Капкан для Александра Сергеевича Пушкина - Иван Игнатьевич Никитчук

мой, денег нет. Азинька сегодня полдня просидела над счетами, сортируя их.

Пушкина утомил этот разговор.

– Не печалься, женка, проживем. Главное, чтобы вы все были здоровы и радовали меня, а деньги добудем как-нибудь…

В саду расплакался Сашка. Пушкин подошел к раскрытому окну:

– Машенька, ну как не стыдно обижать маленького, отдай Сашке лопатку… Сейчас выйду и накажу тебя!..

– Замечательный у Машки нашей характер. С таким характером ей будет легко жить… А вот Сашка… Не приведи господь ему, как мне, иметь дело с царями да с жандармами…

Он пошел в кабинет и раскрыл рукопись «Капитанской дочки»… На ее страницах оживала история, которую велено было россиянам забыть. Эту историю творили простые люди, восставшие против помещичьей неправды… И здесь, как и в «Истории Пугачевского бунта», шестисотлетний боярин встал на защиту вожака крестьянского…

И вспомнилось Пушкину, как издавалась история Пугачева, которую царь переименовал в «Историю Пугачевского бунта», как Жуковский иронизировал «О господине Пугачеве», как министр просвещения Уваров обвинил его в подстрекательстве к революции…

А теперь вот, как какую-нибудь ищейку, запустили Булгарина. Как бы снова не накликать беду на свою голову. И он начал снова внимательно перечитывать написанное.

Вокруг стало тихо. Со стороны парка послышался конский топот. Его свояченицы, Катя и Азинька, вернулись с вечерней прогулки, и не одни, а в сопровождении все того же Дантеса. Из окна Пушкин видел, как они подъехали, барон попрощался с дамами и исчез в сгустившейся темноте.

Пушкина эта сцена расстроила. Чертов Дантес, он уже вездесущ… Лицо его стало мрачным. В волнении он ходил по кабинету.

В дверь постучали.

– Я к вам, Александр Сергеевич, – входя в кабинет, сказала Азинька.

– Входи, входи, дорогая!.. – отозвался Пушкин. – Ты, наверное, хочешь сказать о деньгах, что их нет… Мне Натали уже все рассказала…

Азинька молчала, опустив голову.

– Мне хочется помочь вам, Александр Сергеевич, – проговорила она почти провинившимся голосом. – Денег нет, но есть мои драгоценности… Все равно я их не ношу…

Пушкин растрогался, он подошел и поцеловал ее руку.

– Я всегда знал, что у вас добре сердце, дорогая. Принимаю ваше предложение, ибо не вижу сегодня другого выхода… Спасибо!..

Пушкин стоял расстроенный, подавленный, озабоченный… В голове у него, как заноза, сидела мысль: «С деньгами настоящая катастрофа, хоть в петлю лезь… А Левушка, прежде чем поехать на Кавказ, чтобы воевать с горцами, истратил уже бешеные деньги на кутежи… И потом, этот зять канючит… Я отказался от управления имениями… Пусть оно все огнем горит…»

– Ничего, Азинька, как-нибудь перебьемся… Я надеюсь еще на «Современник»… Да и поэзия поможет…

Александрина слушала его, не перебивая.

Пушкин внимательно посмотрел на Азиньку и вдруг спросил:

– Не хочу верить, что вы тоже намерены подарить свою дружбу Дантесу?

– Как вы могли такое подумать? Я это делаю ради Кати, ради ее приличия.

Она со страхом ждала вопроса о Натали: ведь понятно, что он ездит сюда не ради Кати. Но какая Наташа! Ни одна черточка не дрогнет, сидит безучастно у окна часами. Интересно, о чем она думает?

Но Пушкин не стал больше ни о чем спрашивать.

Рукопись «Капитанской дочки» приковала его почти до полуночи. Он вычитывал и отрабатывал каждое слово. За работой он забывал обо всем, обо всех жизненных треволнениях и заботах. Взглянув на часы, он воскликнул:

– Боже мой, как уже поздно! Как там Натали?..

Он пошел к жене, которая уже была готова ко сну. Пушкин снова залюбовался женой, которая в этот час была обворожительная как-то по-особому. Кажется, он еще не видел ее такой красивой.

– Нет, я обязательно закажу твой портрет, – целуя ее, сказал поэт. – Приглашу Брюллова, пусть он напишет… Почему он не здесь, а в Москве…

Утром Пушкин снова сидел за рабочим столом. Отложив перо, стал читать написанное.

– Александр Сергеевич, извольте кушать, уже все готово, – доложил слуга.

Ел он как-то без аппетита, о чем-то думал… Мысль о деньгах не покидала его.

После обеда он с Наташей отправился в сад, сели на скамейку, радуясь чудесной погоде и ароматному чистому воздуху. Рядышком копошились Машенька и Сашка.

Натали смотрела на детей, на мужа, и грусть закрадывалась ей в душу. Казалось, что ей было скучно рядом с ними. Она явно повеселела, когда с прогулки вернулась Коко.

– Наташенька, сколько сейчас разговоров о предстоящем празднике в Петергофе, – восторженно она сообщила сестре.

– Ну, теперь мадам Синхлер без работы не останется, – откликнулся Пушкин.

– Если хотите знать, Александр Сергеевич, к модисткам уже обращаться поздно, – ответила ему Катя. – И ты, Таша, тоже опоздала… Хотя ты у них на особом счету и они тебе не откажут. Ведь твой заказ лучше всякой рекламы, чтобы заполучить состоятельных заказчиц. Так что торопись, праздник уже скоро…

– У Натали есть уважительная причина не появляться в Петергофе, и ее отсутствие будет всеми принято правильно.

– Милый, почему ты так считаешь? Сделать первый свой выезд на этот праздник как нельзя к месту…

– Натали, разве ты забыла, что семья наша в трауре. Да и ты родила недавно. Отдыхай… Дай своим соперницам тоже покрасоваться в твое отсутствие…

– К чему этот деспотизм, Александр Сергеевич? – возмутилась Коко.

– Кстати, траур распространяется и на вас, если мы живем одной семьей… А тебе, Наташа, еще раз хочу сказать, нет никакой необходимости ехать на этот праздник. Царь и Синхлер подождут…

– Как хочешь, милый… Ты, наверное, прав… Не будем спорить.

– Я не спорю, а беспокоюсь о твоем здоровье, – примирительным тоном сказал Пушкин. – Набирайся сил, впереди осень и зима, натанцуешься еще.

Крутившуюся рядом Машеньку Натали взяла на руки:

– Ах ты, моя шалунья… У тебя бантик развязался, давай поправим!..

Пушкин ласково взглянул на жену:

– Я бы не хотел, чтобы мы сердились друг на друга, – сказал Пушкин с теплотой в голосе.

– И я не хочу… Да и за что мне на тебя сердиться?..

– Поверь, меня очень беспокоит твое здоровье, особенно когда о своем здоровье ты забываешь. Я бы не хотел думать, что мои слова можешь истолковать как запрет на твои удовольствия.

Наташа улыбнулась, сев рядом, обняла мужа за шею.

– Ах, женка, вот я и растаял!.. И все же, пока мы одни, прошу тебя, держись подальше от барона!

– Ты зря ревнуешь… – почти прошептала ему на ухо Натали, приглаживая его кудрявую голову. – Бароном полностью завладела наша Коко.

И она с удивительным для нее юмором начала ему рассказывать о встречах Кати с Дантесом на прогулках.

Пушкин молчал. Казалось, он не слушает жену, которая была уверена в неотразимом влиянии на него. Он не задавал