Антология сатиры и юмора ХХ века - Владимир Николаевич Войнович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, — сказал Ревкин. — наша партийная печать должна излагать события в нужном нам свете. Но тебе, Ермолкин, следовало подумать, стоит ли изображать героем изменника родины. Своим очерком ты только дискредитируешь нашу газету и всю нашу печать в целом. Это ж спроси на улице любого колхозника, и каждый скажет тебе, как погиб капитан Миляга. Для чего же ты печатаешь такую ложь? Сам ты это придумал или тебе кто поручил?
Ермолкин стоял, вытянув руки по швам и мелко дрожа. Слышно было, как стучат его зубы. Видя его растерянность, Ревкин решил наступать дальше.
— Я тебя спрашиваю, Ермолкин, — сказал он уже более определенно. — Кто тебе дал задание дискредитировать нашу печать?
— Да я… собственно… — залепетал Ермолкин едва слышно. — Федот Федотович мне сказал… — Тут он прикусил язык и оглянулся на Борисова. Ревкин понял, что Ермолкину и тем, кто стоит за его спиной, пора показать характер.
— Так вот что, любезный, — сказал он, четко выговаривая каждое слово, — никаких Федотов Федотовичей я лично пока не знаю. И газета наша «Большевистские темпы» — орган не Федота Федотовича, а райкома партии, и прошу это крепко зарубить себе на носу. А пока что я отстраняю вас от работы и возбуждаю против вас персональное дело. — Называя Ермолкина на «вы», он как бы переводил его за ту черту, за которой с человеком говорят уже не как с товарищем, а как с врагом.
— Ну и ну! — сказал вдруг Борисов.
— Товарищ Борисов, вы что-то хотели сказать?
— Да, скалу — Борисов поднялся и заговорил не спеша: — Я тут, Андрей Еремеевич, кое-что недопонял. Я как-то думал, что бюро у нас коллективный орган, а вы товарища Ермолкина вроде как сами отстраняете от работы и сами возбуждаете персональное дело. Так вот мне не очень понятно, зачем мы сюда собрались? Это первое. А второе, чего я недопонял, так это вот вашего отношения к погибшему капитану Миляге. Сейчас, как вы знаете, идет война со смертельным нашим врагом. Ну, я не буду вам говорить, что война очень тяжелая. Когда не только внешние, но и внутренние наши враги сильно активизировались. И не где-нибудь, а в нашем районе. Вы помните, здесь орудовала, прямо, можно сказать, у нас на глазах, банда Чонкина. И вы не хуже меня знаете, кем оказался этот так называемый Чонкин. И про Курта пресловутого вы тоже, я думаю, слышали. И в этих условиях, когда нашим партийным, можно сказать, долгом является противопоставить подобным бандам наши органы, в этих условиях я не могу понять, для чего первому секретарю райкома партии нужно, чтобы работники органов в глазах населения выглядели предателями и изменниками.
Ревкин хорошо знал Борисова и понимал, что тот никогда не решился бы идти против мнения своего начальства. Если сейчас он это делает, то не иначе как с чьего-то одобрения. Ревкин прекратил прения и в расстроенных чувствах уехал домой. Аглая, не ожидавшая увидеть его в столь раннее время, удивилась:
— Ты что, заболел?
— Нет, — сказал Ревкин и, уйдя к себе в комнату, заперся изнутри.
Приникнув к замочной скважине, Аглая видела, как ее муж, заложив руки за спину, быстрыми шагами ходит из угла в угол по комнате. Время от времени он освобождал руки, чтобы погрозить кулаком кому-то.
— Ничего, — провозглашал он, размахивая кулаком. — Вы не на того напали! Я тоже кусаться умею! Я вам еще покажу!
И опять закладывал руки за спину, и опять быстро-быстро ходил из угла в угол. Вдруг выскочил из комнаты:
— Где машина?
— Ушла в гараж. — Закуривая «Беломор», Аглая нервно ломала спички.
— Звони Мотьке, пусть гонит сюда.
— Да что случилось-то?
— Ничего не случилось. Звони, тебе говорят!
— Если ты позволяешь себе так говорить с женой, — вскипела Аглая, — то сам и звони.
Ревкин остановился и посмотрел на Аглаю. Он посмотрел на нее тем беспощадным взглядом, каким смотрел только на врагов народа.
— Товарищ Ревкина, — сказал он тихо, но отчетливо. — Я тебе не как муж, а как твой партийный руководитель приказываю…
Аглая кинулась к телефону. Моти в гараже не оказалось, сказали, что она в чайной. А в чайной не было телефона. Аглая послала в чайную сына Владилена, а сама, куря папиросу, ходила под дверью мужниной комнаты.
Наконец явились Владилен с Мотей. Машина стояла у калитки. Аглая постучала кулаком в дверь мужа. Тот выскочил и бегом к машине. Мотя и Аглая за ним. Пока они добежали. Ревкин уже нетерпеливо ерзал на правом сиденье.
— Давай быстро! — прикрикнул он на Мотю. Нервность его передалась Моте, она долго не могла попасть ключом в замок зажигания. Аглая забежала справа, открыла дверцу:
— Андрей, ты как жене скажи мне — куда ты?
— В обком! — сказал он, вырвав у нее и захлопнув дверцу.
Машина с места рванула и понеслась, плюхаясь в лужи, окатывая брызгами случайных прохожих.
4
Дорога была длинная. Она убаюкивала. Через полчаса Ревкин сидел уже в своей обычной величественной позе и, поглядывая по сторонам, спокойно взвешивал шансы.
«Вы, Идиот Идиотович, — мысленно обращался Ревкин к далекому Федоту Федотовичу Фигурину, — кажется, немного ошиблись. В погоне за дешевой популярностью вы решили половить рыбку в мутной воде».
Ревкин понимал, что Миляга как таковой вряд ли всерьез интересовал Фигурина, который просто искал предлог для замены руководства района своими людьми. Но Фигурин переоценивал свои силы. Он не знал, что у Ревкина в области есть рука — сам Петр Терентьевич Худобченко, с которым у Ревкина старые связи. В двадцать пятом году вместе учились на рабфаке. И тогда Худобченко дал ему рекомендацию в партию. Вместе проводили коллективизацию…
— Мы еще посмотрим, чья возьмет. — сказал Ревкин вслух.
— Что? — спросила Мотя.
— Ничего, это я сам с собой. Заговариваться начал. — Он улыбнулся. К нему возвращалось не то чтобы хорошее, но обычное деловое настроение. Он даже стал поглядывать по сторонам.
Старуха в лаптях и с мешком на спине тащилась, согнувшись, по обочине в город.
— А ну-ка останови! — приказал Ревкин.
Мотя затормозила. Ревкин откинул дверцу.
— Куда, бабуля, путь держишь?
— В город, милок, в город, — заулыбалась бабуля доверчиво.
— На базар, что ли?
— Не на базар. Дочке гороху несу. Муж на фронте, а сама с двомя робятами голодует больно.
— Ну ладно. — сказал Ревкин и закрыл дверцу.
Машина
