Русская Доктрина - Андрей Кобяков

Второй вывод. Для мировой экономики, несомненно, полезно периодическое увеличение степени либерализованности. Но именно периодическое, а не навсегда. Достигнутый в рамках большого хозяйственного цикла, начавшегося по окончании Второй мировой войны, либерализационный максимум явно остался позади (вероятно, он был достигнут около 1993 г.).

Третий вывод. Опыт функционирования мирового рыночного хозяйства и шире – мировой экономики в целом свидетельствует также, что условием максимизации эффективности мировой экономики является известная степень ее системного полиморфизма и наличие конкуренции не только между отдельными рыночными хозяйствами, но и хозяйственными системами, характеризующимися существенными различиями в экономических механизмах, то есть базирующимися на таких экономических моделях, различия между которыми имеют существенный характер. Эта конкуренция отнюдь не принадлежит прошлому. И сегодня неолиберальная хозяйственная система имеет против себя конкурента – в виде системы регулируемого смешанного хозяйства. Системный конкурент США и Европы – Китай, капиталовложения которого в народное хозяйство сегодня вполне сопоставимы с капиталовложениями в народное хозяйство США и Европы.

Почти вся экономическая масса неолиберальной хозяйственной системы сосредоточена в развитых странах. Почти вся масса системы регулируемого, смешанного хозяйства сосредоточена в Южной и Восточной Азии. Налицо и известное распределение функций. Развитые экономики генерируют новые технологии и основную часть экспортных финансовых ресурсов, а система регулируемого смешанного хозяйства дает основную часть прироста мировой экономической массы.

Четвертый вывод. И, наконец, еще один момент, о котором не нужно забывать, когда речь идет о системных характеристиках мирового экономического механизма. Природа, как известно, не терпит пустоты. А мировая экономика, как показывает опыт, не терпит системного однообразия, даже если речь идет об экономических механизмах, однородных с точки зрения положенных в их основу принципов экономической политики. Так было в эпоху золотого стандарта. Так было в эпоху господства “бреттон-вудской” экономической модели, и так же обстоит дело сегодня, в том числе и в сфере господства неолиберальной экономической модели. Нельзя, например, поставить знак тождества между системными характеристиками экономик США и Японии или США и Европы. Всегда существует такой критический уровень унификации глобального экономического пространства, превышение которого ведет к существенному росту экономических рисков, что, в свою очередь, вызывает кризисные явления, порождающие мощные антиунификационные импульсы. Так было в 30-е годы, и есть все основания полагать, что этот процесс уже вновь начался и в среднесрочной перспективе приобретет значительный размах.

Глобализационный проект основан на том принципе, что мировая экономика нуждается в системной унификации и в десуверенизации отдельных экономических модулей. Эта посылка не соответствует реальности. Политики, обычно весьма слабо разбирающиеся в экономике, видят в глобализации, как правило, средство ускорения экономического развития на основе либерализации движения товаров и услуг. На самом деле это всего лишь средство ускорения перераспределения активов в глобальном масштабе с тем, чтобы сконцентрировать основную часть их в конечном счете в руках нескольких сотен юридических и нескольких тысяч физических лиц.

В чисто теоретическом плане реализация глобализационного проекта на базе неолиберальной экономической модели может быть осуществлена только при условии сильного снижения эффективности мировой экономики и большинства составляющих ее модулей. Эффективность отдельных экономических модулей действительно можно понизить (Аргентина, государства, образовавшиеся на месте СССР), но в целом эта задача нереальна, тем более что неолиберальная хозяйственная система доживает последние годы.

Максимум эффективности мировой экономики достигается при наличии существенного количества суверенных экономических модулей со значительными различиями в системных характеристиках, включая различия в степени либерализованности и приватизированности.

Фундаментальные причины этого – наличие больших различий в эффективности предпринимательских сообществ и различия в уровне конъюнктурных рисков. Экономика, обслуживаемая неэффективным предпринимательским сообществом (что уже снижает эффективность рыночного механизма), тем менее эффективна, чем более она либерализована, чем меньше компенсируются создаваемые неэффективностью предпринимателей дефекты. Точно так же: чем выше уровень конъюнктурных рисков, независимо от причин, которыми они вызываются, тем меньше эффективность рыночного механизма при заданном уровне либерализованности. Либерализованность экономики США была понижена в 30-е годы в рамках политики “Нового курса” Ф.Д. Рузвельта именно потому, что в результате кризиса она оказалась в зоне высоких конъюнктурных рисков, а это в свою очередь автоматически понизило эффективность рыночного механизма и увеличило потребность в регулирующих воздействиях, компенсирующих дефицит эффективности “рынка”. Так же обстоит дело во многих других случаях.

Выводы применительно к России.

1). Не было никаких оснований отдавать предпочтение при реформировании экономики России неолиберальной (англо-саксонской) экономической модели.

2). Неверен тезис о том, что если в процессе трансформации экономики России в неолиберальную форму она понесет существенные потери, то в дальнейшем они могут быть восполнены. Они не могут быть в этом случае восполнены в принципе, поскольку неолиберальная экономика – это “экономика перераспределения”, а не “экономика развития” (если она в состоянии обеспечивать развитие, то черепашьими темпами).

3). При любых преобразованиях экономики нет никаких оснований жертвовать экономическим суверенитетом. Минимизация экономического суверенитета России полезна странам и экономическим блокам со значительными ресурсами экономического суверенитета (США, Европа, КНР), но она заведомо вредна экономике России.

При любых преобразованиях экономики нет никаких оснований жертвовать экономическим суверенитетом. Минимизация экономического суверенитета России полезна странам и экономическим блокам со значительными ресурсами экономического суверенитета (США, Европа, КНР), но она заведомо вредна экономике России.

Тем более нет никаких оснований жертвовать экономическим суверенитетом и “во имя глобализации”, ибо действующий проект глобализации при унификации отдельных рыночных модулей по неолиберальному образцу рассчитан на создание в мировых масштабах заведомо неэффективной экономики. Кроме того, в связи с сосредоточением большей части мировой экономической массы в Восточной Азии он вообще не поддается реализации в варианте, приемлемом для западных элит.

4). Поскольку российскому обществу нужна “экономика развития”, перспективным в российских условиях является тот или иной вариант смешанной регулируемой экономики развития, например, экономика, подобная экономике Франции или Италии в 60–70-е годы, экономике Южной Кореи и Тайваня в варианте 80-х годов или КНР в том виде, какой она имела около 2000 г.

Глава 2. ГЕОЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСКЛАД СИЛ

В каком мире мы живем

1. Китай как фактор расклада сил

Миф гласит, что мы живем в мире неограниченного экономического доминирования США, ЕС и Японии.

Да, еще 10 лет назад это было так. Но ситуация коренным образом изменилась.

“На пятки” группе развитых стран наступает Китай. В развитых странах пытаются игнорировать этот факт: мол, да, Китай развивается, но пройдет еще много времени, прежде чем его экономика будет представлять серьезную величину, способную на мировом рынке выступать конкурентом экономики США, ЕС, Японии.

На самом деле это время уже настало. Судя по официальным данным о производстве отдельных видов промышленной продукции, промышленное производство КНР превышает промышленное производство США минимум в два раза. В 2004 г. в КНР произведено 45 млн компьютеров на микропроцессорах, 297 млн тонн проката (потреблено 310 млн т), 970 млн тонн цемента (“Жэньминь жибао”, 28.02.2005). По производству компьютеров КНР превышает США более чем в 2 раза, по производству проката – в 3 раза, по производству цемента, хлеба и объему строительства – в 10 раз. Есть основания полагать, что по большинству позиций производство непродовольственных потребительских товаров в КНР составляет 50–70% от мирового без Китая.