Роза из клана коршуна - Тианна Беллер

Тяжёлые крепкие руки кандалами сжались на её запястьях.

- Госпожа Корсач!?! - голос был отрывистым, злым и одновременно удивлённым.

- Ес-сли наст-только, - девушка едва могла выговаривать слова от ужаса, образы из чужого сна живо всплывали перед глазами и лишали воли, - мож-жете съесть меня...

- Я Вас напугал? - мужчина смягчил тон и расслабил руки, приподнимая голову с колен девушки. - Вы плачете?

Каринка быстро утёрла со щёк грязные разводы и опрометью бросилась к выходу, дрожа от шока и инстинкта самосохранения, но мягкий низкий голос с уставшими печальными нотками остановил её у самого края:

- Останьтесь. Пожалуйста, госпожа Корсач, не уходите. Я не причиню Вам вреда, Вы же знаете, что можете доверять мне. Сейчас время пересменки, и будет неосмотрительно, если Вас увидят выбегающей из моего шатра.

Каринаррия Корсач оценила здравость подобных доводов, присовокупив к попранной чести долгую и мучительную смерть от лап или щупалец (после этого сна они ей до конца жизни за каждой блондинкой мерещиться будут) ревнивой Феррбены. Она осталась, но постаралась сесть поближе к выходу, ей было стыдно бояться этого много выстрадавшего и очень героического человека, только стыд не слишком влиял на общее поведение.

- Подойдите поближе, - голос Рокирха не был суровым, скорее слегка насмешливым (несмотря на всю горечь, чужой страх его временами начинал забавлять), тем не менее девушка послушно подползла к мужчине и компактно пристроилась возле его ног, подобрав к подбородку коленки. - Здесь особая система. Нас никто не услышит. Сами понимаете, другим лучше не знать про... такой жизненный опыт. Мне очень жаль, что Вы видели это.... Понимаете, госпожа Корсач, мне очень важно, чтобы артефакт был найден. То, чему мы научились за эти три года, не панацея, и Вы сами могли убедиться на примере этого несчастного гроллина. Малейшее потрясение и человек снова теряет разум. Обретя этот артефакт, мы сможем противостоять Тварителю, не только защищаться, но и спасать уже заразившихся. Этот цветок сможет спасти людей. У меня не было возможности раньше поговорить с Вами наедине об этом, простите. Вы имеете полное право ненавидеть меня, я это принимаю, но, пожалуйста, не сбегайте сейчас, когда мы так близки к спасению. Вы наш последний шанс. Помогите нам, госпожа Корсач. Помогите мне...

Девушка подавленно молчала, образ сурового и холоднокровного вурлока, что прошёл множество испытаний и с юных лет занимался спасением своего народа, совершенно не сочетался в её сознании с самой возможностью принесения извинений какой-то обычной наставнице из пансионата, одной из своих многочисленных пешек. Рокирх по-своему расценил её молчание.

- Возможно, это прозвучит слишком театрально, - мужчина говорил тихо и немного неловко, явно опасаясь проронить лишнее слово при посторонних, - но я понимаю Вас. Я могу понять ваши мучения и ту неоценимую жертву, на которую Вы идёте каждый день ради простых смертных. Я не знаю, как происходит эта пытка для Вас, не знаю её силы, только хочу помочь Вам, хотя бы теперь.... Так получилось, что я был поздним ребёнком и среди окружения моего отца не было никого, чьи дети приходились бы мне сверстниками. До пяти лет я играл с детьми нашей экономки. Их было трое: Шнэгхир, мой ровестник, сестра-двойняшка Фиарьг и его младший брат Силесен. Сложно назвать это дружбой, но на то время мя считали себя неразлучной компанией и самыми верными товарищами. Когда я вернулся из школы, различие в положении стало значительно очевиднее, я вырос, приобрёл другие манеры и был куда более натренированным, и они это почувствовали. Шнэгхир стал чопорным, держался отстранённо и приторно учтиво, как с заразным больным. Малыш Силесен побаивался меня и старался не попадаться на глаза. Фиарьг, напротив, почти не давала проходу, доводя своим кокетством. Мы все тогда были в страхе перед лютовавшей эпидемией и мечтали о помощи из-за пустыни, говорили только об этом, проклинали ведунов. Тогда же моё новое окружение вело себя с ней крайне недостойно. Неожиданно Фиа стала очень отстраненной, подолгу плакала, слонялась без смысла от окна к окну, разговаривала сама с собой, побаивалась людей. Она была лишь помощницей экономки, и на её причуды никто не обращал внимание. Теперь я виню себя за предвзятость. Однажды Фиа просто не выдержала. Как-то мне удалось выловить в коридоре Силесена: хотел разговорить. Ему было десять. Мимо проходила Фиа, она была бледнее обычного, какая-то неухоженная с оторванным рукавом. Она много кричала, винила всех, меня, а потом сказала, что Видит. А Силесен обернулся. Я не видел, как он разорвал сестру, я убежал в свою комнату. Я испугался, и эта зараза пошла по всему дворцу. Я не смог вовремя помочь ей, не смог убить малыша Сэна. Я не хочу, чтобы это повторилось ещё с кем-либо. Я не могу этого допустить, госпожа Корсач. Я не прощу себе, если и Вы сломаетесь...

Тогда девушка не ответила, посчитав, что Рокирху просто нужно выговориться после стольких лет вынужденного молчания, и, посидев с ним немного, потихоньку пробралась в свой навес и вопреки собственным ожиданиям заснула крепким и совершенно спокойным сном без кошмаров или гнетущих видений. Она точно знала, что уже не сможет смотреть на высокого не по возрасту серьёзного мужчину, не вспоминая отощавшего загнанного на кромку рассудка подростка перегрызающего глотку своему убийце. Вряд ли им руководствовало какое-либо желание, превышающее инстинкты тадо, он просто выживал, словно участвовал в ужасной абсурдной игре...

День тянулся до отвратительного медленно. Отвыкшая от длительных пеших переходов, Каринаррия готова была бесславно пасть как загнанная лошадь уже после двух часов ходьбы по подозрительно ровной, услужливо присыпанной золотистыми песком дорожке. Зажившая, казалось, ещё в Брагране рана от феерического спасения в исполнении Владомира, начала давать о себе знать ноющей болью и периодическими судорогами. Тёплый и влажный воздух быстро вызывал одышку, делал одежду тяжёлой и грузной. пошатывающаяся девушка то и дело, преодолевая гордость, повисала на услужливо предложенных плечах Ероша или Ларсареца. Прочие, если и были не против помочь слабосильной девице, предпочитали лишний раз не вызывать недовольство её официального эскорта и только хмуро ворчали из-за постоянных задержек. Феррбена хранила выразительное молчание, позволяя себе легчайшей походкой вырываться вперёд и очень грациозно с рассеянным и слегка ироничным выражением хорошенького личика возвращаться обратно, словно она совсем не ожидала такой медлительности от менее статной охраняемой. Если ранее Каринка могла сомневаться, то теперь, глядя на затянутые в узкие штаны длинные ноги вурлачки и насмешливый изгиб губ, понимала, что ненавидит её сильнее, чем проклятый лес, духоту, влажность и заплетающиеся ноги в мало подходящих для этого туфлях. Мужчины смотрели на их противостояние с явным удовольствием, хоть чем-то развлекая себя, потому что окружающее пространство поражало своей однотипностью и просто вышколенной правильностью. До тошноты ровные ряды правильных, едва не улыбающихся деревьев, словно выставленных на парад перед приездом высокопоставленных гостей, вытягивались по струнке. На их ветвях не было ни птиц, ни мелких зверьков. Во мху не копошились насекомые, вездесущие любопытные сумеречники не подглядывали из своих лежбищ голодными алчущими глазами. Все было отвратительно спокойно, и от этого время перехода мучительно растягивалось не только для хромающей девушки.