Химическая свадьба - Гордон Далквист

Канделябр окончательно сломался, и в комнатах лорда Понт-Жюля послышались мужские голоса. Мисс Темпл скользнула в дверь, закрылась и повернула штурвал, оставив несчастную герцогиню по другую сторону.

Они пока не знают, какой дверью она воспользовалась, но, возможно, скоро узнают. Селеста ощупью шла в темноте, понимая, что нужно спешить. Убьет ли Шофиль герцогиню? Жив ли еще доктор Свенсон?

Ее вытянутая рука коснулась стены, а нога нащупала ступени. Темноту слегка рассеивал тусклый свет огарка свечи, прилепленного к камню. Селеста стояла перед бассейном бурлящей черной воды. У мисс Темпл перехватило дыхание. На земле лежала графиня…

Она выругала себя за глупую доверчивость. На земле лежало только черное платье графини. Мисс Темпл оглянулась, потом села на корточки, открыла футляр, достала «звездную карту» из кожаного пенала и сложила ее, разглаживая складки до тех пор, пока она не поместилась в футляр поверх книги. Селеста взяла мешочек с ключом Франчески и запихнула его под корсет. Она на секунду замерла и просунула пальцы глубже. Носового платка со стеклянным диском Вандаариффа под корсетом не оказалось.

Времени не было. Она содрала с себя платье, не заботясь о его сохранности – все равно больше его не увидит, и бросила рядом с одеждой графини. Послышался металлический скрежет из прохода позади. Сняла ли графиня нижнюю юбку? Сняла. Мисс Темпл стащила свою. Луч света появился в тоннеле. Дверь была открыта. Девушка закрыла футляр и поднесла красный конверт к пламени свечи, он сразу загорелся. В записке была всего одна небрежно нацарапанная строчка: «И так они будут воскрешены».

Селеста вдохнула как можно глубже. Прижав к телу футляр, она ступила в черную воду и камнем пошла ко дну.

Глава 8

Фонтан

Когда Вандаарифф забрал стеклянную пластинку у Мэтью Харкорта, молодой человек упал на колени и начал дрожать, как курильщик опиума, а потом его вырвало на ковер. Когда конвульсии прекратились, Фойзон поднял незадачливого временного министра на ноги и вывел из комнаты. Вандаарифф, как всегда, медленно пошел за ними, напевая вполголоса:

Кровь учит нас, зачем на свете пламя.Огонь поет, и больше нет стыда.

Чань надеялся разрушить преданность Фойзона хозяину, но расплачиваться за это пришлось Фелпсу. Он молча смотрел, как люди в зеленых мундирах разрезали веревку, подняли труп со стула и унесли. Когда они вернулись, с ними был Фойзон. Они пришли за кардиналом.

Его руки были скованы цепью за спиной. На улице ждал транспорт, которого раньше Чань никогда не видел. Окованный металлом маленький передний экипаж мало чем отличался от кареты любого богача. Однако к нему был присоединен второй огромный экипаж размером с железнодорожный вагон.

Означало ли это, что поезда стали небезопасны?

Два лакея посадили Чаня в длинный задний экипаж и зацепили его цепь за крюк в потолке, вбитый так высоко, что пленник мог только стоять. Они двинулись. Кардинал балансировал, как матрос на раскачивающейся палубе. Он посмотрел на Фойзона, сгорбившегося на скамье у внутренней стенки фургона.

– Стеклянный шип, убивший Фелпса, – сказал Чань, – он не такой, как те, что мы нашли в Рааксфале. В нем заключена не ярость, а что-то похожее на отчаяние. Его и раньше кололи этим шипом во время допросов, не правда ли? Кололи слегка, чтобы он был откровеннее. Это его погубило.

Фойзон молчал, будто слова Чаня были самоочевидными.

– Синее стекло, воткнутое в горло. Вот что убило Лидию Вандаарифф. Она была обезглавлена. Вы знаете об этом?

Фойзон ухватился за металлический крюк, так как экипаж начал поворот.

– Так информировали лорда Роберта.

– Кто?

– Неважно.

– Только пять человек выжили после крушения дирижабля. Франсис Ксонк уже умер. Если кто-то из четверых, включая меня, описал эту сцену вашему хозяину, вы бы знали об этом. Я готов держать пари, что никто из четверых ничего ему не рассказал, и все же он откуда-то знает. Возможно, воспоминания покойника, который также летел на дирижабле, были перенесены в его мозг.

Сдвинулась панель, и открылось окошко, затянутое стальной сеткой. За ним виднелось изможденное лицо Вандаариффа.

– Интересная беседа, кардинал. Вы напоминаете мне древних греков, пытавшихся понять мир: логика умных детей, копошащихся в маминой кухне и поднимающихся на носки в надежде дотянуться до бутерброда. У вас отличная наблюдательность охотника, но вы ничего не понимаете.

– Я знаю, что вы умрете.

– Но не один, кардинал Чань. Не позволяйте новостям повергнуть вас в уныние.

Вандаарифф отвернулся от окошка, но оставил его открытым. Он снова стал напевать скрипучим голосом:

Любовь разрубит, как клинок.Плоть – это стол. Пирует бог.

Экипаж еще раз повернул, и стальные наручники впились в запястья Чаня. Фойзон сосредоточенно наблюдал за ним и ждал. В нем кардинал узнал самого себя. В Старом Дворце, где ему оставалось только терпеть и ждать сообщения от Маделин Крафт, которое должно было стать сигналом, что он должен уйти, он не сводил глаз с Анжелики, блиставшей среди богатых мужчин. Они могли в любой момент подать знак менеджеру заведения, Горину, и потребовать ее на такой срок, какой пожелают. Чань смотрел на нее, но что он видел? Маленькие ручки, держащие бокал с вином. Улыбающиеся губы. Черные глаза. Лишь намеки на то, кем она была в действительности.

Даже теперь, когда так много времени прошло, так много прервалось жизней, Чань хранил Анжелику в своем сердце, но, увы, только как куклу, как мечту. Чему служило это стремление? Заслуживала ли его жизнь продолжения? Наказал ли он мерзких людей? Конечно, да. Сделал ли он это, пребывая в своей собственной сети порока? Этого нельзя было отрицать. Кто пощадит привыкшую воровать кур лисицу за то, что она также ловит и крыс?

Это была риторика и жалость к себе. Чань снова посмотрел на Фойзона – на свое пустое прошлое – и увидел проблеск того, что он мог потерять теперь.

Она не была красивой, такой как Анжелика. Она не была добра. Она, без сомнения, если бы не проклятая стеклянная книга, оставалась бы неискушенной жеманницей. Мисс Темпл была совершенно испорченным человеком из того класса, который он презирал. Если быть честным с самим собой, он не был уверен, что смог бы вынести целый день с ней. Чань не знал, жива ли она.

Но он вспомнил о том, как брел, неся ее на руках через ледяной прибой. О ее храбрости в Парчфельдте. О том, как Селеста вывела их из Рааксфала, как приняла свою судьбу. Не считаясь с его инстинктами и против всякой логики, эти мысли разворачивались, как липкие крылья бабочки, только что появившейся из кокона. Кардинал чувствовал смятение в душе. Ну что за нелепость! Он мог бы подавить эти мысли – вполне мог, но знал, что обречен на смерть. У Чаня не было выбора. Он закрыл глаза и отдался воле событий.