Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Казалось, он бродит так целую вечность, он каждую минуту ждал, что рука с черной форменной повязкой схватит его сзади за плечо. Если его поймают, то конец, прощай, мамаша, целую нежно! Эти мальчики свое дело знают, и они не гражданская полиция, их не волнует, что останутся синяки. Переходя Льюэрс-стрит, он внимательно обыскал ее глазами. А на перекрестке Ройял Гавайен-стрит ему почудилось, что вдали, на другой стороне Калакауа, мелькает какая-то тень. Он перешел Калакауа и крадучись двинулся вдоль парка, окружавшего отель «Ройял Гавайен». Когда он добрался до Прибрежной улицы, до того места, где от Калакауа отходила асфальтированная подъездная дорожка к отелю, то увидел, что на скамейке перед входом на территорию «Ройял Гавайен» неподвижно сидит человек в плавках.

— Эй, Маджио, — позвал он.

Человек на скамейке не шелохнулся.

Не спуская глаз со скамейки, будто он подкрадывался к оленю, которого увидел сквозь листву, Пруит стал пробираться к каменному бордюру парка мимо высоких гладких стволов королевских пальм, через ярко-зеленые днем, а сейчас черные заросли травы и кустарника, подступавшие к самому тротуару.

В нескольких шагах от скамейки горел уличный фонарь. Теперь Пруит ясно видел, что это Маджио. Он облегченно вздохнул.

— Маджио, ну ты даешь!

Собственный голос навел на него жуть. Человек на скамейке даже не шевельнулся, распластанные по деревянной спинке руки и запрокинутая курчавая голова были все так же неподвижны.

— Анджело, это ты? Просыпайся, дурак! Что ты молчишь, зараза?

Человек не шевелился. Пруит подошел к скамейке, остановился, поглядел сверху на Маджио и неожиданно улыбнулся, почувствовав, как неподвижна окутывающая их ночь, а еще он почувствовал, что сквозь заросли кустов от отеля «Ройял Гавайен» веет роскошью, богатством и покоем.

Здесь останавливаются кинозвезды, когда приезжают на Гавайи отдыхать и сниматься. Все кинозвезды. Вот было бы здорово, подумал он. Он ни разу не бывал по ту сторону кустов, но иногда проходил мимо отеля по пляжу и видел людей в патио. Да, было бы здорово, подумал он, если бы какая-нибудь кинозвезда вышла в парк, увидела бы меня и пригласила к себе в номер. Может, она сейчас возвращается с ночного купания, вся в каплях воды; вскинув руки, она снимает резиновую шапочку, и длинные волосы падают ей на плечи.

Он оторвал взгляд от лица Маджио и, посмотрев на темную подъездную дорожку, в самом конце которой светился слабый огонек, с неожиданной уверенностью подумал, что вот сейчас эта женщина придет сюда, он знал наверняка, что она сейчас выйдет из отеля поискать себе мужчину и увидит, что он здесь и ждет ее. Говорят, у кинозвезд насчет этого очень просто. Внезапно резкая боль судорогой свела ему все внутри — он вспомнил Лорен и «Нью-Конгресс». Он стоял и смотрел на пустую темную дорожку. Ну и способ зарабатывать на жизнь!

— Эй, хватит дрыхнуть. Просыпайся, макаронник. Вставай, рванем сейчас в центр, к девочкам.

— Извините, сэр, я больше не буду, — пробормотал Анджело, не открывая глаз и не двигаясь. — Только не сажайте под арест, сэр. Только не заставляйте оставаться на сверхсрочную. Я больше не буду, сэр. Честно.

Пруит нагнулся и потряс его за голое костлявое плечо:

— Хватит, просыпайся.

— Я не сплю. Просто двигаться не хочется. Возвращаться неохота.

— Придется.

— Знаю. Слушай, а может, посидим здесь подольше? Вдруг придет какая-нибудь кинозвезда. Может, мы ей понравимся и она увезет нас на своем самолете в Штаты. Прямо к себе на виллу, прямо в свой бассейн. Как ты думаешь? А что, если вот так замереть с закрытыми глазами, сидеть и не двигаться, а потом открыть глаза — может, ничего этого больше не будет? Ни улицы, ни скамейки, ни проходной, ни побудки…

— Размечтался, — фыркнул Пруит. — Кинозвезду ему подавай. Ну ты надрался! Вставай, одевайся. Вот твои вещи. Я принес.

— А они мне не нужны.

— Раз уж я принес, надевай.

— Отдай их индейцам. Им ходить не в чем. У них только срам прикрыт. Ты что-то там говорил про девочек. Или мне послышалось? — Анджело открыл глаза, повернул голову и вопросительно поглядел на Пруита.

— Не послышалось. Я нагрел твоего приятеля на сорок зеленых. Он боялся, что тебя заберут и ты приведешь к нему полицию. Послал меня, чтобы я тебя нашел и отвез домой.

— Черт! — Анджело энергично потер лицо руками. — Я не пьян, друг. — Он помолчал. — Черт, а ты, оказывается, и сам не промах. Я из него никогда столько не вытягивал. Мой рекорд — двадцать два пятьдесят. И то вроде как в долг. Правда, отдавать не собираюсь.

Пруит рассмеялся:

— У меня бы тоже ничего не вышло. Но он так перетрухнул, что наложил полные штаны.

— Серьезно?

— Шучу.

— А я ведь не пьяный, Пру. Смотри! Я вас всех разыграл. — Он встал со скамейки, и в тот же миг ноги у него подкосились. Он повалился назад и, чтобы не упасть, вцепился обеими руками в фонарный столб. — Видишь?

— Да, конечно. Ты не пьяный.

— Конечно, не пьяный. Просто споткнулся, тут вон какая выбоина. — Он рывком выпрямился и осторожно отпустил столб. — Оп-ля-ля! — откинув голову, заорал он во всю мощь своих легких. — Все к черту! Остаюсь на сверх-сро-чну-ю!

Он потерял равновесие и начал опрокидываться на спину. Пруит быстро шагнул вперед и еле успел поймать его за поясок плавок.

— Замолчи, балда! Хочешь, чтобы нас патруль забрал?

— Эй, патруль! — заорал Анджело. — Патруль! Идите, забирайте нас! Мы здесь!

— Вот ведь болван! — Пруит резко отпустил поясок его плавок, и Анджело, рухнув как подкошенный, растянулся во весь рост на тротуаре.

— Смотри, Пру. Меня пристрелили. Я убит. Несчастный убитый солдатик, один как перст в этом похабном мире. Ребята, отошлите мою медаль домой, маме. Может, старушке удастся ее Заложить.

— Вставай, — усмехнулся Пруит. — Хватит. Пошли отсюда.

— Встаю. — Цепляясь за скамейку, Анджело кое-как поднялся на ноги. — Пру, как ты думаешь, а мы скоро влезем в войну?

— Может, и вообще не влезем.

— Влезем как миленькие.

— Да, я и сам знаю.

— Тебя никто не просит щадить меня и скрывать правду, — пробасил Анджело, копируя женственные интонации Томми. И, не удержавшись, расхохотался. — Я бы выпил чего-нибудь поприличнее. Эту гадость пить невозможно, — передразнил он манеру Хэла, тщательно выговаривая каждое слово. — Черт с ним. Пошли. Давай вернемся в город.

— Придется вызывать такси из автомата, но сначала ты оденься.

— Хорошо, Пру. Как скажешь, так и сделаю. — Анджело сдернул плавки до колен и начал вылезать из них. Зацепился ногой и снова упал. — Кто меня ударил? Кто посмел? Покажите мне эту сволочь!

— Тьфу ты! — Пруит подхватил маленького итальянца под мышки и волоком потащил подальше от фонаря в темноту кустов.

— Эй, ты что? — запротестовал Анджело. — Осторожнее! Ты мне так всю задницу обдерешь. Здесь песок.

— Сейчас же одевайся и линяем отсюда. А то тебе не только задницу обдерут… Тс-с-с! Слышишь?

Оба затаили дыхание и прислушались. Анджело внезапно протрезвел. Издали, с улицы, доносилось тяжелое топанье солдатских ботинок. Шаги приближались — не бегом, но довольно быстро. Вместе с шагами в воздухе плыли неясные голоса, потом Пруит с Анджело услышали удар резиновой дубинки по столбу.

— Идиот! — прошипел голос. — Потише не можешь?

— Ладно, успокойся, — отозвался второй голос. — Думаешь, я сам не хочу кого-нибудь заловить? Тебе хорошо, ты уже капрал.

— Тогда не шуми. Идем.

Тяжелая рысца, мягкий скрип краг, бесшумно болтающаяся на шнурке резиновая дубинка. По ночам они охотятся парами, бродят всюду, где бывают солдаты, и, опережая их появление, ползет страх — эту надежную защиту им обеспечил Закон, — а они с подлым удовольствием наблюдают, как люди отводят глаза в сторону. Они рыщут парами по всем тем местам, где солдаты, желая забыться, пьют, дерутся, орут или, желая вспомнить, что они люди, суют руки в карманы. Солдатам забываться нельзя, говорят они своим появлением, и вспоминать солдатам тоже ничего нельзя, и то и другое — измена.

— Ну вот, доигрался, — сказал Пруит. — Пошли назад. Надо сматываться.

— Извини, Пру.

Анджело покорно двинулся за ним. Он теперь протрезвел, и ему было стыдно, что из-за него могут быть неприятности. Они прошли по самому краю широкой полосы асфальта, тянувшейся к резиденции кинозвезд, прошмыгнули наискосок через парк, мимо офицерской гостиницы «Уиллард-инн» и, задыхаясь, долго бежали сквозь кусты, пока не выскочили на Калиа-роуд почти у пляжа, возле несуразного и роскошного «Халекулани», отеля настолько роскошного, что многие туристы о нем даже не слышали, — отель стоял у самой воды, там, где волны с мягкими вздохами накатывались на песок.

— Быстро снимай плавки и одевайся, — сказал Пруит.