Троцкий - Дмитрий Антонович Волкогонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я думаю, товарищи, что ничего из этой штуки не выйдет.
Далее, вновь сделав паузу, добавил: «Говорят, что они ставят также вопрос о возвращении в партию исключенных», – а затем сказал:
– Я думаю, товарищи, что это тоже не выйдет.
Зал вновь взорвался продолжительными аплодисментами.
Заканчивая рассмотрение вопроса об оппозиции, Генеральный секретарь подытожил: «Она должна отказаться от своих антибольшевистских взглядов открыто и честно, перед всем миром. Она должна заклеймить ошибки, ею совершенные, ошибки, превратившиеся в преступление против партии, открыто и честно, перед всем миром… Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут – вышибем!»{815}
Троцкий, читая в «Правде» доклад Сталина, все больше поражался самоуверенности и наглости человека, которого он так недооценил! А в отношении оппозиции Сталин еще раз высказался в заключительном слове 7 декабря. Не говоря уже о демагогическом содержании речи, сама форма критики была предельно унизительной. Троцкий подчеркнул карандашом:
«О речах Евдокимова и Муралова я не имею сказать что-либо по существу, так как они не дают для этого материала. О них можно было бы сказать лишь одно: да простит им аллах прегрешения их, ибо они сами не ведают, о чем болтают…
Всем известно, что Раковский наглупил на Московской конференции по вопросу о войне. Сюда пришел он и взял слово, видимо, для того, чтобы исправить глупость. А вышло еще глупее».
Съезд потешался, хохотал, аплодировал, восхищаясь «остроумием» Сталина. Троцкий продолжал подчеркивать строки в «Правде»:
«Я перехожу к речи Каменева. Речь эта является самой лживой, самой фарисейской, самой шулерской и мошеннической из всех оппозиционных речей, произнесенных здесь, с этой трибуны»{816}. Нет, не забыл Сталин сказанного Каменевым на предыдущем съезде: «…тов. Сталин не может выполнить роль объединителя большевистского штаба…» Троцкий вновь убедился, что Сталин ничего не прощает и ничего не забывает.
После съезда ряды оппозиции еще более поредели. Одни, как Зиновьев и Каменев, униженно вымаливали прощение, другие просто отошли от политической деятельности, а третьих ждали аресты и ссылки. Ежедневно Сермукс или Познанский, сохранившие до конца верность своему патрону, сообщали Троцкому: Раковский отправлен в Астрахань, Смирнов – в Армению, а Радек сейчас пока в Тобольске. Назавтра говорили о высылке Серебрякова в Семипалатинск, Смилги – в Нарым, Преображенского – в Уральск… Заглядывая в бумажку, секретарь называл все новые и новые фамилии, но места ссылки оставались прежними: Иркутск, Абакан, Канск, Ачинск, Минусинск, Барнаул, Томск…
Троцкий чувствовал, что его должны вот-вот сослать, но в то же время где-то в глубине души надеялся, что Сталин не решится бросить в тюрьму или отправить в ссылку ближайшего соратника Ленина. Он не хотел верить в то, что его легендарный поезд славы навсегда скрылся за горизонтом.
В конце декабря 1927 года Познанского пригласили в ОГПУ и поручили передать Троцкому предложение выехать в Астрахань. Троцкий в тот же день направил записку в Политбюро, в которой сообщал, что будет работать в каком угодно месте страны, лишь бы этому не препятствовало его здоровье. Но в Астрахань выехать он не может: влажный климат и малярия несовместимы. Через неделю какой-то маленький чин из ОГПУ вызвал утром Троцкого и сообщил: его просьба удовлетворена. Он поедет в район, где климат сухой, что способствует излечению малярии. Монотонным голосом исполнителя было зачитано: «В соответствии с законом, карающим любого за контрреволюционную деятельность, гражданин Лев Давидович Троцкий высылается в г. Алма-Ата. Срок пребывания там не указывается. Дата отправления в ссылку – 16 января 1928 года».
Троцкий отсутствующим взглядом обвел стены обшарпанной комнаты с казенным столом и двумя стульями и, не говоря ни слова, вышел. Ни тени колебаний или раскаяния не было в его душе. Свой выбор он сделал давно. Избранный путь он пройдет до конца.
Наталья Ивановна не подала виду, какое впечатление произвело на нее горестное сообщение. Их хозяин Белобородов, приютивший семью Троцкого на своей квартире, тоже получил повестку о высылке в какое-то трудновыговариваемое селение в Республике Коми. Начались сборы. У Троцкого постоянно находились те лидеры оппозиции, которые еще не сдались или не были сосланы. Бывший наркомвоен был возбужден, отдавал распоряжения, диктовал телеграммы, садился и сам писал протесты, справки, заявления. Он всем своим видом показывал: еще не все проиграно. Партия должна проснуться. Дело революции не может быть загублено.
К 16 января сборы были закончены. Троцкий особенно тщательно просил упаковать все его бумаги, книги, архивные материалы. Сермукс, Познанский и старший сын Лев уложили все эти материалы более чем в 20 ящиков. Утром все – супруги, сыновья, жена А. Иоффе и еще двое-трое родственников – ждали, когда за Троцким придут. Он что-то шутил насчет поездки светлейшего князя Меншикова в Березов, но в маленькой квартире стояла необычная тишина. А пришедший Раковский сообщил, что на Казанском вокзале собралась огромная толпа людей, которые хотят проводить Троцкого. Милиция не может рассеять собравшихся. Выставили портреты Троцкого, некоторые молодые люди ложатся на рельсы перед поездом.
Наконец раздался телефонный звонок из ОГПУ и сообщили, что отъезд переносится на два дня. Причины не объясняли.
Постепенно все разошлись – впереди еще два коротких зимних дня.
Однако уже на следующий день пришла большая группа сотрудников ОГПУ. Троцкий вначале не открывал дверь квартиры, указывая на вероломство «нынешних вождей», а когда все же пришлось их впустить, отказался подчиниться приказу о выходе из квартиры, называя его незаконным. Несколько сотрудников взяли опального вождя на руки и спустили по лестнице к машине. Старший сын Троцкого бежал впереди, стучал на каждой лестничной клетке во все двери подряд и кричал: «Смотрите, товарищи! Троцкого насильно вывозят!» Некоторые двери приоткрывались, оттуда выглядывала чья-то голова, испуганно или недоуменно глядела на странную картину и тут же исчезала… Страх перед тайной службой незаметно протягивал свои щупальца на заводы, фабрики, учреждения, в коммунальные квартиры. Скоро весь народ станет не только подневольным творцом общества-казармы, но и молчаливым, безропотным свидетелем своего собственного порабощения. Своими руками народ построит тюрьму, которую сам же и заполнит… О каждом троцкисте ОГПУ скоро будет знать все. Тысячи людей будут заняты этим «пролетарским» делом.
Как развивались события дальше, проследим по воспоминаниям Натальи Ивановны Седовой: «Едем по улицам Москвы. Сильный мороз. Сережа без шапки, не успел в спешке захватить ее, все без галош, без перчаток, ни одного чемодана, нет даже ручной сумки, все совсем налегке. Везут нас не на Казанский вокзал, а куда-то в другом направлении – оказывается, на Ярославский. Сережа делает попытку выскочить из автомобиля, чтобы забежать на службу к невестке и сообщить ей, что нас увозят. Агенты крепко схватили Сережу за руки и обратились к Л.Д. с просьбой уговорить его не выскакивать из автомобиля. Прибыли на совершенно пустой вокзал. Агенты понесли Л.Д., как и из квартиры, на руках. Лева кричит одиноким железнодорожным рабочим: «Товарищи, смотрите, как несут т. Троцкого!». Его схватил за воротник агент ГПУ, некогда сопровождавший Л.Д. во время охотничьих поездок. «Ишь, шпингалет», – воскликнул он нагло. Сережа ответил ему пощечиной опытного гимназиста. Мы в вагоне. У окон нашего купе и у дверей – конвой. Остальные купе заняты агентами ГПУ. Куда едем? Не знаем. Вещей нам не доставили. Паровоз с одним нашим вагоном двинулся. Было 2 часа дня. Оказалось, что окружным путем мы направлялись к маленькой глухой станции, где нас должны были прицепить к почтовому поезду, вышедшему из Москвы с Казанского вокзала, на Ташкент. В пять часов мы простились с Сережей и Белобородовой, которые должны были со встречным поездом вернуться в Москву. Мы продолжали путь. Меня лихорадило. Л.Д. был настроен бодро, почти весело. Положение определилось»{817}.
Сталин за два дня до высылки Троцкого выехал в Сибирь в связи с проблемами в хлебозаготовках, предварительно отдав необходимые распоряжения в отношении Троцкого. Секретарь ЦК ВКП(б) С. В. Косиор шифровкой сообщил Сталину: «Сегодня в два часа отправили Троцкого под конвоем в Алма-Ату. Пришлось взять силой и нести на руках, так как сам идти отказался, заперся в комнате, пришлось выломать дверь. Вечером арестуем Муралова и других…» Сталин ответил: «Шифровку о художествах Троцкого и троцкистов
