Секретные операции абвера - Оскар Райле

Около 22 часов раздался звонок. Я ответил. Подполковник фон X. Представился и объяснил:

— По приказу главнокомандующего находящиеся в Париже начальники и командиры тайной государственной полиции и СД арестованы. Один руководитель СС из штаба начальника тайной государственной полиции лично поставил меня в известность, что тайная полиция ведет во Франции важные в военном отношении контакты и разрабатывает угрожающие для обороны страны дела по шпионажу и диверсиям. Дело государственной важности для рейха — срочно передать эти контакты и провести расследования по делам. Арестованный руководитель СС предложил передать вам обсуждавшиеся вопросы как офицеру абвера, наиболее в них компетентному.

Я не долго размышлял и ответил:

— Я доложу обо всем главнокомандующему войсками на Западе и попрошу его разрешения.

Несколькими минутами позднее я по телефону передал существо дела начальнику I отдела главнокомандующего, полковнику генштаба Мейер-Детрингу.

— Послушайте, Райле, не впутывайтесь в это дело! — возбужденно воскликнул он в трубку. — Это вам может стоить головы.

— А я думал, могу как и прежде отправлять донесения фронтовой разведки главнокомандующему войсками на Западе. Или это не так?

— Само собой, Райле, но как говорится… До свидания!

Полковник Мейер-Детринг оборвал разговор.

Несколькими минутами спустя Гарте и я слушали по радио первые официальные сообщения о деянии графа Штауффенберга. В заключение объявили, что Гитлер еще этой ночью собирается выступить с речью по радио.

День 20 июля 1944 года для служивших во Франции сотрудников абвера стал лишь одним эпизодом в череде событий.

Наказания национал-социалистического режима, последовавшие за событиями 20 июля 1944 года, в особенности казни многочисленных бойцов Сопротивления, коснулись и многих сотрудников абвера и членов их семей. Последствия во фронтовой разведке, как и по всему вермахту, были удручающими.

О внутренней сплоченности военных подразделений и ведомств и единодушной поддержке руководителя государства и его правительства уже не шло и речи. Этой разобщенности в большой степени способствовало развитие событий на Западном фронте. Кроме того, в вермахте и среди населения все больше распространялось мнение, что война будет проиграна, если на мировой политической арене не произойдет какого-нибудь чуда. Но говорили об этом лишь в тесном дружеском кругу, поскольку иначе грозила опасность предстать перед судом за пораженчество или быть расстрелянным без суда и следствия.

Насколько просто все это случалось, свидетельствует дело полковника Рудольфа, бывшего руководителя главного управления абвера по Франции. Во время поездки по железной дороге он разговорился с одним военным врачом, который только что узнал о своем переводе в Мец и безудержно радовался, что сможет переехать со своей семьей в этот прекрасный город. Это происходило в тот момент, когда в Германии уже мало кто серьезно верил в окончательную победу рейха. Рудольф посчитал своим человеческим долгом в разговоре упомянуть, что Мец после войны, по всей видимости, не останется немецким городом. Этого оказалось достаточно. Врач донес на полковника Рудольфа, того арестовали и вынудили отвечать за пораженческие речи. Случайно расследование попало в руки одного высокого чина уголовной полиции, который многие годы знал полковника Рудольфа и был к нему расположен. Своей жизнью полковник обязан этому счастливому случаю и победоносному продвижению войск союзников.

Но настроение и боеготовность офицерского корпуса групп фронтовой разведки на Западе подверглась жесткой проверке еще и другими вмешательствами государственных служб безопасности. Отцы многих офицеров фронтовой разведки после событий 20 июля 1944 года были арестованы, поскольку подозревались в антигосударственных деяниях, в том числе отец одного лейтенанта в одной из подчиненных мне групп фронтовой разведки. Поставьте себя на место этого офицера, от которого требовалась дисциплина и боеготовность до последнего, тогда как отец его сидит в тюрьме. (Я отправил сына на несколько дней в отпуск, чтобы он поддержал своего отца, человека, уже многие годы играющего важную роль в Федеративной Республике, насколько она тогда вообще была возможна.)

Но несмотря на все: бесперспективное военное положение и сомнение о продолжении борьбы с германской стороны, военнослужащие фронтовой разведки до самого конца войны были верны своему долгу.

Это представляется тем более удивительным, когда еще раз мысленно возвращаешься к задачам и способам работы войск фронтовой разведки. Ведь их не вводили в бой единым строем, как все обычные войска, а действовали они поодиночке, по двое или мелкими группами. Многие сотрудники фронтовой разведки самостоятельно жили где-нибудь в Париже, Бордо, Тулузе, Марселе, Лионе или в каком-нибудь совсем маленьком городке. Некоторые из них даже жили нелегально под видом гражданских лиц среди французов. Немало военнослужащих фронтовой разведки провели во Франции уже по нескольку лет и обрели здесь подлинных друзей. Большинству пришлись по вкусу образ жизни французов, их свободолюбивый нрав и открытость в политических и мировоззренческих вопросах. А также не в последнюю очередь шарм француженок.

Насколько же сильным должно быть искушение у этих немецких военнослужащих затеряться в городах Франции. Любой из них мог сделать это с легкостью. Для многих открывалась прямая дорога в Испанию и Швейцарию. Но как только отдали приказ к отходу, никто из III управления фронтовой разведки не остался во Франции.

В целом существовали три причины, приведшие к подобному результату, сегодня для многих совершенно непостижимому.

Это, во-первых, жесточайшие воздушные бомбардировки, которым союзники подвергали германские города. Каждый солдат, будучи вне пределов рейха, не находил себе места, беспокоясь, не остались ли без крова и не ранены ли его близкие, родственники и друзья, не нуждаются ли они в помощи. Солдаты не желали покидать близких и родину в час тяжелых испытаний.

Во-вторых, таков характер германского солдата. Дезертирство ими воспринималось как трусость и бесчестие. Для многих свою роль сыграли страх обвинения в дезертирстве и возможность позорного расстрела.

А еще, в-третьих, тлела надежда на США, что эта страна — в то время самая мощная великая держава — повернет вместе с вермахтом против Советского Союза, если Германия сложит перед западными державами оружие. Эту надежду питали многие немецкие солдаты вплоть до апреля 1945 года.

Но для обдумывания всех этих вещей у немецких солдат после вторжения уже оставалось мало времени. Боевые действия требовали наивысшего напряжения всех моральных и физических сил, не в последнюю очередь потому, что контршпионаж после открытия фронта на Западе и захвата французских территорий союзниками ставил все новые задачи.

Годные к строевой сотрудники службы контршпионажа, как уже описывалось, за несколько месяцев до вторжения были сведены в боевые подразделения, части III управления фронтовой разведки на Западе и стали мобильными. В зависимости от ситуации и потребности входившие в них команды и отделения во Франции, Бельгии и Нидерландах могли моментально изменить место дислокации и направленность своей деятельности. Зато их командная инстанция, III главное управление фронтовой разведки на Западе, под моим руководством сначала оставалась в Париже в отеле «Лютеция». Но с 17 августа 1944-го до начала мая 1945 года я вместе с моим штабом и всем оборудованием был вынужден 11 раз менять дислокацию, чтобы не потерять связи с главнокомандующим и подчиненными мне войсками.

Что означает подобная частая передислокация руководящего органа абвера, может оценить лишь тот, кто знает, каково перевозить все — оружие, радио- и фотоаппаратуру, спецчернила, дела и валюту, чтобы планомерно, бесперебойно руководить подчиненными подразделениями и зависящими от них доверенными лицами.

Ведь в различных районах боевых действий на Западе в целом действовали четыре подразделения фронтовой разведки и 16, а иногда до 18 команд, которые оперативно управлялись и оснащались для секретных операций главным управлением. Только одна наличность в валюте, которую приходилось держать при себе моему ведомству и которая предназначалась для оплаты проездных расходов и прежде всего шла на содержание всех работавших на III управление фронтовой разведки нелегалов и агентов, включая их близких, занимала несколько ящиков размерами 100 сантиметров длиной и 60 сантиметров шириной и высотой.

Один из вопросов, возникавших передо мной после вторжения, звучал следующим образом: как быть с нелегалами и агентами, которых уже больше нельзя использовать в отвоеванных врагом районах и жизни которых будет угрожать опасность, если они останутся во Франции?