца забрал все ее внутренности, так что здесь нет… кусочков мозаики, к которым я мог бы прикоснуться, чтобы собрать их в своей голове. Это убийство слишком рафинированное на мой вкус.

— Значит, если бы убийца разодрал ее на части и устроил тут кровавую баню, тебе бы это понравилось? — Спросил Бернардо. Его голос был тихим — едва ли спокойным, но тихим. Я все еще прижимала руку к его груди, чтобы почувствовать, если он двинется. У меня будет мгновение, чтобы решить, хочу ли я, чтобы он врезал Олафу, или не хочу. Если бы я не думала, что Бернардо может пострадать, я бы отступила. Не будь Олаф верльвом, я бы позволила этому случиться. Я очень старалась не думать о том, что он только что сказал. Очень старалась, но у меня ни хрена не получалось.

— Да. Мне бы это понравилось. — Медленно и отчетливо произнес Олаф.

В эту секунду я поняла, что Олаф наблюдал за тем, как мучается Бернардо. Он пил его страдания — не буквально, не так, как я могу питаться на гневе и желании, но Олаф наслаждался страданиями Бернардо. Блядь.

— Хватит. — Сказала я, встав так, чтобы лучше видеть их обоих. — Бернардо, завязывай с вопросами, ответы на которые здесь никто не хочет слышать. Олаф, Отто, а ты завязывай с ответами.

— Ты не можешь указывать мне, что делать, Анита. Даже ты не можешь.

— Ладно, но, Бернардо, послушай, Олаф наслаждается твоей реакцией на его ответы. Ты кормишь монстра внутри него своей болью. Если тебя это устраивает — окей, но ты сам потакаешь ему.

— Я просто хочу его ударить. Или просто ударить хоть что-нибудь.

— Я это понимаю, но Беттина мертва, а Денни — нет. Нам надо подумать и разобраться, что мы упустили, что поможет нам найти ее, потому что я не хочу стоять над ее телом через пару часов или завтра, да и вообще когда-либо. Так что если ты не в состоянии помочь нам найти убийцу и спасти Денни, так и скажи, и мы будем работать без тебя. Я должна знать, можешь ты продолжать или нет.

Он снял очки и протер глаза, потом посмотрел на меня. Мне было трудно смотреть в эти глаза, наполненные болью, но если он может чувствовать нечто подобное, я как минимум должна выдержать этот взгляд.

— Я не знаю,