Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - Вера Камша

– Да, сударыня. – Так говорят, просыпаясь или выздоравливая, но до выздоровления тут далеко. – Конечно… Я провожу.

Все, можно падать. То есть, конечно же, влезать в прекрасную карету, трястись по мостовой, вползать на лестницу и расшнуровывать корсет, хотя сперва – туфли… Нет, сперва бокал вина. Любого. Вечность и пол-Бертрама за бокал «Черной крови», или что там старый друг сунул в багаж?

Глава 7

Талиг. Кольцо Эрнани. Оллария

400 год К.С. 22—23-й день Весенних Молний

1

Копья тополей целили в безоблачное небо, оно еще было светлым и полным кружащего воронья. Точно так же птицы кружили над Лаик, над Сакаци, над Старым парком, предвещая ночь и наполняя душу тревогой.

Впереди что-то крикнули, громко щелкнул хлыст, телега покатилась быстрее. Отряд торопился на ночлег, и Дикон догадывался куда: южане шли той самой дорогой, которой Ричард проезжал два дня назад. Юноша узнавал то мостик через голодный овраг, то одинокое дерево, то заколоченный постоялый двор. Оказывается, он все это запоминал, хотя по сторонам почти не смотрел; помнил он и испятнанный злящимися на весь мир валунами луг у извилистой речонки, что отсекал облюбованную воро́нами рощу от невозделанных полей. До следующего водопоя раньше полуночи не добраться, значит, встанут там.

Если б не память, Ричард не представлял бы ни где он, ни куда его везут. Когда позапрошлой ночью юноша пришел в себя, он мало что соображал. Противно скрипело, сверху кривлялось забрызганное белым небо, а голова была неподъемной. В памяти плавали обрывки кошмаров – девчонка-ювелирша, старческая голова с развороченным лбом, красные пятна на розовом ковре… Били часы, скрипели рассохшиеся половицы, Дикон шел по старому дому и кого-то искал. Нет, он лежал в телеге и смотрел в небо, совсем как рассказывал Робер. Пахло дегтем и лошадьми, телега тряслась, все болело, но боль тоже может сниться. Ричард надеялся на это до последнего, потому что к утру вспомнил. Он убил свою королеву.

Да, он убил и не жалел об этом. Катарина упала на розовый мох и забрала кинжал Алана. Карваль застрелил Штанцлера в его собственном кабинете. Пуля вошла в лоб, но самого выстрела Дикон не видел. Коротышка задел его плечом, почти отпихнул; закричал бывший кансилльер, грохнуло, юноша обернулся, и тут на спину навалился сержант-южанин. Кэналлийцы, «спруты», ублюдки Кракла, а теперь – чесночники… В сказках и балладах рыцари тоже четырежды попадают в плен, а потом воздают врагам четырежды по четыре. В балладах плен вмещается в несколько строчек, в жизни это бесконечные дни, бессилие и память, которая могла бы быть и похуже, и поуступчивей.

Юноша не хотел, но вновь и вновь шел в окружении солдат Карваля гниющим особняком, лихорадочно прикидывая, как освободиться. Если бы его вывели во двор, если б там все еще стояла Сона, если б удалось ударить Дювье по колену, вырвать палаш и ткнуть остроносого солдата… Леворукий бы побрал высокое искусство фехтования! Оно годится, чтобы гонять Спрута садовыми аллеями, но бесполезно, если нужно вырваться из солдатских лап, а у тебя ни шпаги, ни пистолетов, ни хотя бы кинжала. Чесночники не оставили пленнику ни малейшего шанса, пришлось смириться и ждать то ли допроса, то ли Багерлее, то ли пули. Чего Дикон не боялся, так это суда, но кто-то слишком хорошо усвоил преподанный Алвой урок – обвиняемый может стать обвинителем, а обвинители – шутами. Ричарда Окделла оглушили, связали, выволокли из города, как какой-то куль, и третий день куда-то везли Надорским трактом.

Где и чем окончится дорога, Дикон мог только гадать – с ним не разговаривали даже так, как Варден. За два дня Ричард не увидел ни одного офицера. Конечно, те могли ехать впереди, но тогда были бы слышны команды. Похоже, отряд вел Дювье, один из любимчиков Робера, уже бывавший на севере по делам Эпинэ. Дикон находил этому лишь одно объяснение – Иноходец повторяет выходку Алвы, причем втайне ото всех, возможно, даже от своего Карваля.

Ворон выдворил поднявшего на него руку оруженосца из Талига, даже не переговорив. Эпинэ тоже не стал разговаривать, и Дикон его не винил: сам он, не зная правды, обошелся бы с убийцей Катарины куда жестче. Иноходец правды не знал, но он и не любил сестру так, как любил эту тварь Ричард.

Трясясь между каких-то мешков, Дикон по слову, по взгляду, по жесту перебирал встречу за встречей. Он отдавал Катарине больше, чем жизнь и душу, он пожертвовал Честью, нарушив ради своей королевы присягу, а ведь ей ничего не грозило. Ничего! Коронованная шлюха, словно закатный оборотень, обрекала на смерть всех, кто верил ее слезам, только караулящие на перекрестье дорог твари хотя бы отдаются обреченным путникам. Катарина уклонялась даже от этого, она спала с Вороном по доброй воле и на него же клеветала. Еще бы, ведь Алва знал цену любовнице, потому и не стал мстить оруженосцу. Робер тоже не мстит, но не от знания: Иноходец был всей душой предан Альдо. В память о сюзерене он и пошел против Олларов, к которым переметнулся все из-за той же кузины.

Святой Алан, какая нелепость! Повелитель Молний служит потомкам марагонского бастарда. Служит не так, как Алва, превратившие служение в месть сразу и Франциску, и последнему Эрнани, а признавая право Олларов на Талиг. Последнее бесило почти до слез, хотя от службы Раканам эориев освободили сами Раканы. Чего удивляться, что Кэртиана отреклась от потомков колченогого труса?! Оскорбить богов можно лишь единожды!.. Знание захлестнуло Ричарда холодным потоком, разбудив страх перед чем-то высшим, тяжелым, требовательным. Нет, это вернувшийся чудовищный взгляд даровал знание и с ним – забытый за два дня человеческих бед холод. Ричард судорожно вцепился в край телеги, ощущая непреодолимое желание броситься назад, но пути назад не было. Во всех смыслах.

2

Три загубленных дневных часа Робер решил загладить письмами. Со смерти сестры прошло больше двух суток, а он так никому и не написал. Арлетта предлагала взять это на себя, но графиня не объявляла себя Проэмперадором Олларии, а Катари была для нее всего лишь дочерью подруги. Тоже умершей. Эпинэ поднял глаза на сидящую напротив женщину, которую уговорил поселиться в дедовом особняке. Не мать, не жена, не сестра и тем более не любовница, но в этом доме при нем других женщин, похоже, уже не будет.

– Сударыня, я напишу Ноймаринену, что не знаю, где находится убийца. Я готов в этом поклясться, но регент мне вряд ли поверит, я ведь просил за Окделла. Последний раз – совсем недавно.

– Рудольф поверит мне, – негромко пообещала собеседница, и Робер понял, что беспокоиться не о чем. – Когда регент тебя узнает, нужда в посреднике отпадет, но пока мое мнение лишним не будет. Что ты еще хочешь сообщить?