Вятская тетрадь - Владимир Николаевич Крупин

Так думается, когда быстроходная «ракета» несется мимо голых берегов Вятки, заваленных черным гниющим лесом, когда слушаешь стариков о тех дубовых, осокоревых, лиственничных рощах, что были еще совсем недавно («В парнях были, дубы меряли, два-три обхвата. А чтоб костер в роще развести, ты что — старики шкуру спустят. А когда птицы выводили птенцов, в рощу тоже нельзя было ходить, чтоб не пугать. О-о, а рыба нерестилась — весла тряпками обматывали, чтоб всплеском не вспугнуть, рыба же рождается»). Разговор глушат пролетающие ревущие моторки, волны выплескивают на отмель вскоре умирающих мальков.

И как прикованные к моторкам сидят на корме этой современной галеры невольники нужды ехать на соседнюю пристань за товарами.

НАКАЗЫ ДЕПУТАТАМ

При Екатерине II была создана комиссия для составления нового Уложения, и в нее посылались выборные люди со всей страны. Наказы депутатам давались поверенными о нуждах и недостатках людей той или иной волости, уезда, города, сословия.

Более всего речь шла о государственных податях, ибо вятские крестьяне были в основном крестьянами государственными или монастырскими. Также большой вопрос дорог, транспорта, постоялых дворов, домашнего скота, строений…

Государственные черносошные крестьяне Хлыновского уезда в наказе выборному депутату Н. Я. Буторину, защищая свои интересы, вспоминают обиды, чинимые проезжими чиновниками, военными, просят разобраться с ямской гоньбой, справедливостью назначения в обозы, говорят о неурожаях. Выпишем два раздела.

Речь идет о том, чтобы из обложения налогами были исключены слепые, увечные, юродивые, ибо «по нынешней дороговизне хлеба многие в пропитании себя претерпевают крайнюю нужду, а особливо слепые и крайне престарелые, и совсем действительно увечные, и многие детей к пропитанию не имеют…» То есть если б были дети, то они б кормили. Выборные просят Буторина «объявить, где надлежит» их просьбу исключить из подушного оклада податью означенных людей и не раскладывать подати на мирских, дабы «крестьяне отягощения претерпевать не могли».

Участившиеся кражи коней приводят к следующей просьбе: «Из конных воров многие оказываются в молодых летах и росту не малого и корпусами здоровые и в военной службе весьма быть годные, в чем не без сомнения, что из таковых годных в службу многие едва ль то воровство чинят не вымышленно, из того, чтобы их впредь не могли мирские люди отдать в рекруты, за что и оказуют себя подозрительными, чтобы остаться для такого плутовства в домах своих». То есть специально воруют, чтобы в солдаты не идти. И вот крестьяне просят именно их отдавать в солдаты, «с зачетом впредь тем волостям рекрутских нарядов», а которые негодные в солдаты — сечь кнутом, отправлять на поселение, и «не безуповательно, что то конское и прочее их воровство пресечись может».

Отметив великолепнейшее слово «небезуповательно», перейдем к следующим разделам, уповая на необходимость их упоминания.

Крестьяне просят оброки на мельницы, пришедшие в запустение, «за умертвием владельцев» отменить, «дабы впредь крестьянство не могло от оного платежа претерпевать излишние отягощения».

Зарождающееся купечество во многом входит в конфликты с крестьянами, что видно из многих тяжебных дел и споров. В данном наказе есть жалоба на то, что рыбные ловли захватывают купцы и, платя оброчные деньги, то есть вроде бы соблюдая государственный интерес, наживаются на рыбе, так как «раздают ловли живущим около рек крестьянам с немалою себе прибылью. А крестьяне, по безгласию своему, в том претерпевают от них немалое отягощение. Дабы повелено было, чтоб теми рыбными ловлями, состоящими в крестьянских жительствах, довольствоваться крестьянству, а не купечеству…».

Так же интересы купцов и крестьян схлестнулись на рынках сбыта. Крестьяне «по малоимению пашенных земель и сенных покосов… довольствуются от кожевенных ремеслов, а особливо от сделанных в домах своих говяжьих, кониных и бараньих кож по небольшому числу… а купечество как в делании тех кож, так и в продаже из оных сделанных — тоже котов (обуви), рукавиц, узд, шлей, хомутов и прочего, крестьянству чинят немалое препятствие, с коими товарами для продажи в праздничные дни и на базары не допускают. И от того крестьянство ныне в пропитании себя и в платеже государственных податей претерпевает скудость».

А что ж купцы? А вот посмотрим их наказы выборному. Буторин от крестьян, а слобожанин Песьяков от купцов, защищает их интересы. Тут сплошные жалобы на тяжелую купеческую жизнь. То же кожевенное ремесло, ведь с него купцы вносят оброк, а крестьяне нет. Так чего ради их пускать на базар? «Крестьяне в продаже чинят купцам немалое помешательство и подрыв». Ссылаются на указы «высокославных предков ея императорского величества, коими крестьянам запрещено никакими товарами, кроме обыкновенной своей работы, то есть — что происходит от крестьянской экономии, по малому числу хлеба, скота и протчаго тому подобнаго, а не до купечества принадлежащего, не торговаться и в города и на ярмонки не привозить». То есть купцы не хотят конкурентов.

А хотят они иметь людей в услужении и очень досадуют на то, что «купечеству запрещено иметь крепостных людей», а надо бы, и они просят через выборного добиваться в правительстве уж если не крепостных разрешить завести, то хотя бы скреплять их услужении договорными письмами. Чуя свою силу, купцы просят вроде бы смиренно, но почти каждую просьбу заканчивают самоуважительными словами: «купечество будут довольны», «чинено б этим было купцам удовольствие» и т. п.

Последняя, шестнадцатая просьба — о разрешении купечеству «иметь винокуренные заводы и отпускать на кружечные дворы винокуренное вино на прежних кондициях, отчего в подрядах поставочных цен может последовать уменьшение, через что может учиниться кащенному интересу прибыль».

Почему «на прежних кондициях»? Потому что речь идет не о новом промысле винокурения, но о его возобновлении.

Среди подписей много Платуновых, Поповых, Шмелев, Дряхлин, Рысев, Поторочинов, Пашкин…

АНФИЛАТОВ

Снова хочется сказать о купце Ксенофонте Анфилатове, он этого очень заслуживает. Снова потому, что я писал о нем в очерке «Чувство родины», когда был поражен Слободским краеведческим музеем.

Но биографию Анфилатова узнал не в музее, а в «Трудах», в третьем выпуске того же, 1907 года.

Дед Анфилатова Иван Феофилов Анфилатов именовался «Шестаковского тяглова стана деревни Вагинской черносошным крестьянином». В 1761 году переехал в Слободской с сыновьями Алексеем и Лукой. У Алексея на следующий год родился сын Ксенофонт, так что Анфилатов коренной слобожанин. В 1775 году у Анфилатовых появляется собственный дом, а в 80-х годах вместе с Ильей Платуновым Анфилатовы упоминаются как купцы, ведущие заграничный торг, в 1790 году Анфилатовы приобретают и содержат в Архангельске корабль «Доброе товарищество». Ксенофонт Анфилатов избирается бургомистром Слободского в 1790 году, но — умирает отец, за ним жена Евдокия, оставляющая ему