Древняя Русь и Великая степь - Лев Гумилёв

1153 г. «Посла Изяслав сына своего Мстислава на половци к Песлу, зане пакостяхуть тогда по Суле, он же не дошед до них и възвратися вспять» (стб. 340).

1154 г. «Тое же весны пришедше половци воеваша по Роси» (стб. 345). На самом деле их привел Глеб Юрьевич, «вборзе» разбил волынских князей (стб. 342–343), но берендеи разбили половцев, которые поссорились с Юрием Долгоруким и уехали в степь.

1169 г. «Поход половцев на Киев и Переяславль» (стб. 357–361). Не было похода! 3 тыс. половцев пришли заключать договор с Глебом Юрьевичем, но часть их по пути произвела грабежи и была разгромлена 1500 берендеями. Учтем, что средние армии того времени — до 50 тыс.; значит, половцев в этот раз было 6 % от нормального войска.

1171 г. «Тое же зимы придоша половци на Киевскую сторону и взяша множество сел» (стб. 362). При отходе половцев изрубили торки и берендеи и освободили полон — 400 человек (стб. 363).

Историками правильно отмечается жестокость половцев как активной силы в междоусобицах. Не буду их оправдывать, но были ли русские дружинники добрее? И имеет ли это отношение к политическим коллизиям, когда русские князья использовали не только половцев, но и торков, ливов, ятвягов как наемные войска? Надо думать, что вопрос об их добросердечии князей не интересовал. Ведь в 1216 г. в Ростово-Суздальской земле, без участия половцев, «пошли сыновья на отца, отцы на детей, брат на брата, рабы на господина, а господин на рабов».[883] И на берегах Липицы за один день 21 апреля легло 9233 русских воина, убитых русскими же. Обскурация — фаза жестокая. Это этническая старость, а ничто так не старит, как возраст.

144. Приговор по делу половцев

Попробуем найти причину переходящей научной ошибки. По-видимому, привычная для обитателей Московской Руси ситуация, продлившаяся с XIV до конца XVIII в., т. е. до завоевания Крыма, была экстраполирована в древность. Трехсотлетняя война на юго-восточной границе России заслонила явления совсем иного характера, ибо Крым и ногайские орды могли держаться так долго только потому, что за ними стояла могучая Османская империя. А ведь у половцев и торков такой заручки не было.

Даже в гимназических учебниках, формировавших мышление будущих историков, фигурировал выдуманный термин «степняки-кочевники», хотя на самом деле этносы, населявшие Великую степь, различались между собой и по способу хозяйства, и по быту, и по религии, и по историческим судьбам. Достаточно было этого не учесть, чтобы верный вывод стал недостижим.

Да и вялая Древняя Русь XII–XIII вв. мало походила на Московскую, энергичную, трудолюбивую, набухавшую новой пассионарностью. Нам, людям XX в., привычны ритмы акматической фазы — молодость и зрелость этноса. Поэтому нам трудно представить, что наши предки, уступившие нам место в жизни, «дожили до глубокой старости», в которой тоже есть свое очарование, но не то, которого мы ждем.

Дискретность этнических процессов трудно представить людям, воспитанным на эволюционизме, но ведь и тем было трудно преодолеть средневековые представления об истории как простой смене правителей. Однако, если победить врожденную косность мышления, нам удастся избавиться от многих недоумений, избежать многих натяжек и приблизиться от ответа на вопросы «что?» и «как?» к ответу на вопросы «почему?» и «что к чему?» и на Руси, и в Половецкой степи.

Все авторы, упомянутые выше и опущенные, рассматривали проблему с одной стороны — русской, т. е. предвзято. А если бы то же самое и таким же способом написал чудом уцелевший половецкий историк? Все получилось бы наоборот и столь же неполноценно! Вот, например, В. В. Каргалов перечисляет операции суздальских и черниговских князей, в которых участвовали половцы…[884] и делает вывод, что половцы — плохие люди. А М. С. Грушевский пишет о губительных походах суздальцев и смолян на Киев…[885] и осуждает «кацапов». Что это: два равноценных подхалимажа или Наука?

А ведь можно обойтись без профанации проблемы. Б. Д. Греков предложил отказаться от традиционного упрощенного взгляда на кочевников как на чисто «внешнюю силу» по отношению к Руси.[886] Могущество Руси по сравнению с разрозненными ордами было несомненно, и поэтому те выступали то наемниками, то федератами, постепенно обрусевая и втягиваясь в общую жизнь Киевского государства.[887]

Большой вклад в решение проблемы внесла С. А. Плетнева, введя периодизацию половецкой истории.[888] Действительно, если бы кто-то захотел сопоставить отношения России с Францией и написал бы, что они всегда дружили, вряд ли бы его одобрили. Отношения государств меняются, и закономерности перемен не просты. Огрубление же дает не только научную ошибку, но и повод к шовинизму и расизму, что уже совсем глупо и дурно. Поэтому попробуем предложить решение, исключающее нарушения научной историографической методики.

Переход трех пассионарных групп, выделившихся из трех степных народов: канглов (печенеги), гузов (торки) и куманов (половцы), при столкновении с Киевским каганатом создал ситуацию этнического контакта. Но поскольку и степняки, и славяне имели свои экологические ниши, химера не возникла, а создался симбиоз, породивший очередной зигзаг истории.

Смешение на границе шло, но как метисация, т. е. процесс, протекающий не на популяционном, а на организменном уровне. Дети от смешанных браков входили в тот этнос, в котором они воспитывались. При этом расовые конфликты исключались, а конфессиональные благодаря бытовавшему тогда двоеверию разрешались безболезненно.

Слияние народов, т. е. интеграция этносов, было никому не нужно, так как русичи не хотели жить в водораздельных степях, без реки и леса, а половцам в лесу было бы слишком трудно пасти скот. Но в телегах, топорищах, посуде половцы нуждались, а русским было удобно получать по дешевым ценам мясо и творог. Обменная торговля, не дававшая наживы, связывала степняков и славян лесостепной полосы в экономико-географическую систему, что и вело к оформлению военно-политических союзов, характерных для левобережных княжеств и Рязани. Зигзаг исторического процесса к XIII в. постепенно распрямился.

Этнический возраст, или фаза этногенеза, у русичей и половцев был различным. На Руси, ровеснице Византии и полабского славянства, шло старение, а у древнего народа кыпчаков, ровесников скифов, наступил гомеостаз. Что лучше или, точнее, что хуже? Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся на Русь.

145. На излете этногенеза

Накануне Батыева похода «полугосударства», составлявшие Древнюю Русь, были многолюдны (в целом около 6 млн.) и богаты, особенно Новгород. Население состояло из здоровых, мужественных людей. Эти люди были способны к восприятию византийской культуры: живописи, музыки и этики. В отличие от Западной Европы на Руси было много грамотных, так как религиозные книги на понятном славянском языке были доступны читателям; а на Западе для тех же целей требовалось знание латинского языка. И тем не менее люди Запада в XIII в. шли в Крестовые походы, добивались от королей хартий, обеспечивавших горожанам права, а феодалам — несменяемость, спорили в университетах о сущности идей: реалии они или просто названия, имена. Государства расширяли границы, т. е. шли локальные процессы этнической интеграции, и, несмотря на непрекращавшиеся войны, целостность суперэтноса была для всех очевидна независимо от того, кто сможет его возглавить: император или папа. А русские, как мы уже видели, тратили силы на усобицы, ослабляя собственную военную мощь. Католическая Европа в XIII в. была страшна православной Руси, а Русь была не в состоянии ответить на удары, наносившиеся ей с тех пор, как папа объявил Крестовый поход против схизматиков — греков и русских. Французский дипломат XIII в. Вильгельм Рубрук писал, что «братья Тевтонского ордена… легко покорили бы Россию, если бы принялись за это».[889] (Но, как известно, этого не произошло.)

Рубрук произнес эту сентенцию в 1253 г., через 13 лет после падения Киева, но надо думать, что его оценка расстановки сил отражала ситуацию предшествовавшей эпохи — от Батыева похода до гибели Гуюка в 1248 г. Монгольский рейд и в XIII в., и позже производил сильное впечатление на всех историков, считавших «нашествие татарских полчищ» столь опустошительным, что страна, подвергшаяся ему, оправиться не могла.

Доказать это было легко, даже слишком легко. На наиболее обобщенном уровне исследования констатировалось внезапное возникновение огромной державы, просуществовавшей 240 лет. Отсюда следовала декларация: злые монголы всех убили и торжествовали на трупах.

На «мелочеведческом» уровне — подборе цитат из первоисточников — получается сходный вывод, так как можно подобрать любые цитаты, а противоречащие опустить. Этим способом можно «доказать» все, что хочет историк или его заказчик, а заказы были разные, от восхваления до поношения, с многими градациями.