Тайна святых - Петр Иванов

* Мстислав был крестный сын Олега.

Когда пишущий брату от души хочет с ним мира и обращается к Богу, прося вразумления, Дух Святый вкладывает в ум его те слова, которые идут прямо к сердцу брата и сердце его плавят в любви. После письма Мономаха летописец ничего не находит, что сказать об Олеге, очевидно, потому что никаких событий, которые обыкновенно интересуют историю, в жизни его не было. Тотчас после письма Олег прибыл в Русскую землю, и в его присутствии состоялся съезд князей в Любече (1097 г.), там присудили ему и его братьям (Давиду и Ярославу) Черниговскую область. Он тихо правил ею еще 18 лет и скончался в 1115 г., через два года после воцарения Владимира Мономаха в Киеве. То, что Олег ничем не выразил своего неудовольствия на занятие Владимиром Киевского стола, хотя он был старше Мономаха, свидетельствует о великой внутренней перемене, происшедшей в нем. И дети Олега не вступали ни в какие пререкания с Мстиславом Великим (1125–1132) после отца, занимавшим Киевский престол.

Владимир Мономах и Святополк Изяславич

Русским историкам кажется, что Мономах был одинок среди князей, правивших тогда Русской землей. Но это оттого, что историки не хотят замечать чудесных явлений в жизни, Божиих дел в народе-церкви. Перетолковывая ясный смысл Киево-Печерского Патерика, они не верят ни житиям святых, ни прямым свидетельствам летописцев. Поэтому отрицательные черты жизни они изображают, а о главном безмолвствуют. Между тем нет сомнения, что и Святополк (Киев- 1093–1113 г.) и Олег, действительно, подавали повод дурно о них отзываться, но в какое-то время (об Олеге мы сказали, а Святополк, надо полагать, в самом начале 12 века) совершенно переродились и жили с Мономахом, как одно сердце. Этой мистики не в состоянии понять русские историки позднейшего времени. Чтобы убедиться, следует обратить внимание на изображение личности Святополка у наиболее глубокого исследователя княжеских отношений — Сергея Соловьева — на его противоречия. Так, говоря вначале, что Святополк характером своим представлял разительную противоположность с Владимиром, через несколько страниц своих историк утверждает, что “Владимир и Святополк жили дружно”. Никто не в состоянии дружить с человеком “разительно противоположного характера”, можно только делать усилия не ссориться с ним.

“Жестокий, корыстолюбивый, властолюбивый”, - так говорит о Святополке Соловьев и опять в другом месте отмечает: “Святополк во всем слушался Мономаха”. Но ведь было время, когда Святополк очень ссорился с Владимиром: именно, в первый год его княжения половцы напали на Русскую землю и Святополк хотел войны, а Мономах, пришедший с войском на помощь, предлагал заключить мир (т. е. заплатить им). Спор был столь продолжителен, что бояре предупреждали князя, что несогласием они губят страну отцов своих; последствием неладов было великое поражение князей при реке Стугне (где утонул брат Мономаха Ростислав*). Далее Святополк после съезда в Любече (1097 г.) косвенно был виноват в ослеплении Василька (ибо, напуганный Давидом Игоревичем, дал последнему возможность захватить в Киеве Василька), и Владимир с Олегом и Давидом пришли с войском к Киеву, — Святополк собирался бежать, но киевляне удержали его, послав в стан Владимира его мачеху и митрополита с просьбой не начинать между собой войны, — только этим Святополк спасся. Наконец, прежде Святополк терпеть не мог иноков Печерского монастыря (очевидно, за обличение князя — это было Феодосиевой традицией в Печерах), но затем, после чуда св. Прохора, стал постоянным и ревностным богомольцем святой обители. Это был уже иной Святополк, который дружил с Владимиром Мономахом и во всем его слушался.

После смерти Святополка, его жена, очевидно, согласно его завещанию, раздала целое богатство монастырям и нищим, так что все дивились: никогда не было такой милостыни.

* Приказавший незадолго перед этим утопить св. Григория Печерского в Днепре (см. выше).

Любовь к Богу

В те времена княжны, пользовавшиеся полной свободой (в противоположность теремным московским царевнам), руки которых просили, считая за великую честь, иностранные короли, принцы, императоры и многие были повенчаны на западе, — но также многие шли в монастырь, и некоторые потом причислены к лику святых. Так, известная красавица Предислава, княжна полоцкая, молодой девушкой основала монастырь и там постриглась с именем Евфросиньи*, за ней последовали ее сестры, родная и двоюродная.

* Св. Ефросиния, княжна полоцкая.

Здесь было совсем не то, что на нашем тяжеловесном церковном языке называется спасать душу, отказываясь от радости жизни. Нет, это была любовь к радостям жизни духовной, нежелание нести тягости земного устроения. То был высокий вкус прекрасной души, для которой невидимый мир, вечная действительность, воистину дарованная нам Богом, бесконечно, ближе, чем мир, строящийся, вопреки воле Господней, человечеством.

Тем знаменуется чудесность киевского века, торжество победной церкви Христовой. Самые далекие, казалось бы, от Христа люди, как мы показали в предыдущих очерках, побеждались не силой, а братолюбием.

Во всех родах княжеских, даже почти в каждой семье, были замечательные христолюбцы. Про брата Олега, Давида, внука Ярослава Мудрого, степенная книга сообщает: “братья любили его доброго, честного, смиренного; кончина этого князя сопровождалась чудесами”. Его сын — инок Печерского монастыря, причисленный к лику святых, именовался: Никола Святоша. К лику святых причислен сын Мономаха, оказавший любовь Олегу, Мстислав, в древнем Прологе о нем сказано: “он был неудержимо милостив ко всякому, серебра и золота в руки не принимал и заранее узнал день преставления своего”. Два сына Мстислава также святые: Всеволод, Гавриил, княживший в Новгороде и скончавшийся на княжении в Пскове, и Ростислав, князь смоленский, на старшинстве в Киеве 1159–1168 гг. И у Ростислава были изумительные сыновья: Роман и Мстислав Храбрый. Драгоценная радуга Святой Руси в каждом из них сияла особым цветом. Будем об этом еще говорить.

Святость русских иерархов

Борцами за Христову правду в Русской земле всегда были иерархи и, вообще, священнослужители. Большинство епископов были из Киево-Печерской обители. Св. Симон, епископ суздальский, означил их число пятьдесят в течение 80 лет.

У церковных историков принято жаловаться на киевское время, что мало сохранилось сведений о делах иерархов. Но это потому, что тогдашние летописцы старались сохранить для потомства святые действия священнослужителей, и очень мало, а может быть, и совсем не интересовались обыденностью управления начальников церквей, — то есть тем, что ныне считается наиболее историческим материалом. Тогда записывали слова святые, слова свидетелей верных, любящих Христа и ближних. И слов этих достаточно сохранилось, чтобы судить о борьбе служителей церкви с противлением Христу. Необходимо познакомиться с существенными чертами этой борьбы, ибо здесь открывается церковная истина во всей ее чистоте, светя будущим векам.

Прежде всего следует отметить у борющихся иерархов того времени отсутствие всякой властности; они не повелевают, не угрожают, не пугают никого ни здешними наказаниями, ни муками загробной жизни, они тихо говорят, ласково: просьба, моление, печалование — вот их средства борьбы. Этим, конечно, они свидетельствуют свою духовность, Отсутствие властности поднимает их над миром земных властителей, и с этой горней высоты легче наблюдать им за княжеским уклонением от правды. Власть земная всегда соблазнительна, даже лучшие, прекраснейшие люди, облеченные властью, иногда могут поступать опрометчиво и забывают о милосердии. В этом отношении письмо митрополита Никифора к Владимиру Мономаху является великим свидетельством.

“Что говорить тебе — такому человеку в похвалу поста, когда благочестием ты воспитан, воздержание твое все видят и чудятся”. “Что говорить такому князю, продолжает митрополит Никифор, который больше на сырой земле спит, дому бегает, платье светлое отвергает и, только по нужде входя в город, облекается в одежду властелинскую. Что говорить такому князю, который другим любит готовить обеды обильные, а сам служит гостям, работает своими руками, другие насыщаются и напиваются, а сам князь сидит и смотрит только, как другие едят и пьют, довольствуясь малой пищей и водой; руки его простерты ко всем; никогда не прячет он сокровищ, не считает золота, но все разделяет, а между тем казна его никогда не бывает пуста”.

“Кажется мне, мой князь, что, не будучи в состоянии всего увидеть своими глазами, ты прислушиваешься к голосу других, и в отверстый слух твой входит стрела. Исследуй внимательнее, подумай об изгнанных, осужденных, презренных, вспомни, кто кого оклеветал, и сам рассуди и отпусти, да и тебе отпустится… Только не опечалься словом моим; не подумай, что кто-нибудь пришел ко мне с жалобой и потому я написал тебе это — нет! — так просто я пишу тебе для напоминания, в котором нуждаются владыки земные: многим пользуются они, но зато и несут большую ответственность”.