Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию - Карен Хорни

Супер-Эго – отчасти производная эдипова комплекса, отчасти инстинктов (разрушения и садизма). С моей точки зрения, внутренние предписания выражают бессознательное влечение человека переделать себя в того, кем он не является (богоподобным, совершенным существом), и он ненавидит себя за то, что не может быть таким. Из этого расхождения следует много выводов, упомяну один из них. Рассматривая надо и нельзя как естественное следствие особого вида гордости, мы можем точнее понять, почему одна и та же вещь может быть страстно желанной при одной структуре характера и строго запретной при другой. Та же возможность точного понимания предоставляется нам и при изучении разнообразных установок личности по отношению к требованиям Супер-Эго (или к внутренним предписаниям). Некоторые из них мы встретим в литературе фрейдистского направления[95]: это установки на уступки, подчинение, подкуп, бунт. Их или объединяют как общие для всех неврозов (Александер), или относят только к определенным симпатическим состояниям, таким как депрессия или невроз навязчивости. С другой стороны, в рамках моей теории неврозов, качество требований строго определено особенностями целостной структуры характера. Эти различия определяют и различные цели терапии в этом отношении. Целью Фрейда могло быть только уменьшение строгости Супер-Эго, тогда как моя цель в том, чтобы человек смог полностью избавиться от диктата внутренних предписаний и обрел направление в жизни согласно его истинным желаниям и убеждениям. Этой возможности просто не существует в рамках мышления Фрейда.

Подводя итог, можем сказать, что при данных двух подходах мы наблюдаем и находим общее у определенных личностных феноменов. Но интерпретации их динамики и значения полностью различны. Если мы теперь оставим частные аспекты и рассмотрим весь комплекс их взаимосвязей, как он представлен в этой книге, мы увидим, что не осталось возможностей для сравнения.

Наиболее значительная взаимосвязь – это связь между погоней за безграничным совершенством и властью и ненавистью к себе. Еще в древние века было понятно, что они неразделимы. Лучшим символом этой связи для меня служит история о договоре с дьяволом, суть которой всегда одна. Вот человек, страдающий от психического или духовного расстройства[96]. Вот искушение, представленное в виде символа злого начала: дьявол, колдун, ведьма, змий (история Адама и Евы), антиквар («Шагреневая кожа» Бальзака), циничный лорд Генри Уоттон («Портрет Дориана Грея» Уайльда). Их искушают обещания не только чудесного избавления от беды, но и безграничной власти. Истинное величие в том, что человек способен противиться искушению, как в притче о Христе. И наконец, назначается цена – в эквиваленте различной формы утраты души (Адам и Ева утрачивают невинность своих чувств); именно ее предстоит уступить силам зла. «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне», – говорит Сатана Иисусу. Ценой может стать психическое страдание в жизни (как в «Шагреневой коже») или муки ада. В «Дьяволе и Даниэле Уэбстере» мы видим блестяще изображенный символ того, как дьявол собирает грешные души.

Та же тема, имеющая разные символы, но неизменное толкование, снова и снова возникает в фольклоре, мифологии, теологии – где бы ни затрагивался основной дуализм добра и зла. Следовательно, она давно поселилась в сознании людей. И, может быть, подошло время, чтобы и психиатрия признала ее психологическую мудрость. Конечно, параллель с невротическим процессом, представленная в этой книге, поразительна: личность при психическом расстройстве претендует на безграничную власть, утрачивает свою душу и горит в аду ненависти к себе.

Впрочем, я несколько затянула метафорическое изложение проблемы: Фрейд не видел ее, и мы лучше поймем почему, если вспомним, что он не признавал погоню за славой в качестве комплекса неразрывно слитых влечений, которые я описала, а поэтому он не мог оценить и ее силу. Он достаточно ясно видел ад саморазрушения, но, считая его выражением самостоятельного влечения, видел его вне контекста.

В этой книге невротический процесс представлен и еще в одном ракурсе – как проблема Я. Это процесс, в котором первая стадия – отказ от реального Я ради Я идеального; потом следуют попытки воплотить это псевдо-Я вместо реализации своего подлинного человеческого потенциала; начинается разрушительная война между двумя Я. Бескровный или единственно доступный нам путь прекратить эту войну – обретение своего реального Я с помощью конструктивных сил, мобилизованных самой жизнью или терапией. В этом ключе проблема вряд ли прозвучала бы осмысленно для Фрейда. Его концепция «Эго» содержит описание «личности» невротика, который отчужден от собственных сил, истинных желаний, не принимает сам решений и не берет на себя ответственности, а только озабочен тем, чтобы не слишком конфликтовать со своим окружением (соблюдает «принцип реальности»). Если это Я невротика принять за его здоровую живую часть, то весь комплекс проблем реального Я (в концепции Кьеркегора или Джемса) не может возникнуть. Наконец, мы можем взглянуть на процесс с позиций нравственных или духовных ценностей. С таких позиций в нем есть все элементы настоящей человеческой трагедии. Как ни велика способность человека к разрушению, из истории не исключить свидетельства его живого и неустанного стремления к большему знанию о себе и окружающем мире, его религиозных переживаний, рост духовных сил и нравственную отвагу, большие достижения в любых областях и стремление к лучшей жизни. И человек лучшие свои силы направляет на эти стремления. Интеллект и сила воображения помогают ему увидеть то, чего еще не существует. Он выходит за свои границы или всегда готов к этому. У него есть ограничения, но не твердые и не окончательные. Обычно он не дотягивается до того, чего хочет достичь внутри или вне себя. В этом еще нет трагедии. Но внутренний психический процесс, который у невротика эквивалентен здоровым человеческим стремлениям, – трагичен. В попытках найти выход из внутреннего расстройства человек начинает тянуться к бесконечному и неограниченному, часто недостижимому, хотя его ограничения и не жесткие; и сам этот процесс разрушает его, разворачивая высшее влечение к осуществлению реального Я на воплощение в жизнь идеального Я и тем самым растрачивая тот потенциал, которым он обладает.

Фрейд придерживался пессимистичного взгляда на природу человека, и на почве своих воззрений он и не мог иметь иного. Человек, как он видел его, был обречен на неудовлетворенность, какой бы путь он ни избрал. Он не может удовлетворительно изжить свои примитивные влечения, не вредя себе и культуре. Он не может быть счастлив ни в одиночку, ни с другими. И у него единственный выбор: страдать самому или обрекать на страдание других. К чести Фрейда, что, смотря на вещи так, он не пытался вывернуться с каким-нибудь замысловатым решением. На самом деле, в рамках его мышления выбор между двух зол