Екатерина Великая (Том 2) - А. Сахаров (редактор)

– Гофмейстерины Жеребцовой, сестры фаворита?

– Угу! Вам уже доложили? Должно быть, всеведущий здесь Штединг? Так точно. Брат любит сестру и ничего почти от неё не скрывает, особенно если той хочется что-либо узнать… Сестра любит лорда… Так можно думать… И его золото, в этом и сомневаться нельзя… И если хочется что-нибудь лорду узнать от сестры, то…

– Он это знает? Я тоже допускаю… Что же он узнал? И это касается нас?.. Меня?..

– Нас вообще и вашего величества – особенно. Это верно. Когда зашёл разговор между государыней и фаворитом о тех трудностях, с которыми связано настоящее сватовство, фаворит заявил: «Там что бы ни говорилось на словах… но подвести бы лишь мальчика (Простите, ваше величество, я передаю точно чужие слова.)… Подвести бы его к подписанию договора да к обрученью… Как будут ждать его к делу, придёт последний час, и можно дать к подпису всё, что следует. Тогда духу не хватит у мальчика… назад попятиться… Так в переговорах, мол, можно быть и поуступчивей!» Так он сказал, мой друг…

– А… что же… что отвечала она? – едва переводя дух от нахлынувшего негодования, спросил Густав.

– Помолчала, покачала головой и сказала: «Может, ты и прав. Посмотрим, как дело будет».

– Да? Она ему не сказала, что он – бездельник? Ну, хорошо. «Посмотрим, как дело будет», милый дядя. Идёмте встречать дорогих гостей!

– Простите, один вопрос… Если речь зайдёт о деле? А нынче здесь будет и государыня, и все её советники с Зубовым во главе… Как желаете вы ответить, мой друг? – мягко, вкрадчиво спросил регент. – Мне это надо знать лишь для того, чтобы и самому не поступать вразрез с вашей волей и решением…

– Понимаю, понимаю. Вам незачем извинять своего вопроса, милый дядя, – с обычным спокойным, бесстрастным видом заговорил овладевший собою король, – я отвечу правду. Да, да. Повторю то, что сказал четверть часа назад: на некоторые уступки ради суеверия здешнего народа я согласен… И – больше ничего. А там – ваше будет дело выяснять, как далеко можно зайти в этих «уступках». Словом, я только скажу, что удалил все сомнения, возникшие у меня по вопросу о религии. Ясно?

– Превосходно, Густав. Лучшего ответа придумать нельзя… уж хотя бы потому, что он будет звучать правдой. А правда – невольно подкупает людей…

– Которых нельзя подкупить червонцами? О, вы мудрый политик, герцог. Я люблю учиться у вас государственной мудрости и надеюсь заслужить ваше одобрение…

– Вперёд даю его, мой король… Проходите… Хотите, чтобы я раньше? Извольте. Правда, тут уже люди в соседней комнате… Слышите: движение, голоса… Идём!

Подавляя самодовольную улыбку, регент понюхал табаку и двинулся к дверям.

В то самое время, когда король со своими советниками обсуждал вопрос о том, как ему дальше поступать, императрица в своей спальной убирала бриллиантами причёску и туалет внучки, которую вместе с матерью собралась повезти на бал к предполагаемому жениху.

Мария Фёдоровна была тут же и своим добрым, тягучим голосом сообщала императрице новости гатчинской жизни, говорила о Павле, который по нездоровью сам не может выезжать на балы, о дочерях…

Императрица слушала, покачивала головой, но мысли её были далеко, а глаза даже с некоторой тревогой обращались к личику княжны, сильно изменившемуся за последние дни. Фигурой княжна напоминала мать, только в более законченном, изящном виде. Несмотря на молодые годы, её высокая, прелестно сформированная грудь была почти развита. Плечи и руки, обнажённые бальным платьем, отличались красотою линий, как и тонкая шейка. Личико, свежее, здоровое, всегда поражающее своею белизною и румянцем, сейчас носило какое-то особое выражение.

С него не исчез оттенок детской наивности и чистоты, каким оно отличалось и пленяло окружающих всегда. Но теперь вокруг больших, доверчиво глядящих глаз легли какие-то лёгкие тени, словно синева усталости. Однако теперь её глаза горели много ярче, чем до сих пор. И блеск их был особенный. Не оживление, не предвкушение радости загоралось в них, а словно они видели вдалеке нечто незримое другим, непонятное и самой княжне… Что-то большое, грозное… пугающее даже, но в то же время манящее, как влечёт душу тьма пропасти, чернеющая у самых ног…

И робкая покорность, безропотная готовность встретить и перенести это «неотразимое» светилась в глазах, в новой, необычной для девушки улыбке, какою время от времени озарялось её лицо, когда улыбались одни розовые, нежные губы, а глаза оставались задумчивыми и серьёзными.

Такою, должно быть, рисовалась Мадонна после Благовещения глазам Джотто и других старых вдохновенных мастеров…

Несказанная радость и неизбежная мука – так можно было бы выразить то, что смутно рождалось в душе девушки, маня и пугая её радужным миражом первой девичьей любви…

Покорно поворачивалась княжна, повинуясь бабушке, нагибала голову, давала свои нежные гибкие руки украшать золотыми браслетами, горящими огнями дорогих камней, а сама глядела перед собой в задумчивости.

– Chere Alexandrine, о чём это ты замечталась так? – вдруг внушительно, почти резко обратилась к ней мать. – Бабушка тебе говорит, а ты и не отвечаешь…

– Простите… виновата… Я, право, я… – вся розовея, залепетала княжна, – папа там болен, один… Я думала…

– Э, матушка, поди, болезнь неопасна. Вчера – делал свой парад. Завтра – опять станет делать… Бал у вас через три дня назначен. И не отменяет он его. Просто знаю я, не любит он из своей Гатчины выезжать. Оно и лучше. Мы тут без него повеселимся на свободе, не правда ли, милочка моя? Я говорила, что ты совсем у меня расцвела… И как скоро… Вот что значит…

Екатерина не договорила, видя, что внучка вспыхнула до самого корня своих густых красивых волос, пышно убранных теперь и увенчанных диадемой из крупных бриллиантов.

– Ну, ну, молчу! Не хочу тебя смущать. Вон и строгая наша Шарлотта Карловна поглядывает на меня с укоризной. Зачем толкую, мол, девочке о том, чего не надо…

Екатерина кивнула в сторону воспитательницы княжон, генеральши Ливен, которая в немом протесте воздела кверху свои мягкие белые руки.

– Ну, подымайся с колен. Всё готово. И мне помоги встать. О-о-ох, засиделась… Посмотрю на тебя издали, как выглядишь в уборе, милочка…

Быстро поднялась княжна, отодвинула скамеечку, на которую опиралась коленами, взяла под руку императрицу, которая другой рукой тяжело опёрлась на свою трость, и твёрдое упругое дерево сильно изогнулось под давлением этой руки.

Встав на ноги, Екатерина слегка потёрла себе колени, скрывая гримасу боли, но сейчас же лицо её снова прояснилось, озарилось весёлой, молодой улыбкой.

– Стань против света… Так… Прелесть… И бриллианты пасуют перед нами. Глазки сверкают сильней, право, Мари! Дурак будет тот, кто не оценит такое сокровище! Ну, поезжайте… Ты – с мамой… И с Шарлоттой Карловной своей, конечно… А мы – с вами, генерал, – обратилась она к Зубову, который тут же беседовал в глубине комнаты с графиней Протасовой и Анной Никитичной Нарышкиной.

– Готов, государыня. Мне доложили: карета давно подана.

– И я сейчас готова. С Богом, малютка. Танцуй, веселись!..

Нежно привлекла к себе внучку Екатерина и осторожно коснулась поцелуем лба, чтобы не смять причёску, не осыпать пудры, по требованию моды покрывающей волосы княжны.

Парадная золотая карета с зеркальными стёклами, с неграми-гайдуками позади и скороходами по бокам, запряжённая восемью великолепными лошадьми, стояла у малого подъезда, выходящего на Неву.

– А вечер свежий, – спускаясь по лестнице, заметила императрица, запахивая полы дорогого мехового салопа, наброшенного на плечи, – вы не зябнете, генерал? Пожалуйста, не храбритесь. В карете я укутаю вас тоже… Простудиться можно! – с материнской заботливостью обратилась она к фавориту.

В то время, когда Зубов и дежурный офицер помогали ей сесть в карету, Екатерина подняла глаза к небу, поглядела по направлению к крепостному шпицу.[206]

Небо было чисто. Луна ещё не всходила, и на тёмном просторе среди бледных, северных звёзд ясно вырисовывались очертания кометы, как раз в это время появившейся на горизонте Европы.

Грузно опустившись на подушки кареты, отставя в сторону свою трость, с которой не разлучалась последнее время, Екатерина подобрала меховую накидку, чтобы дать больше места Зубову, а сама в раздумье медленно покачала головой.

Кони с места плавно пошли вперёд. Карета мягко заколыхалась на своих упругих рессорах, к которым привешен был кузов, словно люлька на ремнях.

Зубов уловил жест императрицы.

– Вас всё беспокоит это небесное явление, государыня, – своим мягким, вкрадчивым голосом заговорил фаворит. – Не понимаю, отчего?

– Нет, я не тревожусь… Только пришло на ум: отчего такое совпадение? Вот перед смертью покойной императрицы тоже явилась комета…