Пассионарная Россия - Георгий Миронов

Необходимо отметить, что столыпинская аграрная реформа стоила правительству всего 100 млн рублей: около 30 млн выделили на землеустройство и 70 – на агротехнические мероприятия.

Это и гордость, и беда Столыпина. Ведь преобразования, в которые не вкладываются капиталы, обречены на торможение.

Эта реформа была половинчатой изначально. Дело в том, что финансово-экономическая политика реформы была нацелена не на обогащение деревни, а на ее ограбление.

История свидетельствует о том, что государственные преобразования возможны только при поддержке господствующего класса. Такая поддержка была у Александра II, при котором помещики, естественно, в силу, прежде всего экономических обстоятельств, но согласились «ущемить» себя и «простить» своим крестьянам все прежние долги. Эта и другие их уступки и позволили провести реформу 1861 г. Столыпина же поддерживали единицы. За восемь лет реформы с помощью махинаций помещиков в Крестьянском банке, вздувания цен на землю, увеличения арендной платы, повышения налогов из раздираемой противоречиями деревни выкачали около 4 млрд (!) рублей.

И все-таки реформа «пошла»: на момент гибели Столыпина Россия с ее помощью начала решать многие свои экономические проблемы.

Крестьянская реформа – это самая важная реформа того времени, но не единственная. Одновременно проводилась политика заселения Сибири и азиатских пространств. Осуществлялось строительство Амурской железной дороги, которая должна была связать Владивосток с центром России вокруг территории Китая.

Значителен вклад Столыпина и в формирование внешней политики России. Он был решительным противником войны. Исходил он при этом, по воспоминаниям его сына, из следующих соображений:

«Россия была неокрепшей после первой революции и после неудачи с японской войной. Мой отец занимался восстановлением флота, который был полностью разгромлен во время этой войны.

Помните, послали эскадру вокруг всего света, которую потом японцы разбили? Так что он видел, что соваться в войну вообще нельзя, и особенно в таких условиях, в которых Россия была бы в невыгодном положении».

Важной составляющей политики П. А. Столыпина был и твердый курс борьбы против антиправительственных движений и выступлений. Практически это выразилось в массовых репрессиях против революционеров.

Именно Столыпин, пишет об этом историк П. К. Зырянов, в 1906 ввел в действие закон о военно-полевых судах, который был разработан при его предшественнике С. Ю. Витте и которому Витте не решился дать ход. По неполным подсчетам, за восемь месяцев действия закона было казнено 1102 человека. Эта цифра, если знать о масштабах последующих репрессий в России, может показаться незначительной. Однако для того времени это было необычайно много.

Кроме того, казни не прекратились и после того, как закон утратил силу. По выражению В. г. Короленко, казни стали тогда «бытовым явлением». Либерал П. Б. Струве в статье, посвященной итогам пятилетнего правления Столыпина, писал о его «чисто патологическом равнодушии» к смертной казни. Нет, равнодушия, пожалуй, не было. В 1907 г., когда кадет Ф. И. Родичев с думской трибуны бросил ему слова о «столыпинских галстуках», Столыпин немедленно послал к нему секундантов – шаг беспрецедентный для главы правительства. Потом Родичев извинился перед Столыпиным, но его слова стали «крылатыми» и вошли ныне во все учебники.

Репрессивная политика, считает П. Зырянов, бросает тень на все другие стороны его деятельности, даже те, которые имели положительное значение. Достаточно вспомнить проекты местных реформ, призванных уравнять крестьян в правах с другими сословиями; меры, направленные на укрепление начал веротерпимости; организацию массового переселения в Сибирь, наконец, проект введения всеобщего начального образования.

Впрочем, большинство перечисленных мер так и осталось на бумаге. Несмотря на все лавирования, Столыпину удалось осуществить лишь небольшую часть своей программы. Из всего перечисленного практическое осуществление нашло лишь переселение в Сибирь.

«И правильно, что в настоящее время это направление деятельности Столыпина получает положительную оценку, – замечает П. Зырянов. – Но хвалят его чаще всего за то, за что хвалить я все же остерегусь, – за аграрную реформу».

Представим и его, критическую, оценку столыпинской аграрной реформы. Как уже говорилось, согласно указу 9 ноября 1906 г. всякий домохозяин мог выйти из общины и закрепить свой земельный надел в личную собственность. Отныне сельское общество не могло ни уменьшить площадь его надела, ни передвинуть его полосы в другое место. (Крестьяне владели землей чересполосно). В дальнейшем хозяин мог свести свои полосы в один участок, и тогда получался отруб. К нему можно было прирезать площадь деревенской усадьбы, перенести на него постройки, и отруб превращался в хутор. Правительство стало форсировать насаждение хуторов и отрубов.

П. Зырянов высказывает остроумные, но весьма спорные суждения о мотивах, которыми руководствовался в этом вопросе П. А. Столыпин.

Самый большой урок, вынесенный Столыпиным из его правления в Саратовской губернии, это то, что мужики, всей деревней взявшись за топоры и вилы, – страшная сила. Из соображений государственной безопасности следовало расстроить крестьянский «мир». Чересполосное укрепление должно было «вбить клин в общину» (слова самого Столыпина). Разбивка на отруба – лишала общину поземельных функций, а расселение деревень на хутора должно было окончательно ликвидировать крестьянский «мир». Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам, – писала в своих воспоминаниях старшая дочь Столыпина М. П. Бок, явно со слов отца. Надо ли упускать из виду этот полицейский подтекст реформы? – задается вопросом П. Зырянов.

Ко всему добавлялась надежда на то, что крестьяне, получив свои клочки в личную собственность, проникнутся частнособственнической психологией, начнут уважать границы помещичьих владений и перестанут добиваться прирезки помещичьей земли. Наконец, имело большое значение, уверен историк, и давнее убеждение Столыпина в агротехнических преимуществах хуторов и отрубов. Таков, коротко говоря, общий замысел столыпинской аграрной реформы.

Реализация же реформы, полагает П. Зырянов, породила ряд долгоживущих «мифов» и «легенд». Одна из них состоит в утверждении, что из общины выходили богатые, многоземельные крестьяне, которые грабили своих односельчан. При этом никто не задумывался над тем, что в крестьянском обиходе многоземельными считались не те, у кого был самый большой по площади надел, а те, у кого было слишком мало рабочих рук по отношению к площади надела.

«Многоземельными» оказывались вдовы, потерявшие мужей или сыновей после последнего передела земли, одинокие старики, домохозяева, не имевшие сыновей, а одних лишь дочерей, на которых надела не полагалось, и т. д. Все они относились чаще всего к бедноте, все они должны были потерять часть своего надела при ближайшем земельном переделе. Они прежде всего и выходили из общины.

Выходили также и те, кто давно отбился от своей деревни и жил городе, и те, кто собрался переселяться в Сибирь: такие сразу же продавали свои наделы. Продажа чересполосно укрепленных участков приняла огромные масштабы.

Кто же покупал землю? – Иногда – та же община, и тогда земля возвращалась в общий мирской котел. Однако чаще покупали отдельные крестьяне, оставшиеся в общине. В результате всей этой перетряски земельные отношения в деревне окончательно запутывались.

Следует отрешиться от того наивного представления, – будто на хутора и отруба выходили только «крепкие мужики». Землеустроители тоже были знакомы с такими понятиями как «план» и «вал», и возиться все лето с одним «крепким мужиком» им не было смысла. Разбивалось на хутора или отруба чаще всего целое село. Идти на хутор или отруб должны были и бедняки, получавшие такие миниатюрные клочки, на которых и курице было тесно. Едва ли половина столыпинских хуторов и отрубов, вырезанных из общинных земель, была жизнеспособна. Это и неудивительно, поскольку соседствовали они с крупными помещичьими латифундиями.

Крестьяне нередко отказывались выходить на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, а исходя из вполне здравых соображений. Всем известно, что наше сельское хозяйство до сих пор сильно зависит от капризов погоды. Тогда зависимость была еще больше, но крестьянин страховался тем, что имел полосы в разных местах. Правда, в южных и юго-восточных губерниях условия были иными: на очень больших пространствах здесь простирались земли примерно одинакового качества. Из-за недостатка воды устройство хуторов было затруднительно, но отруба вроде бы неплохо прививались. Здесь и следовало сосредоточить усилия по их насаждению.

Выдвигались и иные проекты решения аграрных проблем. Так, движение по переходу на «широкие полосы» распространилось не только в Нечерноземной, но отчасти и в Черноземной полосе. На деле это – укрупнение излишне мелких полос, облегчающее их обработку и применение сельскохозяйственных машин. И все же самое яркое достижение русской деревни 1907–1914 гг. – это небывалый взлет кооперативного движения. По данным историка А. П. Корелина, только кредитная кооперация в 1914 г. охватывала более четверти всех крестьян-домохозяев. А ведь существовали и другие виды кооперации. К сожалению, это удивительное явление русской деревни начала XX в., к которому власти относились с явным недоверием и опаской, до сих пор слишком мало исследовано.