Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

После того как отзвучали фанфары, раздались звуки гимна «Слава вождю», прерываемые каждые пять секунд залпом артиллерийских батарей.

В Ротонде выступали Мэнсфилд, Уоррен и Маккормак. Слушатели были, конечно, придирчивы. Никто не критиковал Маккормака, потому что он в сущности ничего не сказал. Однако слова председателя Верховного суда, решительно осудившие людей, разжигающих ненависть, были встречены со смешанным чувством. Роберт Кеннеди считал, что упоминание о ненависти было неуместно, а Макджордж Банди заявил, что «основной смысл разыгравшейся трагедии в том, что она бессмысленна». Лишь Кеннет Гэлбрайт понял подлинный смысл выступ пения Уоррена. Он писал в своем дневнике: «Уоррен сказал то, что нужно было сказать: если мало тех, кто выступает за убийство, то многие способствуют созданию атмосферы, которая наводит людей на мысль об убийстве». Однако наиболее полемичной из трех была речь лидера демократического большинства в сенате. Подобно Уоррену, Майкл Мэнсфилд понял сущность преступления в Далласе, заявив, что «фанатизм, ненависть, предубеждение и высокомерие слились в этот ужасный момент в одно целое, чтобы погубить Джона Кеннеди». Образность и блестящая манера изложения отличали речь Мэнсфилда от других. Это был подлинный шедевр, оставшийся, как это бывает с многими блестящими речами, не оцененным должным образом в момент его произнесения. Из-за скверной акустики многие даже не слышали Мэнсфилда, а многие из числа тех, кто слышал его, были воспитаны в традициях сдержанности и нарочито преуменьшенных оценок. Их шокировала откровенность и эмоциональность Мэнсфилда. Дуглас Диллон поеживался, а британский посол Дэвид Ормсби-Гор нашел речь Мэнсфилда ужасной. Почти никто из присутствующих не понял, что это было данью молодому президенту и первой леди. Смотревшие на Жаклин Кеннеди участники панихиды считали, что Мэнсфилд допустил при ней неуместную жестокость. Однако их не было в президентской машине SS 100 X, они не видели крови, они не пережили кошмара операционной № 1 в Парклендском госпитале, им была неведома картина насильственной смерти. Только Жаклин могла оценить слова Майкла Мэнсфилда, и она не поверила своим ушам, слушая его: она не думала, что похоронная речь может быть такой замечательной. Глядя на его страдальческие глаза и худое лицо горца, Жаклин подумала, что у него профиль, как у святых на полотнах Эль-Греко. Для нее эта речь была столь же красноречивой, как речь Перикла или письмо Линкольна матери, потерявшей в сражении пять сыновей. В своем выступлении Майкл Мэнсфилд не уходил от ужасной действительности.

«Это единственная речь, — подумала она, — где сказано о том, что в действительности произошло».

Мэнсфилд кончил, и пока его вибрирующий голос разносился под сводами Ротонды, он подошел к Жаклин к передал ей текст своей речи.

— Вы предупредили мое желание, — сказала она. — Откуда вы узнали, что я хотела ее получить?

Мэнсфилд склонил голову:

— Я не знал этого. Я просто хотел вам ее отдать.

Венок Жаклин был уже у гроба. Теперь выступил вперед Линдон Джонсон, чтобы выполнить ритуал возложения венка президентом Соединенных Штатов. Его данью был огромный венок из яркой зелени, красных и белых гвоздик, прикрепленный к основе, которую поддерживал долговязый армейский сержант. Когда Джонсон подошел к венку и сделал движение вперед, сержант отступил, соразмеряя свои шаги с шагами президента. Странный вальс двух людей закончился. Сержант быстро удалился. Джонсон замер в краткой молитве, а затем вернулся на свое место. Если не считать приглушенных рыданий сержанта, которого вели к выходу два полковника, в Ротонде стояла тишина.

На этом панихида закончилась. Четырнадцатиминутная церемония подошла к концу, и только тогда Жаклин Кеннеди, находившаяся в полуобморочном состоянии, вдруг поняла, что все ждут, чтобы она вышла из Ротонды первой.

Вдова не была еще готова к этому. Повернувшись к Роберту Кеннеди, она тихо спросила:

— Мне можно попрощаться?

Он кивнул, и она взяла за руку Кэролайн. Жаклин чувствовала себя несколько неловко, но не хотела, чтобы на этом все кончилось. Она прошептала дочери: — Мы попрощаемся с папочкой, поцелуем его на прощанье и скажем ему, как мы его любим и как нам всегда будет его недодавать.

Мать и дочь двинулись вперед — вдова грациозно, ребенок старательно, пытаясь повторять движения матери. Жаклин опустилась на колени. Кэролайн последовала ее примеру.

— Поцелуй, — прошептала Жаклин.

С закрытыми глазами обе они склонись и слегка коснулись губами знамени.

Все еще сжимая руку Кэролайн, вдова встала и со спокойным достоинством направилась к выходу. Остальные спотыкаясь двинулись за ней.

Выйдя из Ротонды, все увидели в ярких лучах солнца, какая огромная толпа людей стояла перед ними. Клифтон сказал, что, когда он увидел «море голов», ему показалось, будто «вся земля покрыта людьми».

Перед началом церемонии по радио и телевидению объявили, что доступ в Ротонду будет открыт и для публики. С этого момента движение на всех мостах и дорогах, ведущих к Вашингтону, становилось все более затруднительным. На Нью-Йорк-авеню машины шли вплотную буфер к буферу. К вечеру автомобильная колонна растянулась на тридцать миль до самого Балтимора. Об участниках процессии диктор радио сообщил, что «это молодежь, большинство не старше двадцати с небольшим». На Байрона Уайта произвело большое впечатление число студентов, одетых в свитера своих колледжей. Некоторые несли с собой книги.

На тротуаре, прежде чем сесть в машину, Жаклин Кеннеди подошла к г-же Джонсон и сказала:

— Леди Бэрд, вы должны зайти ко мне поскорее, и Мы поговорим относительно вашего переезда.

Застигнутая врасплох, новая первая леди ответила:

— Прежде всего я хотела бы сказать, что могу ждать до тех пор, пока вы не будете готовы.

Как она впоследствии вспоминала, вдова слегка улыбнулась и сказала:

— В любое время послезавтра. Потом мне нечего будет делать.

В 14.19 она села в машину и покинула Капитолий, а через шесть минут Фрэнк Макджи, корреспондент «Нейшнл бродкастинг компани», задержавший свое сообщение до этого момента, подтвердил, что Ли Освальд умер. Жаклин Кеннеди даже не знала, что его застрелили, Потом она подумала про себя, что убийство убийцы — «это еще одно ужасное событие».

Государственный департамент, как строгий блюститель этикета, проявлял колебания относительно своих планов приема именитых гостей, которые должны были прибыть в этот вечер. Ясно, что после похорон президента для них следовало устроить какой-то прием. Поначалу в роли хозяина на приеме собирался выступить Дин Раск. Тогда ему тактично намекнули, что он не глава государства. Не был им и министр юстиции. Однако Раск и заместитель государственного секретаря Алексис Джонсон, все еще жившие недавним прошлым, решили, что гостей должен принять Роберт Кеннеди. К воскресенью государственный департамент признал Джонсона в качестве нового президента, и было решено, что именно он должен встретить гостей. Затем Жаклин Кеннеди, по предложению Макджорджа Банди, заявила, что она желает принять иностранных гостей в Белом доме. Алексису Джонсону не могло прийти в голову, что она поступит таким образом, ибо это «превосходило все, что могло быть продиктовано чувством долга». Однако в этом случае выигрыш в дипломатическом отношении был бы огромным, и было решено, что состоятся два приема: один от имени прежнего правительства, другой — от нового.

Покинув Капитолий в момент, когда туда начала прибывать публика, деятели и прежнего и нового правительства возобновили свою работу в Белом доме и в канцелярии президента. Это было справедливо. Жаклин Кеннеди сидела наверху в прекрасной президентской резиденции, в то время как Джонсон носился по коридорам рационально построенного, но ужасного здания канцелярии. Первое, что он сделал, войдя в свой кабинет сразу после панихиды в Ротонде, — позвонил Нику Катценбаху, потребовав от него сведений об Освальде. Катценбах сообщил ему, что начальник управления по уголовным делам министерства юстиции Джек Миллер летит в Даллас и что ФБР официально принимает участие в расследовании. В 15.00 посол Соединенных Штатов во Вьетнаме Генри Кэбот Лодж и директор ЦРУ Джон Маккоун представили Джонсону первую подробную информацию о положений во Вьетнаме. В тот же день обсуждался вопрос, с кем из иностранных гостей президенту необходимо завтра встретиться. В сущности, это был ведомственный спор между заместителем государственного секретаря Джорджем Боллом и специальным помощником президента Макджорджем Банди по поводу того, кому из них следует составлять список гостей, которых должен принять президент. Джонсон уладил этот спор (в пользу Банди), и в 17.15 его познакомили с секретами федерального бюджета, в то время как финансовые советники Кеннеди знакомились с «секретами» Линдона Джонсона.