Неделя на Манхэттене - Мария Ивановна Арбатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы живем «про другое»; у нас – голод, мор, войны, репрессии и тысячи километров незаселенных гор, лесов, болот и степей. Наша беда – не заблудиться, не затеряться на просторах, не освоить их, не проложить дороги, не выстроить дома, не замерзнуть зимой, не собрать урожай осенью, не получить весточки издалека, не сесть за столом с близкими, чтоб поднять базовый тост «со свиданьицем!».
И в этом «свиданьице» вся необъятность наших просторов и всё разнообразие наших репрессий. Потому нам, язычникам на клеточном уровне, непонятны американские зомби, привидения и бодро рушащиеся на экране города. Наша компания – серенький волчок, что укусит за бочок…
Наше бессознательное не забито страхом возмездия, нас не преследуют ожившие покойники, мы не тревожимся, что «мать сыра земля» разверзнется под ногами, прежде чем начнут копать нашу могилу. А до того она прочна, надежна и необъятна – она спрячет, не выдаст. Наши сказки начинаются с «жили-были», а в Америке «жили-были» рифмуются исключительно с «их убили», поскольку коренное население составляет 1 %.
И наше понимание Хэллоуина описывается старым анекдотом, в котором американец, спрашивающий, есть ли в России праздник, когда все мёртвые выходят на улицы, получает ответ, что это – 1 января…
Игорю было неведомо, что дефицит китайцев последние 20 лет в России не наблюдался, и он повез нас в Чайна-таун. Китайский квартал Нью-Йорка считается самым крупным Чайна-тауном вне Азии. Зачем им знать о Черкизоне, если принято считать, что всё самое-самое находится в США?
В Чайна-тауне живут и вьетнамцы, и бирманцы, и филиппинцы, и пуэрториканцы; так же, как на Черкизоне китайцев разбавляли СНГэшные азиаты. И если в Москве ликвидировали этот криминогенный анклав, а у жителей возникла «черкизонофобия» – страх соседства с подобным рынком-городом, то ньюйоркский Чайна-таун непобедим.
Прежде он назывался «Кровавый угол», здесь не одно столетие шла война между китайскими кланами – земля пропитана кровью, а естественный отбор оставил сильнейших. И сейчас Чайна-таун – обычный ньюйоркский район, но на уровне первых этажей к нему приклеен Черкизон.
И этот Черкизон журчит, орёт, торгует, толкается, воняет, пестреет китайскими вывесками наверху домов и мусором под ногами. По дороговизне его торговые площади не отстают от 5-й Авеню, а контрафакта столько же, сколько на Черкизоне. Витрины и прилавки простеганы палеными ролексами, биркиными, луивиттонами.
Подлинная тут только китайская еда, она, как в поговорке, «что угодно может стать еврею фамилией, а китайцу едой». На уличные прилавки вывалены рыбные конфеты, засахаренное мясо, сушёные кальмары, водоросли, бобовая лапша, вяленые лягушки, грибы, коренья, специи, бамбук, ящерицы, оздоровительные травы, прибамбасы для чайной церемонии, талисманы, амулеты и, конечно, жареные, тушеные и маринованные насекомые.
А ещё шевелящиеся в ящиках и аквариумах черепахи, змеи и моллюски; развешенные в сетках морские ежи и лотки со свиной кровью, из которой китайцы готовят всё, включая кондитерские изделия. И под прилавками стоят контейнеры для дохлой живности, отправляющейся туда на глазах покупателей, когда перестаёт плавать и ползать, и попадающей в тарелку соседнего общепита. А под ногами Чайна-тауна крысы, из которых готовится традиционное китайское жаркое; говорят, оно напоминает жареную утку и улучшает цвет лица.
Игорь сказал, что для глубинного погружения в тему можно спуститься в подвальные салоны, где работают умелые массажисты и массажистки. И если клиент не похож на полицейского, ему предложат сексуальные услуги и покурить в полумраке опиума, ведь опиум для китайца, что водка для русского.
Чайна-таунцы живут в многоквартирных домах столетней давности, построенных понаехавшими из Европы. И, как брайтонцы, не спешат учить английский и почти не покидают пределов района. Здесь возведено несколько пагод, великолепный буддистский храм «Mahayana Buddhist», есть свои отделения банков, а на прилавках книги, журналы и карты Нью-Йорка на китайском.
После Чайна-тауна Игорь завернул в «Маленькую Италию», которую потихоньку заглатывает Чайна-таун. Нынче это искусственно сохраняемый туристический объект, торгующий славой итальянской мафии. Там нет вони, как в Чайна-тауне, но общепит и сувенирные лавки тоже в основном принадлежат китайцам, и они нанимают итальянских зазывал.
И вообще «Маленькая Италия» – это унылые ньюйоркские многоэтажки, квадратно-гнездовым способом увешанные вывесками итальянских ресторанов. Шуму, стрельбы и коррупции от итальянцев много, но они составляют всего 8 % американского населения, и по переписи 2000 года италоговорящих в Нью-Йорке 20 000 человек.
Хотя кажется, что все они работают в бродвейском общепите, сутками болтают между собой, почти не понимают просьб клиентов и не сильно переживают из-за этого. Игорь сказал, что туристы обязательно фотографируются за столиками бара, где снимали эпизоды «Клана Сопрано» и «Крёстного отца», но нас это не прельстило.
Не прельстила даже возможность выпить эспрессо в кафешках «Реджио» и «Борджиа», как это делал Бродский, приходя пешком из Гринвич Виллиджа. Игорь сказал, что есть вторая «Маленькая Италия» под названием «Белионт», в районе Бронкса, и туда ещё не ступала нога китайца. Но ехать туда по пробкам уже нет времени.
Хотелось есть, и Игорь спросил, какую кухню мы предпочитаем? Пришлось заметить, что в Нью-Йорке всё одинаково невкусно. Игорь ответил, что мы ходим по туристическим местам, а там сметают всё, что подано, и повёз нас в Бруклин. Ехали иным маршрутом, чем вчера на Брайтон, но район не показался от этого менее мрачным и провинциальным.
Игорь уверял, что Бруклин перешёл «из плохих» районов в «хорошие», но внешне переход состоялся фрагментами. Вереницы домов из красно-коричневого кирпича смотрелись как ухоженная рабочая слободка, а пожарные лестницы и узкие окошки делали их особенно похожими на тюрьмы. Окна в старых американских домах традиционно ýже наших, хотя климат мягче российского.
Бруклин – самый густозаселённый «спальный» район Нью-Йорка. Кого сюда только не «понаехало» с тех пор, как колонизаторы извели индейцев племени сanarsie. На Брайтоне – русские, в Боро Парке – евреи, Бенсонхерсте – итальянцы, в Сансет Парке – пуэрториканцы, в Браунсвилле и Бедфорд Стайвесанте – афроамериканцы и т. д. И как во всей Америке, внутри Бруклина жители «хороших кварталов» изо всех сил дистанцированы от жителей «плохих кварталов».
В хороших кварталах дома с ухоженными двориками, в плохих – дворики превращены в помойки. Здесь нет нашей ежедневной мусорной машины, и у многоэтажек с пожарными лестницами по нескольку дней воняют на жаре мешки с мусором. А рядом на тротуаре дожидается своего часа крупный секонд-хенд.
Александр Гордон рассказывал, как наши брайтонские эмигранты ходили каждый день с тележками, ухватывая старые вещи. Особенно в канун Нового года, когда итальянцы избавлялись от хлама. «Наши» уютно
