Месть за победу — новая война - Анатолий Уткин

Итак, стены той или иной высоты — от Великой Китайской до космической американской; экспедиции за пределы и стремление перенести задачу контроля субсателлитов на сателлитов. Такова тысячелетней давности логика ответа империи на внешние угрозы. Американцы мало что изобрели стратегически в тот исторический период, когда к 1991 г. рухнуло противостояние и империя стала их судьбой.

Собственно говоря, Соединенные Штаты, когда пришел час их империи, стали действовать двумя испытанными способами:

— всячески сдерживать распространение современного оружия в духе договоров 1963 и 1968 годов о нераспространении оружия массового поражения и запрета на их испытания;

— как и англичане в Индии XVIII века, Соединенные Штаты стали раздавать гарантии безопасности тем странам, которые они не хотели видеть развивающими собственные военные механизмы. Отсюда сохранение (потерявших антикоммунистический смысл) военных союзов НАТО, АНЗЮС, Американо–японский договор безопасности. Только очень наивный человек может назвать «союзом равных» эти военные блоки, являющие собой физическое воплощение гарантий безопасности, даваемые имперской страной подчиненным странам. Эти военные блоки ясно (и удобно) служат имперской Америке инструментом контроля над наиболее индустриально развитой частью мирового сообщества.

Оба эти пункта имперского правления Америки появились на официальной теоретической «поверхности» в отныне знаменитом «Defense Policy Guidance» — «Обзоре оборонной политики», созданной заместителем министра обороны США Полом Вулфовицем в 1992 г. Этот обзор рекомендовал правительству Соединенных Штатов создать физические возможности обороны группы важнейших стран с тем, чтобы у этих стран не возникало потребности строить собственные вооруженные силы для обороны своих интересов и своей территории. США предложили своим ведущим союзникам воспользоваться американской технологией, защищающей от ракетного нападения (которую американцы развивали уже пятьдесят лет) с тем, чтобы уменьшить вероятие того, что мощные западноевропейские страны или Япония встанут на путь собственных масштабных военных усилий. Защищая, я контролирую тебя.

При этом Соединенные Штаты приложили все возможные усилия для сохранения прежде всего своего военно–морского превосходства в Мировом океане — обеспечивая тем самым контроль над подходами ко всем мировым державам.

Логическим завершением этого курса стала выдвинутая в 2002 г. «доктрина Буша», объявившая всему миру решимость Соединенных Штатов наносить упреждающие удары с целью разрушения военных возможностей (потенциально) враждебных стран по созданию оружия массового поражения. Альтернативой для США было отказаться от своей империи. Республиканцы Буша — Чейни не для того бились на выборах 2000 г., чтобы сдавать столь улучшившиеся после крушения Советского Союза глобальные позиции своей страны.

У всех империй была своя ахиллесова пята. У Соединенных Штатов она заключается в распространении ядерного оружия. Именно эту проблему в отношении КНДР американцы пытаются решить на многосторонних переговорах в Пекине, оказывая нажим на Тегеран, реализуя концепцию Нанна — Лугара в отношении России.

СУДЬБА ВСЕХ ИМПЕРИЙ

Валовой продукт Соединенных Штатов сегодня превосходит совокупный ВНП трех следующих за ними в списке мировых держав–лидеров. Военные расходы превосходят расходы четырнадцати следующих за Америкой стран. Мощь кажется безбрежной, а после сентября 2001 г. появилась и национальная воля, совмещенная с решимостью.

Надежду дает хотя бы тот факт, что, вопреки постулатам «доктрины Буша», американское руководство отвергло политику превентивного удара (на данном этапе), отвергло механический подход к принципам превентивной войны по отношению к одному из государств пресловутой «оси зла» — Северной Корее. Команда Буша, чувствуя слабость общественной поддержки, в декабре 2002 г. специфически (в обнародованном документе) отказалась — в данном случае — от предвосхищающего удара[627].

Помимо вышеуказанного, своего рода дополнением к битве богатых и бедных будет в первые десятилетия XXI в. соперничество между США (которые сегодня не верят в способность кого–либо соревноваться с ними), Европейским союзом и Восточной Азией за место лидера мирового полюса богатства. Первой среди конкурентов дышит в спину Америке объединяющаяся Западная Европа, которая с созданием евро и собственных вооруженных сил создала объективные возможности ослабления тесных политических связей с Соединенными Штатами. Далее последует десятилетие создания европейской армии, что предопределит и военное разъединение с США. Есть сторонники и той точки зрения, что на место первого конкурента Америки выйдет быстро растущий Китай, возможно — Япония, а не исключено, что и страшный по силе тандем КНР — Япония. Пока лидер, демонстрируя близорукость, продолжает наращивать военные мускулы, начнется смещение сил в подлинной зоне могущества — в экономике. Разве трудно представить себе в будущем союз Японии и Китая, сразу же вытесняющий Америку из Азии? Крупнейший компьютер США создан для военных целей, а крупнейший японский компьютер — для решения технических проблем. Кого в этом случае обласкает история?

Мир не будет бесконечно благожелательным только к одной державе. Полная свобода действий для одной державы ограничивает свободу абсолютного большинства, что и предопределяет противодействие вырвавшемуся вперед гиганту. Как бы там ни было, но США не могут существовать только ради своей безопасности, их интересы распространены на весь мир. Рано или поздно, но оружие массового поражения — страшный великий «уравнитель» найдет всеобщее распространение, и «обычные» рычаги могущества неизбежно ослабнут. Мир изменится, он даст шанс новым великим силам.

Где место России в этом противостоянии? По экономическим показателям (2,4 тыс. долл. на душу населения в год в России против 35 тыс. долл. в США) две страны находятся в противоположных мирах. Но Россия обеспокоена уходом населения из–за Уральского хребта, возможностью потери двух третей своей территории — именно в этом смысле она держава, ценящая статус–кво. Если Запад пойдет курсом поддержания мирового порядка, то он может рассчитывать на дружественность России. Если же эгоизм «золотого миллиарда» сделает его безразличным к бедам потенциальных союзников, то России придется делать «агонизирующую переоценку» своего опыта сближения с Западом.

Путешествуя в 1880‑х годах по Британии, американский путешественник Роберт Лэйрд Кольер сделал вывод: «Они достигли превосходства. Как нация они в высшей степени эгоистичны и высокомерны. Ни один народ в мире не является столь нелюбимым за пределами своих границ». Американский политолог М. Уокер приходит к выводу, что «Соединенные Штаты, несмотря на все блага благожелательной гегемонии, так же ныне непопулярны, как когда–то владевшие империей англичане».

А влияние имперского всемогущества на внутреннюю жизнь страны? Как бы ни преподносили благотворные черты американской гегемонии такие ее идеологические лидеры, как г. Киссинджер, даже они признают: «На Соединенные Штаты ляжет бремя, нести которое бесконечно не могло и не может ни одно общество. Дорога к империи ведет и к внутреннему упадку, потому что посягательство на всемогущество размоет внутренние ограничители. Ни одна империя не избежала пути, ведущего к цезаризму, если только не следовала примеру Британской империи, разделившей свои полномочия еще в самом начале этого процесса. В долго существующих империях каждая проблема превращается в вопрос внутренней жизни, потому что внешний мир уже не обеспечивает необходимого противовеса. И по мере того, как масса вызовов растет и удаляется от исторической внутренней основы, междоусобная борьба становится все более ожесточенной, а насилие всеобщим».

ПРОТЯЖЕННОСТЬ ВО ВРЕМЕНИ

Римская империя существовала полторы тысячи лет, Британская империя — полтора столетия; американской империи отведено несколько десятилетий. Почему?

Во–первых, и прежде всего потому, что, в отличие от классических империй, американцы не заселяют завоеванные или зависимые страны. «Несмотря на огромные богатства страны и на грандиозную военную мощь, американцы не склонны к тому, без чего подлинная империя не бывает долговременной. Они не хотят «идти туда» — и если они все же обязаны идти, то считают дни до возвращения домой»[628]. Они игнорируют зависимые страны, они привязаны к метрополии. Но это, увы, не способствует созданию имперской сплоченности.