Мои печальные победы - Станислав Куняев

В январе 2005 года Путина чуть ли не силой заставили в Освенциме произнести речь. А когда он сказал там что-то весьма слабенькое с точки зрения холокоста и вины России, его стала «полоскать» европейская пресса. И особенно польская. За то, что плохо и неубедительно покаялся.

Но я вышел на трибуну еще и затем, чтобы сказать присутствующим на Соборе писателям о том, что осенью этого года журналу «Наш современник» исполняется 50 лет. Это действительно журнал писателей России. Возьмите в руки любой номер, и вы убедитесь, что в нем половина, а то и более авторов это те, кто живут в республиках, краях и областях нашей страны. Не потому ли мы понимаем всю свою ответственность за сохранение межнационального мира в России и за ее пределами?

За последние десять лет мы издали три номера, посвященные нашим отношениям с братской Белоруссией, два номера о жизни и культуре Башкортостана, два аналогичных номера с участием писателей и общественных деятелей республики Коми… А еще был и ханты-мансийский номер. Можно еще вспомнить татарский и якутский номера или выпуск журнала со стихами лучших поэтов Северного Кавказа, в том числе чеченских поэтов (и это в разгар чеченской войны!). Мы щедро предоставляем страницы журнала авторам из Абхазии и Приднестровья, поэтам Северной Осетии. Обычным делом были и есть и нашем журнале публикации поэтов, прозаиков и публицистов с еврейскими фамилиями — Исраэля Шамира, Михаила Агурского, Бориса Слуцкого, Роже Гароди, Марка Голанского, Аркадия Львова, Михаила Грозовского, Семена Сорина. Всех не упомнишь. А потому, когда осенью мы будем отмечать 50-летие журнала и вы в своих республиках, краях и областях, надеюсь, тоже проведете встречи с читателями, посвященные этому юбилею, не забудьте сказать о главном: журнал «Наш современник» открыт для авторов всех национальностей, живущих на просторах России. Лишь бы они жили мыслями и чувствами о судьбе России. Расскажите читателям о журнале, помогите нам увеличить к юбилею журнальную подписку и не забывайте: «Наш современник» — это наша общероссийская литературная судьба — и прошлая, и настоящая, и будущая.

ПУШКИН — НАШ СОВРЕМЕННИК

Судьба пушкинского «Современника» была весьма плачевной. В 1836 году вышло четыре тома. Два первых — тиражом 2400 экземпляров, из которых разошлось не более трети, а тираж четвертого по причине малого спроса снизился почти втрое. После гибели Пушкина журнал стал постепенно чахнуть, и когда Плетнев передавал его Некрасову, у «Современника» оставалось всего лишь 233 подписчика.

А между тем он был любимым детищем Пушкина. Во многих письмах последнего года жизни — жене, друзьям, издателям — поэт с волнением и восторгом рассказывает о каждом из номеров, расхваливает авторов, ругается с книготорговцами и недругами-журналистами. Его шедевры — «Скупой рыцарь», «Родословная моего героя», «Капитанская дочка», «Медный всадник», «Путешествие в Арзрум» — печатаются в «Современнике». Рядом с повестями Гоголя, стихотворениями Тютчева, Жуковского, Боратынского, Кольцова, Лермонтова, Дениса Давыдова… Какие имена! Казалось бы, нарасхват должен идти журнал!

Но все было тщетно. Грамотная светская чернь уже была увлечена бульварным чтивом Булгарина, крикливыми антипушкинскими статьями Греча и Полевого, трескучими стихами Бенедиктова, ходульной прозой Марлинского, коммерческими романами французских сочинителей, о которых поэт в 1834 году написал с беспощадной язвительностью: «Легкомысленная невежественная публика была единственною руководительницеюи образовательницею писателей. Когда писатели перестали толкаться по передним вельмож, они в их стремлении к низости (! — Ст. К.)обратились к народу, лаская его любимые мнения или фиглярствуя независимостью и странностями (! — Ст. К.)9но с одной целью: выманить себе репутацию или деньги! В них нет и не было бескорыстной любви к искусству и к изящному. Жалкий народ!»

Так что Пушкин и его гениальные современники были поставлены, говоря нынешним языком, в положение «маргиналов»… Не напоминает ли нам эта картина сегодняшнее время, если вспомнить судьбы Георгия Свиридова, Юрия Кузнецова, Николая Тряпкина, Александра Панарина?..

Рыночные нравы, хлынувшие в 30-е годы XIX века в русскую журнальную и газетную жизнь из буржуазной Европы, озадачили и даже испугали Пушкина. Почти за два века до господства телевизионных сериалов, детективов, женских романов и прочего «мыла» он почувствовал тлетворный запах перемен и бросил в лицо этой многоликой бесовщине перчатку:

«Явилась толпа людей темных с позорными своими сказаниями, но мы не остановились на бесстыдных записках Генриетты Вильсон, Казановы и Современницы. Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона и на пояснения оных клейменого каторжника. Журналы наполнились выписками из Видока. Поэт Гюго не постыдился в нем искать вдохновений для романа, исполненного огня и грязи. Недоставало палача в числе новейших литераторов. Наконец и он явился, и к стыду нашему скажем, что успех его «Записок», кажется, несомнителен».

Не в бровь, а в глаз — сказано о нашем сегодняшнем книжном и гламурном рынке. В другой своей записи о зловонном потоке, текущем в Россию с Запада, отчаявшийся Пушкин, сам настрадавшийся от цензуры, поневоле воззвал к ней: «Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения законодательства».

Сказано как будто о нашем времени, ежели вспомнить, что Дума российская много лет не может даже сформулировать, что такое порнография, и никакого толкового сопротивления всяческим (позвольте, скажу грубым блатным языком) «отвязанным сукам» оказать не может. А Пушкин — сопротивлялся по-своему, по-пушкински. Он на вызов «цивилизованной черни» ответил «Памятником»:

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,К нему не зарастет народная тропа.Вознесся выше он главою непокорнойАлександрийского столпа.

Вот в чем он увидел спасение от «рыночной демократии», от «пипла, который хавает», — в народной тропе.

Из языка нынешних политиков, столпов «желтой прессы» и телевизионных шоуменов исчезло простое и древнее слово «народ». Они брезгуют этим словом, стесняются и не любят его. Их демократическим вкусам «любезен» «электорат». А мы в «Нашем современнике» спасали пушкинскую суть и честь народного слова, публикуя жизнеописания Есенина и Шолохова, Павла Васильева и Николая Клюева. Это — в последние 15 лет. А если оглянуться на 60—80-е годы, то как не вспомнить великую деревенскую прозу: «Царь-рыбу» Астафьева, «Прощанье с Матерой» Распутина, «Лад» Белова, «Калину красную» Шукшина. Именно эти вехи обозначили «народную тропу» журнала. Благодаря им мы стали самым востребованным литературным журналом для читающей России. Мы не позволили оттеснить наших лучших писателей в «маргинальный» угол. Вот почему благодарные читатели даже в наше враждебное культуре время каждый год присылают в редакцию около трех тысяч писем — из разных мест, куда доходит журнал: от самого северного в России Трифонов-Печенгского монастыря до русского Крыма, от белорусской Гомельщины до магаданского поселка Синегорье… Разве поток этих писем не есть «народная тропа»?

Наш умный, страстный, жаждущий веры и справедливости читатель стал желанным коллективным автором журнала. Два раза в год мы щедро даем ему слово, чтобы в этом стихийном, искреннем многоголосье уловить смысл нынешней народной жизни, понять народную правду и нащупать ответную тропу к ней.

Многослойный историзм Пушкина, вершин которого он достиг в «Борисе Годунове» и «Капитанской дочке», был не понят «образованщиной» той эпохи. Катенин объявлял пушкинскую трагедию «нулем», Кюхельбекер поставил ее ниже фальшивых пьес Кукольника, журналист Надеждин издевался над поэтом в «Телескопе»:

«Бориса Годунова»Он выпустил в народ,Убогая обнова,Увы! на новый год.

Впрочем, Пушкин все это предвидел:

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Подобно «холодной толпе» тех лет наша новолиберальная чернь не прочитала историческую эпопею Ирины Владимировны Римской-Корсаковой «Побежденные», прошла мимо леоновской «Пирамиды», не заметила личутинского «Раскола», брезгливо отвернулась от блистательных повестей Проханова «Идущие в ночи» и «Чеченский блюз»… А ведь все эти произведения, печатавшиеся в журнале, каждое по-своему продолжает традицию пушкинской исторической прозы. В них народные и государственные начала ищут союза и равновесия, а если находят его в роковые минуты истории, то творец может с облегчением вспомнить заветные слова: «Окрепла Русь, так тяжкий млат, дробя стекло, — кует булат». Верим, что история не прекратила течение свое, что мы еще услышим звон, летящий с этой волшебной пушкинской наковальни.