Кавалер Золотой Звезды - Семен Бабаевский

Гонимая ветром темно-серая туча с шумом двигалась навстречу Сергею, и вскоре газик нырнул в ливень, как ныряет утка в воду. Ванюша припал к рулю, белая его голова сразу потемнела, от воротника по спине побежали холодные струйки. Только сейчас Ванюша вспомнил, что брезент тента оставил дома, и, не зная как бы оправдаться перед Сергеем, боялся даже поднять голову. Дождь хлестал ему в лицо, было трудно сквозь залитое водой стекло увидеть дорогу.

— Сергей Тимофеевич, — сказал он, не поворачиваясь, — а здорово мы промокнем… Брезент-то я позабыл дома…

— Ничего, Ванюша, не из глины сделаны! — Сергей обеими руками приглаживал мокрый чуб. — Давай вперед! На Усть-Невинскую!

Сергею нужно было отыскать Ирину и увезти ее с собой. Он знал, что она работала на участке Семена, и поэтому велел Ванюше свернуть на поля Усть-Невинской. Навстречу им по вязкой и хлюпкой дороге ехали строители: они сидели на бричках скученно — кто прикрылся рядном, кто подлез под бурку, кто натянул на голову брезент… Одни возчики не прятались от дождя — со свистом и криком торопили лошадей, поднявшись во весь рост и подставляя грудь косой струе воды.

На одной из подвод кучером был Иван Атаманов. Увидев Сергея, он остановил лошадей и крикнул:

— Сережа! Дело сделали и вот купаемся!

— Хороша баня! — сказал Сергей, выходя из машины.

— Сережа! Сережа! Иди сюда!

В задке брички, под буркой, как в балагане, сидели Семен и Анфиса. Сергей подошел к ним, а дождь шумел и поливал с такой силой, что нельзя было приоткрыть угол бурки.

— Эй, радист-пулеметчик! — крикнул Сергей, заглянув под бурку. — Как там твоя любушка?

— Братушка, полезай к нам, — отозвалась Анфиса, блестя в темноте глазами. — Прячься!

— Не знаешь, как мне отыскать Ирину?

— Следом за нами на быках едут девушки — там и она.

Быками никто не управлял — они и сами хорошо знали дорогу в станицу. А под брезентом, накинутым над бричкой в виде цыганского шатра, набились, как в нору, девушки и пели песню. Сильные струи воды стучали о мокрый парус, как в бубен, заглушая девичьи голоса.

«Поют, им и дождь нипочем», — подумал Сергей.

Он сошел с машины, остановил быков, но девушки не переставали петь. Из-под брезента высунулась головка с распущенными косами — это была Соня.

— Ой, девушки! — крикнула, она. — Это Сережа быков остановил!

Из шатра выпрыгнула Ирина и, не видя ни дождя, ни луж под ногами, пошла к Сергею.

Девушки ей что-то кричали, звали к себе, но Ирина их не слушала. А когда Сергей прикрыл ее лежавшим в машине лоскутком брезента и усадил рядом с собой, а Ванюша, сделав круг, выезжал на дорогу, Ирина, вся уже мокрая, сказала:

— Пусть поливает! Большая вырасту!

Ирина радовалась тому, что в такую непогоду может прижаться своим мокрым телом к такому же мокрому и теплому телу Сергея. Ее платье, пропитанное водой, липло к плечам, к груди, и вся она, облитая дождем, возбужденно-радостная, была для Сергея еще более милой и близкой Смуглянкой, чем в тот вечер, когда он, спасаясь от ливня, забежал на птичник и увидел ее на пороге…

Через два дня, когда просохли дороги и необычайно красочно расцвела степь, со всех станиц и хуторов стали приезжать в Усть-Невинскую гости. По этому случаю у въезда в Усть-Невинскую была поставлена арка, обвитая венками из травы и полевых цветов, с портретами Ленина и Сталина по бокам, с огромными белыми букетами на кумачовом холсте: «Добро пожаловать!» Между витками цветов прятались электрические лампочки, образуя изогнутую дугой полоску.

Еще на восходе солнца сюда прибыл Савва Остроухов в галифе и белой сорочке, в кубанке, чудом державшейся у него на затылке. Савву сопровождали Стефан Петрович Рагулин, Тимофей Ильич Тутаринов и Прохор Афанасьевич Ненашев. Стефан Петрович был одет в темно-синий костюм, купленный в Москве; на груди как-то уж очень высоко красовались Золотая Звезда и орден Ленина.

— Не люблю я гостей встречать, — чистосердечно признался Стефан Петрович. — Хлопотно с ними.

— Хлопотно, но зато гостям приятно, — возразил Тимофей Ильич. — Да и то сказать — людям нужен почет. А как же! Тут дело государственное.

— Встречали бы без меня, — сказал Стефан Петрович.

— Без вас, Стефан Петрович, нельзя, — проговорил Савва. — Вы у нас — человек видный, и ежели вы гостей встречаете, то это же очень важно!

— Гостеприимство — вещь дюже нужная, — вмешался в разговор Прохор. — Ты, Стефан Петрович, небось читал в газете, как наше правительство завсегда встречает чужеземных гостей. Прилетит на самолете какой-нибудь король или президент, а ему почет, духовой оркестр и там разная церемония, — пусть знает, в какое государство приехал…

— То дело другое, — буркнул Стефан Петрович, — то дипломатия.

— А ежели мы дипломатов так радушно встречаем, то своих людей тем более нужно принимать с лаской да с почетом.

— Да я не против почета, но мне не хочется их принимать, — доказывал Стефан Петрович. — По характеру я не подхожу к этому делу.

— Нет, Стефан Петрович, — рассудительно заговорил Тимофей Ильич, — ты неправильно мыслишь, характер тут не в счет Мы люди культурные, и гостей нам надобно встречать по-человечески, чтобы во всем вежливость была…

— Тебе, Тимофей Ильич, хорошо быть вежливым, — возражал Стефан Петрович, — а для меня эти гости несут один убыток… Обед возле гидростанции затеяли, пять котлов баранины жарится. А чьи овцы? Давай, Рагулин, и баранов, и меду, и белой муки…

Савва, боясь рассмеяться, отошел в сторонку.

— Гостям только подавай, я их знаю, — продолжал Стефан Петрович. — Вина бочку кто привез? Рагулин… А гости — народ не гордый. Они и без вежливости сядут за стол и все поедят и попьют. А кому перед колхозным собранием краснеть? Рагулину… Вот она какая встреча.

— Не печалься, Стефан Петрович, не один твой колхоз готовит обед, — сказал Тимофей Ильич. — Там дело идет в складчину… И ежели ты хочешь знать, то тот, кто богатеет, обедом не обеднеет… А мы, слава богу, богатеем. Погляди на станицу, сколько там проволоки, столбов и разного богатства… Так что не скупись, не скупись, Стефан Петрович, ради такого важного случая.

— А ревизионная комиссия, что скажет? — спросил Рагулин, хитро сощурив глаза. — Что она в акте запишет? Ты сам же будешь ревизовать свой колхоз и станешь чертом коситься на Никиту Мальцева.

— Тут все по закону, чего ж коситься…

— Не спорьте, кто-то едет, — сказал Савва, заметив на дороге, машину.

Плавно подкатил «зис», и из него вышел депутат Бойченко, а следом за ним Сергей. Одет Сергей был по-парадному: разутюженные бриджи, новенький китель, до лоска начищенные сапоги.

Сергей представил Бойченко сперва своего отца, затем Савву и Рагулина.

— Помню, мы встречались, — сказал Бойченко, подавая руку Рагулину. — Вас, Стефан Петрович, легко отличить от других, человек вы видный.

— Сказать — с приметой, — проговорил Рагулин.

— А это Прохор Афанасьевич Ненашев, — сказал Сергей, представляя Прохора, — первый электрик на всю Усть-Невинскую.

— Слышал, слышал о вас, — сказал Бойченко, здороваясь с Прохором. — Это вы отыскали лес в Чубуксунском ущелье?

— Было дело. Я же природный молевщик, дручья гонял по Кубани, а вот на старости лет переменил профессию.

— И доволен?

— Староват я малость по столбам карабкаться, — отвечал Прохор, — а дело занятное, по душе пришлось.

— Ну, Савва, как там? — спросил Сергей, кивнув на гидростанцию. — Все готово?

— Полный порядок! — живо ответил Савва. — Гости будут довольны!

— А вы бы их с хлебом да с солью встречали, — посоветовал Бойченко.

— Там, за обедом, преподнесем и хлеба и вина, — сказал Тимофей Ильич. — Обед будет на славу, только наш Герой-старший, — старик кивнул на Рагулина, — дюже скупится…

— И чего ты на меня лишнее наговариваешь! — краснея, возразил Рагулин. — Тебе по-дружески сказал, а ты…

Сергей и Бойченко не стали расспрашивать, о чем по-дружески говорили старики, и уехали на гидростанцию. А через некоторое время вдали над зеленой степью алой птицей взметнулся флаг, затем показались скачущие всадники в бурках, а за всадниками катились тачанки и линейки, — издали свадебный поезд, да и только!

Оказалось же, что это была родниковская делегация. И до чего ж веселый и самобытный народ родниковцы! Ничего они не могут делать без выдумки, без того, чтобы хоть чем-нибудь отличиться и показать себя. Другие станицы выехали на грузовиках, с одним гармонистом, да и то сидевшим где-то в задке кузова, с небольшим женским хором и флагом, маячившим на передней машине. А разве у родниковцев нет машин? Да кто же этому может поверить! Есть у них машины, и не одна! Но разве эти горные жители могут ехать на грузовиках, как все люди? Нет, им подавай тачанки, и не просто тачанки, а чтобы были они обвиты красным полотном, украшены цветами и ветками, а в передке, рядом с кучером, чтобы непременно трепетало знамя колхоза и сидел гармонист с букетом на картузе; а за тачанками чтобы мчались так же нарядные линейки да чтобы в гривах лошадей были заплетены кумачовые лоскутки. Впереди же этого шумного и красочного поезда скачет конный эскадрон: всадники, как один, в бурках, в кубанках с синими верхами и с пламенеющими за плечами башлыками, — по всему видно, что народ едет на праздник!