Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867 - Иван Тургенев

Записав в октябре 1861 г. план «Призраков», Тургенев опять прервал работу над этим произведением. В письме к Ф. М. Достоевскому от 30 октября (11 ноября) 1861 г. он сообщал: «Повесть, назначенная для „Времени“, не подвинулась в эти последние дни, много других мыслей (не литературных) вертелось у меня в голове… Но я либо ничего не буду писать, или напишу эту вещь для Вас. А писать ее хочется». В начале декабря 1861 г. положение всё еще не изменилось. В письме от 4 (16) декабря 1861 г. Тургенев писал M. H. Каткову, перепутавшему на этот раз «Отцы и дети» с «Призраками»: «„Отцы и дети“ назначена для „Русского вестника“ и появятся только в нем <…> Редакции „Времени" я действительно обещал небольшую повесть, которая вся будет состоять из 40 страниц — из которых написано 2 или 3; между ею и Вашей повестью нет ничего общего».

Вновь к работе над «Призраками» Тургенев приступил, вероятно, во второй половине декабря 1861 г., так как 26 декабря 1861 (7 января 1862 г.) он писал Ф. М. Достоевскому: «Повесть, назначенная для „Времени”, подвинулась в последнее время — и я имею твердую надежду, что она будет готова ко 2-му Nомеру; но ведь Вы сами знаете — дело это прихотливое».

Работа Тургенева над черновым автографом началась с того, что он переписал текст сделанного им ранее наброска первой и начала второй глав «Призраков», сократив начальный абзац (описание неудавшегося спиритического сеанса) и введя форму рассказа от первого лица и в ту часть текста, которая осталась неисправленной в октябре 1861 г. (см. выше).

Несмотря на обещание закончить «Призраки» в ближайшее время, Тургенев писал их с большими перерывами. Так, 2 (14) марта 1862 г. он признался Ф. М. Достоевскому, что в последние два месяца «почти ничего не работал» и что повесть «едва-едва подвигается». Некоторый перелом в работе наступил в середине марта 1862 г., когда Тургенев оставил, как он сообщил Достоевскому 18 (30) марта 1862 г., начатую им «другую вещь» (т. е. «Довольно») и писал «несколько дней с увлечением» повесть, предназначенную для «Времени».

Полемика вокруг «Отцов и детей» (1862) опять почти на год отвлекла Тургенева от работы над «Призраками». Хотя писатель и утверждал в письме к П. В. Анненкову около 6 (18) мая 1862 г., что в течение года он сможет писать только «сказки», «лирические штуки», к которым он относил и «Призраки», интенсивная работа над ними началась только весною 1863 г. и была закончена 1 (13) июня того же года. Параллельно, еще до завершения произведения в целом, Тургенев начал переписывать «Призраки», о чем он сообщал Достоевскому 13 (25) мая 1863 г.: «Теперь могу Вас уведомить, что я начал переписывать вещь — право, не знаю, как назвать ее — во всяком случае не повесть, скорее фантазию, под заглавием: „Призраки”! <…> В ней с лишком два листа печатных, по моему расчету».

Черновой автограф содержит большое количество вариантов, что свидетельствует о напряженности творческих поисков писателя. Особенно это относится к центральным главам произведения, посвященным описаниям Рима, Парижа и Петербурга. Большая часть поправок, внесенных в текст чернового автографа, носила стилистический характер[224].

Переписывая «Призраки», Тургенев, очевидно, делал исправления и в рукописи, которую он копировал, так как окончательный текст чернового автографа мало отличается от текста беловой рукописи. Однако в последней имеется несколько существенных элементов текста, которых нет в черновом автографа Так, заключительный абзац последней главы, в которой герой рассказывает о звуковых ассоциациях, возникающих у него при упоминании о чьей-либо смерти (см. с. 219), появился только в беловом автографе. В черновом автографе нет также развернутого сравнения света в окне комнаты с человеческим глазом, который как бы караулит героя (см. с. 209).

К аналогичным добавлениям, сделанным Тургеневым в беловом автографе и усиливающим трагическую напряженность повествования, относится и образ фигуры на «бледном коне» (см. с. 217), отделившийся от «неизъяснимо ужасной массы» — символа смерти. В главе, посвященной Степану Разину, Тургенев добавил в беловом автографе два штриха, подчеркивающих непримиримость интересов дворян и восставших мужиков. Слов: «да в топоры их, белоручек» (с. 207) и «В качестве дворянина и землевладельца…» (с. 208) — в черновом автографе нет[225].

26 июня (8 июля) 1863 г. Тургенев сообщил Н. В. Щербаню, что он закончил работу над беловым автографом, а затем начал еще раз переписывать «Призраки» — для того, чтобы отправить рукопись в Петербург в качестве наборной. Н. В. Щербань хотел помочь Тургеневу выполнить эту работу, но писатель отказался. «Ваше предложение переписать, Призраки” очень любезно, — отвечал Тургенев Щербаню 1 (13) июля 1863 г., — но, переписывая, я исправляю, что несколько облегчает эту противную работу или по крайней мере дает ей смысл».

15 (27) сентября 1863 г. наборная рукопись «Призраков» вместе с сопроводительным письмом была отправлена Тургеневым П. В. Анненкову.

Посылая «Призраки» П. В. Анненкову, Тургенев просил его ознакомить с рукописью литературных друзей. Одновременно Тургенев давал читать оставшийся у него экземпляр «Призраков» (беловой автограф) своим знакомым в Баден-Бадене и в Париже. Так, при личном свидании в Париже Тургенев вручил 17 (29) ноября 1863 г. «Призраки» Н. В. Щербаню с просьбой прочитать и высказать о них свое мнение (см. воспоминания Н. В. Щербаня о Тургеневе — Рус Вестн, 1890, № 8, с. 11). Возвращая рукопись «Призраков» Тургеневу, Н. В. Щербань подчеркнул в тексте неудачные, с его точки зрения, выражения и обозначил эти места крестиками на полях[226].

Ознакомившись с пометами Н. В. Щербаня, Тургенев писал ему 24 ноября (6 декабря) 1863 г.: «Приношу вам <…> искреннее спасибо за ваши замечания на мои „Призраки”. Это спасибо не одно пустое слово, в чем вы будете в состоянии убедиться, когда прочтете „Призраки” в печати. За исключением двух-трех, я согласен со всеми вашими замечаниями; некоторые — очень верны и тонки[227]. Но, например, „широкий шорох” мне именно нужен как звукоподражательность[228]; Тюльерийский сад отделен от частного Наполеонского сада — чисто крепостным рвом; и сам г. Базанкур сравнивает зуавов с тиграми»[229]. Отчасти под влиянием отзывов друзей, а отчасти потому, что многое в «Призраках» не удовлетворяло самого автора, он еще раз пересмотрел текст и внес в него изменения. «Что касается „Призраков”,— писал 13 (25) декабря 1863 г. Тургенев П. В. Анненкову, — то я получаю отовсюду столько увещаний их не печатать, что я сам начинаю думать, что появление сего продукта моей музы было бы крайне неуместно; а потому, если возможно, уговорите Достоевского повременить и, во всяком случае, не печатать до моего приезда, потому что я намерен (и уже сделал) делать некоторые поправки».

Поправки, сделанные в тексте «Призраков» на этом этапе, не отражены в беловом автографе, так как Тургенев записал их на отдельных листах, чтобы иметь возможность послать П. В. Анненкову для перенесения в наборную рукопись. 20 декабря 1863 г. (1 января 1864 г.) Тургенев писал П. В. Анненкову: «Завтра я вам вышлю небольшой списочек поправок (в случае, если вы скажете: печатать) и прошу вас с низким поклоном продержать корректуру».

Помимо значительного числа исправлений стилистического характера, которые были сделаны главным образом в местах текста, отмеченных Н. В. Щербанем, основной текст «Призраков» отличается от белового автографа некоторыми сокращениями. Так, образ Эллис, благодаря сокращениям, приобрел в основном тексте еще более фантастический характер.

Возможно, что изменение некоторых черт образа Эллис было сделано Тургеневым под впечатлением отзыва Ф. М. Достоевского, который писал ему 23 декабря ст. ст. 1863 г.: «Если что в „Призраках” и можно бы покритиковать, так это то, что они не совсем вполне фантастичны. Еще бы больше надо. Тогда бы смелости больше было. У Вас являющееся существо объяснено как упырь. По-моему бы не надо этого объяснения» (Достоевский, Письма, т. 1, с. 344).

Достоевский, очевидно, имел в виду исключенный Тургеневым текст, который следовал в беловом автографе за фразой: «Но всё лицо тотчас же вновь оцепенело» (с. 206):

«— Ревность! — воскликнули. — Но что значит твоя любовь? — И притом ты меня обманула: ты хотела предсказать мне мою судьбу.

— Я сказала: может быть.

— Разве это не от тебя зависит? Ты мне не отвечаешь? Это несносно! И я опять-таки повторяю: как можешь ты, без тела, без крови, любить меня?

— У тебя есть кровь, — промолвила моя спутница, и мне показалось, что она улыбнулась.

Сердце во мне ёкнуло. Рассказы об упырях, о вампирах пришли мне на ум. „Неужели я во власти подобного существа?..”»